Стихи и поэмы - Роберт Саути

Король Генрих V и отшельник из Дрё[19]

Сквозь стан Отшельник быстро шёл,Где каждый воин сникВ почтенье скромном, иль просилБлагословить в тот миг;Вот так палатки короляОн без помех достиг.

В палатке Генрих был один,Сидел над картой он,И планом будущих победБыл сильно увлечён.

Король на гостя своегоНезваного взглянул,Узрев Отшельника, емуПриветливо кивнул,Святого старца кроткий взглядОтвагою сверкнул.

«Раскайся, Генрих, твой захватМоей земли жесток!Раскайся вовремя, и знай,Суд божий не далёк.

Я прожил сорок мирных лет,Где протекает Блез,Но вот под старость я скорблю,И смех кругом исчез.

Любил смотреть на парус я,Белеющий вдали,В те времена вино и хлебДля города везли.

Теперь не вижу парус я,Белеющий вдали;Болезни, Голод, Смерть и Ты —Погибель для земли.

В пути молился пилигрим,Идя к святым местам,И дева пела у окна,Вняв неге и мечтам.

Умолкнул ныне пилигрим,Его терзает страх,И крик о помощи застылУ девы на устах.

Юнцы резвилась на рекеПод звонкий плеск весла,И звуки томные на брегВиола их лила.

А ныне трупы вижу я,Плывущие вдали!Раскайся, Генрих, ты палач,Уйди с моей земли!»

«Нет, я продолжу свой поход, —Вскричал король тогда, —Не видишь, Бог мне отдаётПодряд все города?»

Отшельник, это услыхав,Свой опускает взор,На кротком старческом лицеИ хмурость, и укор.

«Увы, не ставят НебесаЖестокостям предел,Но разве легче на душеОт сих кровавых дел?

Покайся лучше, супостат,Иль бойся страшных бед!Ведь скоро ждёт тебя ударСреди твоих побед».

Король улыбкой проводилОтшельника во тьму;Но вскоре вспомнил те слова,Лишь смерть пришла к нему.

He pass'd unquestion'd through the camp,Their heads the soldiers bentIn silent reverence, or begg'dA blessing as he went;And so the Hermit pass'd alongAnd reached the royal tent.

King Henry sate in his tent alone,The map before him lay,Fresh conquests he was planning thereTo grace the future day.

King Henry lifted up his eyesThe intruder to behold;With reverence he the hermit saw,For the holy man was old,His look was gentle as a Saint's,And yet his eye was bold.

"Repent thee, Henry, of the wrongsWhich thou hast done this land!O King, repent in time, for knowThe judgement is at hand.

"I have pass'd forty years of peaceBeside the river Blaise,But what a weight of woe hast thouLaid on my latter days!

"I used to see along the streamThe white sail gliding down,That wafted food in better timesTo yonder peaceful town.

"Henry! I never now beholdThe white sail gliding down;Famine, Disease, and Death, and ThouDestroy that wretched town.

"I used to hear the traveller's voiceAs here he pass'd along,Or maiden as she loiter'd homeSinging her even-song.

"No traveller's voice may now be heard,In fear he hastens by;But I have heard the village maidIn vain for succour cry.

"I used to see the youths row downAnd watch the dripping oar,As pleasantly their viol's tonesCame soften'd to the shore.

"King Henry, many a blacken'd corpseI now see floating down!Thou man of blood! repent in time,And leave this leaguer'd town."

"I shall go on," King Henry cried,"And conquer this good land;Seest thou not, Hermit, that the LordHath given it to my hand?"

The Hermit heard King Henry speak,And angrily look'd down;.His face was gentle, and for thatMore solemn was his frown.

"What if no miracle from HeavenThe murderer's arm controul,Think you for that the weight of bloodLies lighter on his soul?

"Thou conqueror King, repent in timeOr dread the coming woe!For, Henry, thou hast heard the threat,And soon shalt feel the blow!"

King Henry forced a careless smile,As the hermit went his way;But Henry soon remember'd himUpon his dying day.

О, Валентин[20]

О, Валентин, скажи той деве милой,Чей образ до сих пор в моих мечтах,Что вновь я здесь, в тени густой, унылой,И ночи мрак печален как монах.

Что в жизни я своей уединённойСтрадаю каждый вечер в тишине,И слушаю тоскливо перезвоны,Поющие ей так же как и мне.

Скажи, что я вздыхаю от мученья,Чарующий представив силуэт,Глаз волшебство в своём воображенье,И на щеках улыбки дивный свет;В тот час, когда стихает в роще звук,Любви своей я чувствую недуг.

Go, Valentine, and tell that lovely maidWhom fancy still will portray to my sight,How here I linger in this sullen shade,This dreary gloom of dull monastic night;Say, that every joy of life remoteAt evening's closing hour I quit the throng,Listening in solitude the ring-dome's note,Who pours like me her solitary song;Say, that of her absence calls the sorrowing sigh;Say, that of all her charms I love to speak,In fancy feel the magic of her eye,In fancy view the smile illume her cheek,Court the lone hour when silence stills the grove,And heave the sigh of memory and of love

Порлок![21]

Порлок! Ты чуден зеленью долин,Грядою скал, где папоротник с дроком,Журчащих вод стремительным потокомСреди лесов, где путник мог одинМечтам предаться, и седой канал,Где в твой залив, крутясь волной, впадал.Не позабыть тебя, Порлок!Там летний дождь меня схватил в объятья;

Но буду постоянно вспоминать яКак здесь, спокойный узник, одинок,Дня окончанье тщетно ожидал,И создал свой сонет в пивной, где ЛеньюБыл вдохновлён, и где в УединеньеУныние рифмовкой прогонял.

Porlock! thy verdant vale so fair to sight,Thy lofty hills which fern and furze imbrown,The waters that roll musically downThy woody glens, the traveller with delightRecalls to memory, and the channel greyCircling its surges in thy level bay.Porlock! I shall forget thee not,Here by the unwelcome summer rain confined;But often shall hereafter call to mindHow here, a patient prisoner, 'twas my lotTo wear the lonely, lingering close of day,Making my sonnet by the alehouse fire,Whilst Idleness and Solitude inspireDull rhymes to pass the duller hours away.

Распятый раб[22]

Распятый раб с растерзанной спинойПовис добычей каждой хищной птицы!Не стонет он, хотя в жестокий знойМучительно терзают кровопийцы.Не стонет он, хотя стервятник рвётЖивую плоть. Взгляните, вы, кто дерзкоЛишил его и мира, и свобод!И кто в грехе, корысти ради, мерзкоСогласен жить. Вне тлена, наверху,Иной есть мир: и вы усвойте прежде,Чем огласить — готовы мы грехуИз-за корысти следовать в надежде, —Что этот Раб, пред Ним возвысив глас,Спасёт вас от проклятья в судный час.

High in the air exposed the slave is hung,To all the birds of heaven, their living food!He groans not, though awaked by that fierce sunNew torturers live to drink their parent blood;He groans not, though the gorging vulture tearThe quivering fiber. Hither look, O yeWho tore this man from peace and liberty!Look hither, ye who weigh with politic careThe gain against the guilt! Beyond the graveThere is another world: bear ye in mind,Ere your decree proclaims to all mankindThe gain is worth the guilt, that there the Slave,Before the Eternal, "thunder-tongued shall pleadAgainst the deep damnation of your deed.

Жалобы бедняков[23]

— И что так ропщет бедный люд? —Богач сказал мне раз."Чтоб я тебе ответить мог,Пойдем со мной сейчас".

Морозный вечер был, и снегНа улицах лежал.Мы шли, дрожа. Нас зимний плащОт стужи не спасал.

Старик нам встретился седой;Он сгорблен был и хил."Зачем из дому вышел ты?" —Я старика спросил.

Он отвечал:- У очагаСидеть бы я готов,Когда бы подали вы мнеХоть на вязанку дров.

Вот мальчик, видим мы, идет.В лохмотьях весь и бос."Куда ты, — я спросил его, —Бедняк, в такой мороз?"

— За подаяньем послан я, —Он мне сказал в ответ:-Отец мой при смерти лежит,А в доме хлеба нет!

На чье-то бледное лицоПал свет от фонарей:На камне женщина сидит,Малюток двое с ней

"Зачем, — я молвил ей, — ты здесь?Ведь ночь так холодна,И деток бедных жаль…" Но мнеОтветила она:

— Мой муж солдат. За короляПошел он воевать.И подаяньем хлеб должнаСебе я добывать.

В одежде легкой мимо насКрасавица прошла,В лицо с усмешкой нам взглянув,Развязна и смела.

Я, воротив ее, спросил:"Иль сладок так порок,Что он и в эту ночь тебяИз дома вызвать мог?"

Ее заставила глазаПотупить речь моя,И тихий голос прозвучал:— Весь день не ела я!

Богач стоял, смущен и нем."Теперь, — я произнес, —Ты знаешь все. Отвечил самНарод на твой вопрос"

Бленгеймский бой[24]