Стихи и поэмы - Роберт Саути

Критическая статья Фрэнсиса Джеффри в первом выпуске «Эдинбург Ревью» (1802), которая якобы была рецензией на «Талабу», на самом деле явилась обвинением против всей «Озерной школы». По мнению Джеффри, Вордсворт и Кольридж во главе с Саути образовали «самый грозный заговор против здравых суждений в делах поэзии» и культивировали «напускную, искусственную легкость и фамильярность языка», представляя читателям «вульгарные манеры, написанные вульгарным языком». Подвергая «лидера новой секты» жесткой критике, Джеффри навязывал этот эпитет и в своих рецензиях на работы других поэтов. Следует отметить, что ни один журналист до Джеффри не оказывал такого влияния на умы читателей и, возможно, ни одному литературному обозревателю после него не удавалось так деспотично пользоваться своей властью. Сторонник философии Д. Юма и А. Смита, он считал «здравый смысл» ведущим принципом литературной критики и не мог принять решительный отказ новой школы поэтов-романтиков от стилистических условностей и поэтических штампов XVIII века. Саути высмеивал «абсурдность критиков, которые для удобства нанесения оскорблений объединили вместе трех таких абсолютно разных писателей, как Кольридж, Вордсворт и я»10, однако как поэт он не только пострадал от их нападок, но и приобрел широкую известность. Волей-неволей Саути стал лейкистом, поселившись в 1803 году в Кесвике. В одной сатирической статье того времени он был назван «главой бардов озерного края»11.

Далеко не все современники поэта в мире литературы, как, впрочем, и сами лейкисты, считали термин «Озерная школа» обоснованным. Томас де Квинси, например, решительно выступил против включения Саути в школу Вордсворта-Кольриджа, считая, что этим поэтам была присуща только «общая фразеология, проистекающая из их преклонения перед библейским языком», во всех остальных смыслах они были абсолютно разными. Другие, напротив, отстаивали правомерность термина «Озерная школа». Так, Барри Корноул (Брайан Уоллер Проктер) писал: «Поэтов-лейкистов (Вордсворта, Кольриджа и Саути), как их обычно называют, необходимо рассматривать вместе. Несмотря на то, что они существенно отличались друг от друга в вопросах вкуса и таланта, в ходе своей жизни у них, тем не менее, было много общего. Они <…> стали консерваторами, один из них превратился в Тори самой высокой касты, но в первую очередь их воображение было пробуждено пламенем Французской революции, и в начале своей творческой карьеры они изливали многочисленные взгляды о равноправии человечества, братской любви, всеобщей справедливости и тирании правителей»13. Сара Кольридж также считала, что названных поэтов отнесли к одной школе вполне закономерно. Их объединяла одна важная черта — отсутствие вульгарности: «Поэты-лейкисты лишены пошлости! Я часто думаю о той фразе, сказанной лордом Байроном, что гений — лучшее лекарство от пошлости. Но, тем не менее, не многие из людей, которых я встречала, за исключением истинных аристократов, были так абсолютно не подвержены пошлости, как Кольридж, Саути и Вордсворт»14.

Вопреки подавляюще негативной реакции критиков на очередную эпическую поэму Саути «Мэдок» (1805), в период между ее публикацией и 1810 годом поэт достиг пика своей популярности. Именно в это время Джеффри через Вальтера Скотта предпринял попытку пригласить Саути к сотрудничеству в «Эдинбург Ревью», что красноречиво свидетельствует о том, какое положение занимал Саути в литературном мире. Поэт вежливо отклонил предложение Скотта, заявив, что с «Эдинбург Ревью» он «не разделяет ни одного мнения, ни по одному вопросу». В письме к Скотту он пишет: «К Джеффри как к человеку я всегда буду готов продемонстрировать всяческие знаки личной учтивости, но о Джеффри — Судье из "Эдинбург Ревью" — я всегда буду думать и говорить как о скверном политике, еще более худшем моралисте и критике, одинаково некомпетентном и несправедливом в вопросах вкуса» (LC, III, 124–125). Сотрудничество Саути с «Куортерли Ревью», начавшееся в 1809 году и продолжавшееся более 30 лет, вне всякого сомнения, было вызвано желанием расквитаться с «Эдинбург Ревью» за нанесенные оскорбления, утверждает Дж. Карналл. Примечательно, что враждебность Саути к этому изданию всегда проявлялась как враждебность к ее главному редактору.

Во всех критических статьях того времени, содержащих отзывы на эпические поэмы Саути, эдинбургский критик, наряду с признанием неординарного таланта поэта, сожалел о том, что гений Саути (понятие, часто используемое романтическими критиками) был растрачен впустую. Поэтому неудивительно, что, когда в 1810 году появилась новая поэма «Проклятие Кехамы», Джэффри встретил ее в своей привычной манере: «Немногим поэтам из ныне здравствующих или уже ушедших от нас удалось представить доказательства более утонченной фантазии или создать столько произведений, пользуясь богатым и развитым воображением. Еще меньшему числу удалось сохранить более возвышенную манеру письма или изобразить в более пленительных красках простые и невинные чувства, свойственные человеческой натуре; но и никто еще так не обесценивал свои богатые дарования, настолько упорно прибегая к стилю ребяческого притворства, и так превратно не выманивал у публики наслаждение, а себе славу, обладая задатками гения».

Джеффри был одним из первых критиков, кто отметил, что эпическая поэзия Саути больше свидетельствует о начитанности и трудолюбии, чем о полете художественного воображения. По мнению критика, истинный поэтический талант Саути наиболее естественно проявился в «изображении радостей семейного окружения и великолепия внешней природы», где ему удалось добиться значительного успеха, а не в описании великих событий. Подлинный успех некоторых лирических стихотворений Саути и его менее амбициозных поэтических проектов привел многих исследователей его творчества и читателей к выводу о том, что он, вероятно, стал бы великим поэтом, если бы писал о семейных узах и тепле домашнего очага. В связи с этим нельзя не согласиться с. Дж. Симмонсом, который в своем исследовании указал, что Саути-поэт «был человеком сильных и глубоких чувств: трагедия его поэзии заключалась в том, что он редко позволял им проявляться»17.

Вступление Саути на пост поэта-лауреата (1813) и его сотрудничество с консервативным «Куортерли Ревью» вызвали шквал яростной критики со стороны радикалов: Ли Хант, Томас Лав Пикок, Уильям Хэзлитт обвинили Саути в отступничестве от идеалов своей революционной юности и обрушили на него гневные инвективы и сатирические осмеяния. Критическая оценка его церемониальной поэзии и лауреатских од, «абсолютно и невыносимо скверных»1, также носила ярко выраженный политический характер. Обозревателей интересовали не столько журнальные очерки Саути, сколько его символический статус в качестве одного из столпов «Куортерли». Здесь следует отметить, что Саути часто расходился во мнении с главным редактором журнала, Уильямом Гиффордом, о котором в июле 1837 года писал: «С этим человеком у меня не было общих литературных симпатий; наши взгляды были абсолютно разными, за исключением рассмотрения основных политических вопросов» (LC, VI, 336). В особенности Саути сетовал на то, что Гиффорд часто искажал смысл его статей, чрезмерно сокращая их, и отзывался о редакторе как о «безжалостном мяснике»19. Но враждебно настроенные критики неизменно представляли Саути выразителем мышления «Куортерли Ревью».

Воскрешение радикалами в 1817 году давно забытой реликвии якобинской молодости поэта — поэмы «Уот Тайлер», пьесы об антифеодальном крестьянском восстании в юго-восточной Англии в 1381 году — предоставило идеальную возможность противопоставить ранние революционные убеждения Саути его настоящему положению придворного поэта и обозревателя торийского издания. Хэзлитт не преминул в ярких красках подчеркнуть контрастность ранних политических воззрений Саути и его нынешних взглядов, которые нашли отражение в статье «О парламентской реформе»: «Автор "Уота Тайлера" был ультраякобинцем; автор Парламентской реформы — ультрароялист; первый был ярым демагогом, второй — подобострастный придворный шут; первый отстаивал высказанные другими парадоксы, второй повторяет заимствованные банальности; первый выражал такие мнения, которые тешили юношеское тщеславие, второй принимает те предрассудки, с помощью которых можно выгодно приспособиться к современной эпохе <…>».

Пережив увлечение революцией, Саути пришел к отказу от своих прежних. убеждений. Перемена в политических взглядах поэта, произошедшая примерно в 1809 году, может быть объяснена, как утверждает его сын Чарльз Катберт Саути, «временем, опытом, углубленными познаниями и твердо установившимися воззрениями <…>» (LC, V, 3). В разгар споров о политических взглядах новоиспеченного лауреата, невозмутимый «бард, увенчанный лавровым венком», опубликовал «Родерика, Последнего из Готов» (1814), поэму, которая вызвала единодушное признание критиков. «Я полагаю, что "Родерик" настолько близок к совершенству, насколько это возможно в поэзии. Принимая во внимание, как я не люблю эту школу, мне самому странно это признавать», — писал Байрон, впоследствии злейший литературный враг Саути. Противоречивость в отношении Байрона к Саути свидетельствует о сложной и неоднозначной оценке творчества писателя его художественным поколением.