Неотвратимость - Георгий Айдинов

Неотвратимость

МНЕ НЕ СТРАШНО…

СМЕРТЬ И ГОРЕ ОБЪЯВЛЯЮ Я ВРАГАМИ

И ДРУЗЬЯМИ ОБЪЯВЛЯЮ ЖИЗНЬ И СЧАСТЬЕ

Рассказ первый

ЗАСАДА

Нет в Москве хуже поры, нежели предзимье. С совсем ненужной уже щедростью небо отдает влагу, сбереженную летом. Сверху то сыплет и сыплет изморось пополам с мельчайшей снежной крупой, то слоями опускается густой белесый туман и опадает мириадами ледяных капелек. Морозец прихватывает только по ночам. И днем поэтому под ногами прохожих, под колесами машин шипит, разлетается брызгами жидкая бурая кашица, метя все, на что попадает, жирными, с трудом отмываемыми кляксами. Сыро, зябко.

Когда садились в машину, Павел случайно оперся о крыло, и, пока ехали, сколько ни вытирал платком руку, она все равно казалась грязной и почему-то отдавала креозотом. Едкий этот запах был памятен Павлу с детства. Неведомыми путями ведро с креозотом оказалось на пути бегущего мальчишки, и долго потом ни от волос, ни от одежды ничем нельзя было отбить въедливый запах.

Возле станции метро машина свернула в переулок и остановилась около здания, на стене которого отчетливо светился красный прямоугольник вывески отделения милиции.

— По-умному устроились, бандюги, — тихо, на ухо товарищу, проговорил Сергей Шлыков. — Смотри-ка, — глазами показал он Павлу, — совсем рядом с милицией наладили себе явку.

Группа оперативников МУРа прошла в отделение. В кабинете начальника еще раз обговорили, казалось, все, что могло обеспечить успех засады: систему сигнализации, как и когда забирать возможных «гостей», какие меры принимать, чтобы ни один не ушел, если возникнут случаем непредвиденные обстоятельства.

Из милиции во двор вышли через черный ход, по одному. Вдали темнел длинный трехэтажный флигель. Света в окнах не было, только откуда-то снизу, будто из-под земли, сочился тусклый тонкий луч. Ощупью, по скользким, избитым ступенькам спустились в подвал. В тишине оглушающе громко провизжали петли открываемой двери. Впереди — длинный, узкий, казалось нигде не кончавшийся, коридор. На самом деле он даже имел другой выход — в парадный подъезд здания, к которому примыкал флигель. Фасадом своим дом тот глядел на широкую соседнюю магистраль. И хотя можно было предполагать, что преступники или их соучастники (если они, конечно, появятся!) скорее пойдут через погруженный во тьму двор, нежели со стороны оживленной даже в ночное время, хорошо освещенной улицы, но и там, по плану засады, должны были скрытно дежурить сотрудники розыска. В их задачу также входило незаметно переправлять задержанных в отделение милиции и выяснять их личность.

А со стороны двора между тем оперативники осторожно продвинулись почти до середины коридора. Висевшая там слабая и запыленная лампочка почти совсем не давала света, и уже в нескольких метрах от нее все опять тонуло во мраке. Кап… Кап… Кап… Эхо гулко разносило в пустоте удары капель о металлическую поверхность раковины — этот неисправный кран станет потом для Павла своеобразным метрономом.

— Все. Дальше идут только четверо, — шепотом скомандовал Петя Кулешов. — Остальные — на свои посты, как намечено.

Петя — старший не только по опыту и возрасту и не только потому, что так решило начальство. Рослого этого, ладного парня, очень спокойного, даже слегка флегматичного на вид, с круглым вечно красным лицом, не то обветренным, не то просто здоровье играло, с маленькими добродушными глазками и крупным, толстогубым ртом — парня этого в МУРе знали многие. Мало того, что природа наделила его редкой силой. Но «дядя», как ласково величали Петра товарищи, умел еще и разумно пользоваться своей силой.

— Я за Петром даже внутрь атомного реактора, не мигнув, отправлюсь, — самым серьезным образом уверял Валерка Венедиктов. — Бетонная стена как защита ничто по сравнению с нашим Кулешовым.

И сейчас Венедиктов, тоже круглолицый, светлый блондин, тоже крупный, только в костях потоньше, шел за товарищем, нимало не беспокоясь о том, что ждало их впереди.

Этого никак нельзя было сказать о второй паре оперативников, шествовавшей вслед, — Павле Калитине и Сергее Шлыкове. Они, как ни старались, явно не могли справиться — не с тревогой, не со страхом, вовсе нет, — со своей неуверенностью, вот, пожалуй, с чем. И они друзья — водой не разольешь. Так же как и Валерий с Петром, юристы пришли в розыск после университета. Но только несколькими годами позже. Сумеют ли они собраться? Не растеряться, когда надо будет мгновенно сориентироваться, решительно действовать? Не подведут ли? Ведь им предстоит вовсе нелегкое боевое крещение. Приказано участвовать в операции. В сложной, опасной операции.

В городе той осенью стала орудовать, главным образом в районе Сокольников, вооруженная группа грабителей. Кто они? Сколько их? Приезжие или здешние? Бывалые рецидивисты или зеленая молодежь, новички, соблазненные опасной легкостью наживы? Было известно вначале только, что в составе группы женщина. Пять дней назад в Богородском грабители подъехали на грузовой машине к дому, где жил известный врач, заведующий отделением туберкулезной больницы. Преступники, очевидно, знали, что вся семья врача на курорте. Поэтому не торопясь открыли подобранным ключом дверь квартиры и так же не спеша вынесли все до единой вещи.

Дворнику, который поинтересовался, что за люди, предъявили фиктивный обменный ордер — мол, по поручению самого профессора действуем. И дворник потом уверял, что все было проделано на самом законном основании. И гражданочка, с ним беседовавшая и командовавшая грузчиками, была «ну такая обходительная, такая симпатичная и так чисто одетая», что он никак не мог ничего заподозрить.

Никаких особых примет гражданочки и ее сообщников совсем обескураженный случившимся дворник, как ни напрягал память, сообщить не мог. Сказал только, что один из жуликов будто называл женщину Настей.

За группой этой Насти водились и другие грехи, куда менее безобидные, чем чистка квартиры. При попытке ограбить сберкассу на окраине города бандиты вступили в перестрелку с милиционером и тяжело ранили его. Они же, угрожая револьвером, забрали дневную выручку в магазине «Ткани», расположенном в дачной местности неподалеку от Москвы. А кассиршу, пытавшуюся позвать на помощь, оглушили ударом ломика по голове: женщина до сих пор лежала в больнице с сотрясением мозга.

Сложными путями добирались работники московского розыска до этой вот комнатушки, где, как они предполагали, была штаб-квартира Насти. Тогда, у дома врача в Богородском, кто-то из преступников проговорился, назвал ее настоящим именем. И всего пять дней прошло, а сотрудники МУРа не только уже знают многое об Анастасии Усовой, но и подготовили встречу с ней. Может быть, еще десяток-другой шагов по коридору, и в ответ на стук в дверь оттуда полыхнет выстрел. Как бы избежать неожиданностей и взять преступников без лишнего шума? Сколько кругом дверей: начнется перестрелка, беды не оберешься!

Оперативники на цыпочках, беззвучно ступают по бетонному полу коридора. Проходят мимо большой общей кухни — вон откуда слышится это «кап, кап, кап…». И наконец цель. На коричневой фанерной филенке двери белой масляной краской неровно выведено «22».

Когда-то, утверждали старожилы, флигель принадлежал деду Насти, зажиточному купчине. Он превратил его в доходный дом, сдавая жилье мастеровому и иному люду и обдирая своих клиентов как липок. Теперь ветхий флигелек должны вот-вот снести, и на его месте вырастет такой же девятиэтажный дом, что построен рядом. Но пока тут живет множество людей, и оперативники обязаны думать прежде всего об их безопасности.

Петр Кулешов жестом показал, чтобы товарищи стали по обеим сторонам двери. Прислушался. Ни звука по ту сторону, а сквозь щели не пробивалась и ниточка света. Налег плечом. Дверь бесшумно подалась, отошла внутрь, и четыре мощных электрических фонаря ударили прожекторами по стенам комнатушки, мигом обежали ее всю и так же одновременно погасли. Никого.

Четыре бесшумные тени скользнули к занавешенному плотной портьерой проему в дальнем конце комнаты — там должна быть еще одна, такая же. Откинута занавеска, и снова на несколько мгновений вспыхивают фонари. И здесь пусто. Только на постели — они ждали, что это увидят, — безмолвной грудой вырисовывается под одеялом неподвижное тело. Это мать Насти. Полностью парализованная, беспомощная старуха, она доживала, вероятно, последние дни. Когда сноп света одного из фонарей уперся в ее зрачки, они отразили не испуг, не ужас, не удивление. Они ничего не выражали, пустые, безучастные, казалось, ко всему.