Сцены из жизни богемы - Анри Мюрже

Анри Мюрже

Сцены из жизни богемыI

КАК ОБРАЗОВАЛСЯ КРУЖОК БОГЕМЫ

Вот каким образом случай, который скептики именуют поверенным господа бога, в один прекрасный день свел людей, братское содружество которых позднее превратилось в кружок той богемы, с какой автор этой книги попытается познакомить читателей.

Однажды утром (это было 8 апреля) Александр Шонар, посвятивший себя двум свободным искусствам – живописи и музыке,– был внезапно разбужен боем курантов, мелодию которых исполнял соседский петух, заменявший ему часы.

– Черт подери! – воскликнул Шонар.– Мой пернатый будильник спешит, не может быть, чтобы уже настало «сегодня».

С этими словами он соскочил с некоего хитроумного сооружения, созданного им собственноручно, сооружение это по ночам служило кроватью (и, не в обиду ему будь, сказано, служило неважно), а днем заменяло все прочие предметы обстановки, отсутствовавшие по причине лютых прошлогодних холодов. Как видите, сооружение было на всякую потребу.

Поеживаясь от пронизывающего утреннего холода, Шонар поспешно напялил на себя атласную нижнюю юбку розового цвета, усыпанную блестящими звездочками,– она служила ему халатом. Эту мишуру забыла у него как-то после маскарада девушка, изображавшая Безрассудство и безрассудно поддавшаяся обманчивым обещаниям Шонара: в ту ночь он нарядился маркизом де Мондором и соблазнительно позвякивал дюжиной экю, в действительности то были фантастические монеты, просто-напросто вырезанные из металлической пластинки и заимствованные Шонаром в реквизите какого-то театра.

Облачившись в домашнее платье, художник распахнул окно и ставни. Луч солнца, как яркая стрела, мгновенно проник в комнату, и Шонар невольно вытаращил глаза, еще подернутые дремотной дымкой, в это время на соседней колокольне пробило пять.

– И в самом деле, светает,– прошептал Шонар,– как странно! Однако,– добавил он, взглянув на календарь, пришпиленный к стене,– никакой ошибки тут нет. Наука утверждает, что в это время года солнце должно всходить в половине шестого. Еще только пробило пять, а оно уже на ногах. Неуместное рвение! Светило вольничает, я пожалуюсь в Астрономический комитет! Но все же надо пошевеливаться. Есть все основания полагать, что сегодняшний день наступил после вчерашнего, а так как вчера было седьмое-число,– если только Сатурн не повернул вспять,– то сегодня – восьмое, а если верить этому документу,– сказал Шонар, перечитывая прикрепленную к стене повестку о выселении судебным порядком,– то именно сегодня, ровно в двенадцать, я должен освободить помещение и вручить домовладельцу, господину Бернару, семьдесят пять франков за девять минувших месяцев, которые он требует с меня в крайне нелюбезных выражениях. Я, как обычно, надеялся, что подвернется счастливый случай и дело будет улажено, но, видно, случаю было недосуг. Как бы то ни было, впереди у меня еще шесть часов, если их употребить с толком, быть может, как-нибудь… Итак, итак – вперед! – добавил Шонар.

Он уже собрался надеть пальто, ворс которого, некогда пышный, сильно облысел, как вдруг, словно его укусил тарантул, принялся исполнять хореографические номера собственной композиции, благодаря которым он на общественных балах уже не раз удостаивался лестного внимания полицейских.

– Подумать только! – вскричал он.– Просто невероятно, как утренний воздух способствует возникновению идей! Кажется, я набрел на мелодию! Посмотрим…

Тут Шонар, полуодетый, сел к роялю, разбудил дремлющий инструмент каскадом бурных аккордов и начал, приговаривая, развивать на клавишах мелодию, которую так долго искал.

– До, соль, ми, до, ля, си, до, ре, бум, бум! Фа, ре, ми, ре. Аи, аи! Это ре фальшивит, как Иуда,– буркнул Шонар, яростно выколачивая сомнительную ноту.– Попробуем в миноре… Минор должен тонко передать грусть девушки, которая у голубого озера гадает на белой ромашке. Идея, правда, не первой свежести. Но что поделаешь, такова мода, и ни один издатель не решится напечатать романс, если в нем нет голубого озера. Приходится с этим считаться… До, соль, ми, до, ля, си, до, ре. Недурно! Тут возникает представление о маргаритке, особенно если человек силен в ботанике. Ля, си, до, ре. Ну и подлое же это ре! Теперь, чтобы дать Представление о голубом озере, нужно что-нибудь влажное, лазурное, лунный свет (без луны не обойтись!). Да вот оно, получается! Не забыть еще лебедя!… Фа, ми, ля, соль,– продолжал Шонар, передавая плеск воды кристальными переливами верхней октавы.– Остается только прощанье девушки – она решает броситься в голубое озеро, чтобы соединиться с возлюбленным, который погребен под снегом. Развязка не вполне понятная, зато интересная,– прошептал Шонар.– Тут надо что-то нежное, меланхолическое. Вот, вот, выходит! Эти такты льют слезы, как Магдалина, от них раскалывается сердце. Брр!– буркнул Шонар, дрожа в юбке, усеянной звездочками,– если бы от этих звуков раскололось полено! В алькове у меня балка, которая страшно мешает, когда у меня к обеду… гости. Она дала бы немного тепла. Ля, ля… ре, ми… а то у вдохновения может начаться насморк. А, наплевать! Утопим же девушку окончательно!

Пальцы Шонара терзали покорную клавиатуру, глаза горели, слух был насторожен, он гнался за мелодией, а она, как неуловимая сильфида, реяла в звучном тумане, которым вибрирующий инструмент, казалось, наполнял комнату.

– Теперь посмотрим, вяжется ли музыка со словами стихотворения,– продолжал Шонар.

И он гнусавым голосом промурлыкал следующие строки, как бы специально написанные для комической оперы или уличной песенки:

Белокурая красотка,Сбросив кружевную шаль,К звездам взор туманный, кроткийУстремляет томно вдаль.И лазурь волны сияетНа озерном серебре…

– Что за вздор! Что за вздор! – воскликнул Шонар в порыве справедливого негодования.– Лазурная волна на серебряном озере! Я это просмотрел! Это уж чересчур романтично! Поэт – идиот! Он, значит, никогда не видел ни серебра, ни озера. Впрочем, и вся баллада – галиматья! Ритм стиха только помеха для моей музыки. Впредь буду писать стихи сам и приступлю к делу немедленно, сейчас я в ударе, не сходя с места сочиню куплеты и приспособлю к ним музыку.

Шонар схватился руками за голову и застыл в торжественной позе, как смертный, вступивший в общение с Музами.

В итоге этого эфирного сожительства несколько минут спустя появились на свет те нелепости, которые любой сочинитель либретто сам же справедливо называет «чудовищами» и без особого труда мастерит в расчете, что они послужат канвой для вдохновения композитора.

Но дело в том, что чудовище Шонара обладало здравым смыслом, оно довольно ясно передавало волнение, охватившее автора "при мысли, что настал роковой срок: 8 апреля!

Вот эта строка:Восемь! Цифра роковая!Как ее мне избежать?Кто бы мог, не рассуждая,Восемьсот мне франков дать?Был бы я счастливый малый,Вот бы славно покутил!А при случае, пожалуй,И долги бы заплатил.

Припев:

Услыхав без четверти двенадцатьБашенных часов удар,Был бы рад я честно расквитатьсяС вами, господин Бернар!

– Черт возьми! – воскликнул Шонар, перечитывая свое произведение.– «Двенадцать» и «расквитаться» – рифма не ахти какая богатая, но обогащать ее мне некогда. Посмотрим теперь, как ноты сочетаются со слогами.

И снова раздался его ужасный гнусавый голос. Явно удовлетворенный достигнутым результатом, Шонар приветствовал свое детище радостной гримасой, которая появлялась на его лице всякий раз, когда он бывал доволен собою. Но это горделивое блаженство длилось недолго.

На ближней колокольне пробило одиннадцать. Удары колокола один за другим проникали в комнату, и насмешливые их звуки как бы говорили несчастному: «Готов ли ты?»

Шонар подскочил на месте.

– Время несется словно лань,– промолвил он.– На поиски семидесяти пяти франков и нового пристанища. У меня остается всего только три четверти часа! Едва ли я успею что-нибудь сделать, теперь уже нужна магия. Итак, даю себе пять минут на решение этой проблемы.

И, уронив голову на грудь, он погрузился в бездны размышления.

Пять минут прошли, и Шонар очнулся, так и не придумав ничего, что хотя бы отдаленно напоминало семьдесят пять франков.

– Ясное дело, мне остается попросту удрать отсюда, погода прекрасная, и мой друг случай, быть может, уже прогуливается на солнышке. Ему поневоле придется позаботиться обо мне, пока я не придумаю, как расплатиться с господином Бернаром.

Шонар набил глубокие как пропасть карманы пальто всем, что они могли вместить, собрал узелок белья и покинул свое обиталище, не забыв обратиться к нему с кратким прощальным словом.

Но стоило Шонару выйти во двор, как швейцар, по-видимому карауливший его, сразу же его остановил.

– Послушайте, господин Шонар,– воскликнул он, преграждая ему дорогу.– Неужто вы забыли? Нынче восьмое число!