У кладезя бездны. Часть 3 - Александр Маркьянов

Александр Афанасьев

У кладезя бездны. Часть 3

Но я очнулся и не захотел служить безумию. Я воротился и примкнул к сонму тех, которые ИСПРАВИЛИ ПОДВИГ ТВОЙ. Я ушел от гордых и воротился к смиренным для счастья этих смиренных. То, что я говорю Тебе, сбудется, и царство наше созиждется. Повторяю Тебе, завтра же Ты увидишь это послушное стадо, которое по первому мановению моему бросится подгребать горячие угли к костру Твоему, на котором сожгу Тебя за то, что пришел нам мешать. Ибо если был кто всех более заслужил наш костер, то это Ты. Завтра сожгу Тебя. Dixi.

Картинки из прошлого

10 июня 2007 года

Париж, Нормандия

Париж!

Город без возраста, вечно молодой, вечно привлекательный, город жареных каштанов, маленьких кафе, художников на Монмантре, островерхих крыш и вечного прошлого. Эти чуть горбатые, мощеные камнем улицы не посмели тронуть даже боши — как тут называли немцев. Наоборот — они оставили этот город в покое, словно законсервировав его в вечном декадансе тридцатых. В этот город — немцы приезжали как на экскурсию, как в чужую страну, не смея тронуть ничего чужого, они пялились на красоты Нотр Дам де Пари, фотографировали Дом Инвалидов, Ходили по мосту Александра Третьего, русского царя, подарившего столице Франции этот мост. Париж был словно отдушиной, ноткой безумства в рациональном кошмаре, который окружал немца с самого рождения в отлаженном, работающем как часы механизме Империи. Тем, кто не мог дышать в Берлине с его вымытыми с мылом улицами и штрафами в сто рейхмарок за брошенный мимо урны окурок — сбегали в Африку, вечно молодую и вечно дикую Африку. А те, у кого не хватало духа — все эти унылые винтики бюрократической машины, в своих одинаковых серых костюмах и аккуратных чиновничьих штиблетах — сбегали на выходные в Париж, чтобы хоть немного почувствовать себя человеком.

Париж был юридически свободным городом и фактически европейской столицей секса. Безумного, безудержного, сумасшедшего секса, совсем не такого как в Германии, где за несовершеннолетнюю девочку можно было угодить в концентрационный лагерь, а за мальчика — на гильотину в Моабите. О нет, месье (подмигивание) — здесь это все разрешено (еще одно подмигивание). В разумных пределах, конечно. Самые невинные развлечения в Париже — например, представления в Мулен Руж (Красная Мельница) по меркам строго Германского Уголовного Уложения уже считались преступлением против нравственности и благочиния. Но немцы, эти злые гении дозировки, эти варвары в отличных костюмах, пошитых еврейскими портными в берлинских ателье — они отлично понимали, что греху надо тоже дать место. И они оставили для греха Париж, они заткнули жадную пасть гестапо, оставив лишь Интерпол, они закрывали глаза на все — и скромный правительственный чиновник из Берлина мог, раз в месяц промчавшись на сверхскоростном экспрессе из Берлина в Париж за час — мог всего на один день почувствовать себя живым. Чтобы потом — вернуться и стать безликим, бессловесным винтиком в перемалывающем в пыль народы и страны громадном механизме Рейха.

Секс в Париже делился на две категории — полупрофессиональный и профессиональный. Полупрофессиональный — представлял из себя студентов и студентов многочисленных парижских университетов, пейзанок — вольнослушательниц, всякую прислугу — доступную и молодую плоть. В Париже — точно такое же можно было встретить лишь на Кубе — заработанный в постели капитал не считался чем-то постыдным. Проституцией подрабатывали для того, чтобы оплатить учебу в университете, квартиру, больницу для родителей, погасить долги или что-то в этом роде. В Париже было огромное количество съемных квартир и гостиниц, ибо французы строили совсем не так как немцы: они могли жить в мансарде, в то время, как немцу для счастья нужна была ловушка кирпичных или бетонных стен. Двух — трех клиентов в выходные хватало, чтобы протянуть следующую неделю, шести — семи — не только протянуть, но и заплатить за учебу. Заканчивая учебу и получая диплом — юноши и девушки уходили во взрослую жизнь, находили работу и забывали о бурно проведенной молодости. Французы обладали одним очень хорошим качеством характера — они умели забывать. В то время как немцы — никогда и ничего не забывали. Для того, чтобы снять девушку или юношу — достаточно было просто обменяться взглядом в кафе и показать известный во всем мире знак — потереть большой палец о средний и указательный — деньги. Если объект вашей страсти отрицательно качнет головой — просто обратите внимание на кого-то другого. Долго одни не останетесь. Была еще одна особенность, которую знали лишь те, кто бывал в Париже не в первый раз: девушки намекали на то, что свободны и ждут кавалера, просто расстегивая молнию сумочки. Молния застегнута — девушка занята или развлекаться не хочет. Расстегнута — добро пожаловать в мир райских наслаждений.

Профессиональный секс в Париже — был доступен лишь избранным, для этого надо было состоять в клубах, или, по крайней мере, знать куда идти. В Париже была разрешена проституция, причем обоего пола, но запрещено приставание и нахождение на улице в непристойном виде — поэтому проститутки либо ждали клиентов в борделях, расположенных даже в самом центре Парижа, либо прятались в многочисленных партах и — оцените парижский шик — на кладбищах. Шикарные заведения располагались в элитных местах Парижа — пляс дю Пигаль, бульвар Монпарнас, предместье Сен-Жермен и Елисейские поля. Опознать такие заведения можно было по красной детали экстерьера — банальный фонарь, шторы, красный цвет букв на вывесках. Обычно такие заведения маскировались под гостиницы или клубы, заведения более низкого пошиба — под массажные салоны. Саун, как в Российской Империи почти не было, французы считали, что заниматься сексом при восьмидесяти — девяноста градусов по Цельсию могут только полные идиоты. Цена за ночь в хороших местах могла доходить до десяти тысяч рейхсмарок.

На втором месте по популярности был садомахохизм. К нему нередко прибегали политики, офицеры спецслужб, военные — те, кто по роду службы вынужден принимать жесткие решения, в том числе связанные с жизнью и смертью людей. Здесь надо было быть особенно осторожным — в отличие от любителей обычного секса любители унижений обычно выбирали себе госпожу раз и навсегда. Клубов садомазохистов не было совсем, госпожу обычно выбирали на специальных сайтах в Интернете, приезжали только после нескольких проверок, соблюдали осторожность, всегда сами снимали квартиру — причем не заранее, а уже в Париже. Боялись шантажа. Не одна и не две карьеры были сломаны появившимися в берлинской желтой прессе фотографиями известного политика или офицерах стоящего на коленях перед женщиной в кожаном боди и с плеткой в руках.

Педофилия. Париж был свободным городом — и потому педофилия каралась не так как в Германии — от пятнадцати лет до смертной казни. Клубы для педофилов во Франции тоже были, они маскировались под сиротские приюты, детские модельные агентства, скаутские лагеря. Если в кармане были деньги, немалые деньги — то можно было заказать себе даже годовалого ребенка любого пола. Хотя спросом больше пользовались дети от десяти до четырнадцати лет. Рисковали немногие. Во-первых — шантажистов в этой среде было еще больше, чем в садо-мазо, и решив разок попробовать что это такое, ты рисковал до конца жизни выплачивать шантажистам некую сумму денег. Обременительную так скажем, для семейного бюджета. Во-вторых — заигравшись, очень легко было перейти грань, забыть, где ты находишься и тогда… тогда гильотина в следственной тюрьме Моабит или обычная виселица в любой другой тюрьме ждала тебя…

Так что педофилический бизнес Парижа заключался в основном в подпольных съемках фильмов с участием детей. Ценители — списывались по Интернету, приезжали в Париж, в темном углу платили по триста — пятьсот рейхсмарок за простую копию, и уезжали обратно, сжимая в потной ручонке заветный сверток и пуская слюни в сладостном предвкушении. Просто сказать фильм по Интернету мало кто рисковал — русско-германская программа тотального слежения Невод отслеживала трафик, и скачанный горячий фильм с «зайчатами» почти неизбежно влек за собой ночной стук в дверь.

Примерно то же самое представляло собой скотоложство — за исключением того, что с ним парижская полиция почти не боролась. Единственным условием было, чтобы не страдали животные.

И, конечно же, содомия, как без нее.

Париж был европейской столицей содомии, хотя клиентов было не так уж и много. Все дело было в суровости континентальных законов. В Российской Империи содомский грех карался публичным телесным наказанием и пятью годами каторги, в Священной Римской Империи наказание в зависимости от обстоятельств могло быть увеличено до пятнадцати лет — даже если «секс» был добровольным и оба партнера были совершеннолетними. В Париже — содомиты чувствовали себя не менее вольготно, чем в Лондоне, вот только клиенты были в основном местными. Дело было в особенностях психики извращенцев. Если педофилами обычно становились семейные люди и успешно совмещали семейную жизнь с редкими, нередко тайными визитами в Париж или тайным просмотром купленных там фильмов — то содомиты чаще всего не могли заводить семью и скрывать свой недуг. А потому — потенциальные клиенты парижских сахарных мальчиков просто оказывались в тюрьме. Однако, содомиты в Париж все же приезжали и для них существовало кладбище Пер-Лашез, названное так в честь исповедника одного их французских королей Франсуа де ла Шеза. Там была похоронена великая певица Эдит Пиаф и на кладбище всегда были туристы, что не раз приводило к досадным инцидентам. Обычно, видя проходящего туриста «девочка» и клиент просто прикрывались газетой или путеводителем по Парижу. Всего на кладбище постоянно работали от шестидесяти до восьмидесяти гомосексуальных проституток, в основном это были студенты. Кладбище было удобно тем, что можно было замаскировать визит посещением могилы той же Эдит Пиаф.