А любовь всегда бывает первой - Николай Шмагин

Николай Шмагин

А любовь всегда бывает первой

Четырнадцатая глава

Эта единственная неповторимая молодость

Вокруг стояла осень. Воздух был свеж и прозрачен, деревья уже почти потеряли свою былую, пышную крону, и усеяли багряно-золотыми, желтыми листьями землю с пожухлой травой.

Ванька торопливо вывернул из-за угла улицы к обувной фабрике и повстречался с Борисом, который выскочил из дверей проходной в свой обеденный перерыв, чтобы сбегать в «Девятый», так прозвали жители магазин на углу Ленинской, за папиросами.

Увидев Ваньку, Борис остановился, и они пожали друг другу руки.

– Ты куда это намылился? – поинтересовался Борис у принаряженного друга. – Может, обратно на фабрику устраиваться? Так я предупреждал тебя, помнишь?

– Помню, – миролюбиво улыбнулся Ванька. – Не угадал. На релейный завод иду оформляться. В инструментальный цех, учеником слесаря-инструментальщика. Там, у моего дяди Мити жена в отделе кадров работает, Лидяева Марь Дмитриевна. Она и порекомендовала меня.

– Я думаю, зря она поторопилась, а вдруг, снова куда сбежишь?

– Не сбегу. А к вам неудобно возвращаться, только и всего.

– Пошли, мне в «Девятый» надо, за папиросами сбегать и обратно, боюсь, не успею. По дороге и доскажешь, все равно нам по пути.

И друзья побежали через площадь к магазину, продолжая разговор:

– А Димитрий разве женился? Я что-то не слыхал об этом.

– Пока нет, встречаются.

– Ясно теперь. Ну, пока, потом расскажешь насчет работы, – они снова пожали друг другу руки, и разбежались: Борис заскочил в магазин, а Иван заторопился к солидной проходной завода всесоюзного значения…

Вот он вышел из отдела кадров и, радостно-взволнованный, устремился ко входу в цеха. Поднявшись одним махом на третий этаж, даже растерялся вначале, оказавшись в огромном просторном цехе: это тебе не заготовочный цех обувной фабрики. Другие масштабы.

Все же он собрался с духом, и нашел мастера, вручив ему назначение в третий цех, выданное в отделе кадров.

Изучив предписание, мастер сразу же повел его к рядам слесарных верстаков, не мешкая. Возле одного из них стоял коренастый, светловолосый мужчина в черном халате, с открытым, приятным лицом.

Склонившись над будущим инструментом для изготовления изделий методом штамповки, штампом то есть, он скрупулезно замерял штангенциркулем размеры платформы, основания штампа.

Недовольный тем, что его оторвали от любимого дела, он, тем не менее, широко улыбнулся мастеру и даже взглянул на Ваньку.

– Вот, Михал Петрович, ученика тебе привел, из отдела кадров направили. Так что, давай, берись и учи его. Дело непростое, но нужное, сам понимаешь. Готовь смену.

– Раз направили, значит, так надо. Как зовут-то тебя?

– Иван Николаевич Шмаринов, – почему-то полностью назвал себя Ванька, смущенный непривычной для него обстановкой в цехе.

– Солидно, – одобрил его будущий учитель, лукаво взглянув на мастера.

Тот спрятал улыбку в усы и прокашлялся для порядка, продолжая:

– После того, как вы тут освоитесь, своди его в кладовку к тете Маше. Пусть выдаст ему, что положено: халат там, инструмент какой, разберетесь сами. Скажи, я распорядился.

Мастер ушел, и Ванька остался один на один со своим новым наставником. Слесаря за соседними верстаками, прислушивающиеся к их разговору, оживились после ухода начальства:

– Ну вот, Стец, повезло тебе с учеником. Получать надбавку будешь за него, так что учи, как следует, – позавидовал один из них.

– Стеценко у нас ас по профессии, пьяница по жизни, так што обучит по полной программе, можете не сомневаться, – ехидно резюмировал другой.

– Будет вам дурака валять. Не слушай их, сынок. У Петровича ты станешь настоящим мастером своего дела, – успокоил Ваньку третий, пожилой и добродушный слесарь, работающий за тисками:

Подмигнув ему, он вынул из них обработанную деталь, крепко зажал в тиски новую, и при помощи зубила с молотком быстро отрубил ненужную полосу металла.

Ванька загляделся, как ловко орудует слесарь, будто не металл рубит, а деревяшку какую-нибудь, и Михал Петрович снова широко улыбнулся:

– Первейшее дело для будущего слесаря, научиться железо рубить. Ты как, работал зубилом?

– Я слесарем – пилоточем на обувной фабрике работал, – похвастался Ванька учителю, и тот понимающе заулыбался:

Отыскав тонкую металлическую пластину, он вручил ее ученику вместе с зубилом и молотком, предоставив ему возможность отличиться.

Ванька решительно подошел к верстаку и, зажав в тисках пластину, приставил к ее выступающему краю зубило. Поглядев на молоток, чтобы не ошибиться, ударил им по зубилу раз, другой и третий, но пластина оказалась на редкость твердой и не поддавалась его рубке. Тогда он ударил сильнее и, промахнувшись, попал молотком по руке с зубилом.

От резкой боли у него потемнело в глазах, но он стерпел и снова стал бить по металлу, весь вспотев от напряжения. Полоска немного погнулась, и Ванька обрадовался, ударил еще сильнее и опять попал по руке.

Слесаря с интересом наблюдали за его борьбой с непослушным железом. Михал Петрович, наконец, подошел к взопревшему ученику и, взяв из его потных от волнения и усилий рук молоток с зубилом, дорубил полосу, показывая, как надо это делать.

– Настырный у тебя ученик, дело пойдет у него, – похвалили слесаря приунывшего, было, Ваньку и он обрадовался. Все не зря руку отбил.

– У нас тоже не сразу получалось. Все руки вон в шишках, – успокоил своего ученика довольный им учитель. – Научишься, было бы желание. А оно у тебя имеется. Пойдем-ка с тобой в кладовую, поглядим, что там есть для нас с тобой.

И учитель с учеником направились в сторону кладовки: Михал Петрович что-то говорил Ваньке, а тот с любопытством посматривал на сверлильные и шлифовальные станки, за которыми слесаря доводили до ума детали к штампам, не забывая при этом внимательно слушать своего многоопытного учителя…

После первого рабочего дня на заводе Ванька неспешно шел домой.

На Сурско – Набережной было тихо и немноголюдно: лениво бродили собаки, да детвора игралась возле рабочего барака, где проживал Чистиль со своей шпаной, но они собирались по вечерам, покуролесить после трудов праведных.

Возле домов Косырева и Откосова тоже было пустынно, зато возле их крыльца братик Вовка собрал всех своих друзей: новая молодая поросль состояла из соседа по дому Саньки Самчелеева, по прозвищу косой, так как глаза его смешно сходились к носу, Ирки Басаргиной из дома напротив, и Валерки по кличке «Негр».

Такую кликуху ему придумал сам Ванька, поскольку паренек был непривычно смугл и курчав для провинциального Алатыря.

Верховодил Вовка с палкой наперевес, изображая из себя Чапая, за ним бегали остальные красноармейцы, Ирка была Анкой-пулеметчицей, и Ванька улыбнулся, вспомнив, что вроде бы совсем недавно он сам со своими друзьями также играл в войну.

Завидев взрослого Ивана, мелюзга с воинственными криками окружила его, и ему пришлось обороняться; он сгреб их в кучу и повалил наземь к великой радости детишек, не избалованных вниманием старших.

– Папа идет! – глазастый Вовка бросился навстречу отцу, возвращавшемуся с работы немного позже старшего сына.

– Ну, как прошел первый день на заводе? – поинтересовался отец у сына, потрепав льнувшего к нему Вовку за вихры.

– Нормально, осваиваюсь помаленьку. Прикрепили меня к Стеценко Михал Петровичу, учеником. Лучший слесарь цеха, да и мастер, тоже вроде бы свойский мужик.

– Знаю я Стеценко, выпивали как-то с ним. На Ленинской живет, возле хоз товаров. Пошли, жрать охота.

И они ушли домой, забыв про детвору…

Дома отец развел кипучую деятельность. Быстро и ловко начистив картошки, он зажег примус, и через короткое время на столе перед Ванькой уже дымилась сковорода с жареной на постном масле картошкой с луком.

Отец с сыном уплетали любимое блюдо с таким аппетитом, что прозевали момент возвращения с работы хозяйки дома.

Волоча за руку упирающегося зареванного Вовку, не желающего расставаться с улицей и друзьями, она сердито оглядела обедающих:

– Обедаете, работники? А про мальчонку и думать забыли. Он без присмотру по улице шастает, тоже есть хочет, а им хоть бы хны!

– Я в его возрасте уже по чужим садам яблоки обрывал, да девок за задницы щупал, – попытался, было отшутиться отец, подмигнув Ваньке, но на их беду хозяйка была не в духе и рассердилась еще пуще:

– Только на это ты и мастак. Постеснялся бы перед детьми такое говорить. Чему хорошему бы поучил, так нет, одни глупости на уме.

Она сердито бросила сумки на кухонный стол и загремела посудой на весь дом, ругаясь уже на Вовку:

– А ты тоже хорош. Чумазый весь, как поросенок. Штанов на тебя не напасешься. Зачем от бабушки сбежал? Вот я тебя!..