Тропы, которые я выбрала. Повести - Валерия Дмитриевна Фролова

Тропы, которые я выбрала. Повести

Валерия Дмитриевна Фролова

© Валерия Дмитриевна Фролова, 2024

ISBN 978-5-0062-3521-2

Попутчица

* * *

Вот мы едем по дороге, она не перестаёт болтать. Я думаю, как заебало жить. Нас немного заносит. Она трындит про перфомансы, про оптику зрения. Я поправляю очки. Смотрю в зеркало — оставшаяся позади дорога, залитая солнцем и рисовым туманом. Она уже лишена страха. Снова смотрю вперед.

Мы проезжаем Лесной Абагур.

— У нас там Денис сидел.

— Кто?

— Наркоман.

Наркоманов не ломает зона.

Я думаю, зачем мы потащились через металлургический завод. Когда покажется Елань, она замолчит и скажет:

— Название сказочное. Вот бы об этом что-то написать. Как мы едем через Елань, Муратово, Лесной Абагур, Пятую ферму.

— Но Лесной Абагур — это зона.

— И что? Можно поиронизировать для своих. Ну, тех, кто в курсе.

— А Сосновка как тебе?

— Про Сосновку лучше не писать, сосать — некрасиво.

— Но это от сосен.

— Какая разница — слышится-то сосать!

— А Смирновка?

— Слишком по-военному.

Мы влезаем, как черепаха, под горку — сплошная рвётся, чтобы мы въехали туда, где слишком по-военному.

Вот тут дом подруги, там — сестры, чуть дальше дядя и где-то мы катались на велосипедах, но не с ней, и я разбила коленку и чужой звоночек. Я жду, когда пройдёт рыжий кот. Лопоухая машина тупо пялится на нас, криво припаркованная, распластавшаяся по всей ширине дороги. Приходится сигналить, ждать. Выходит мужик, отгоняет — паркует поближе к зелёным деревяшкам, похожим на забор.

— Спасибо! — я ему киваю.

— Да он же не слышит, опусти стекло! Поболтаем.

— Он понял.

Мужчина уходит и мы ползём дальше.

Я что-то хочу показать ей. Полинявшую серым ограду. Парковочное место, выверенное до миллиметра двумя кирпичами. Двух людей.

— Давай, вылезай.

— Знаешь, я не хочу что-то. Может лучше до озера? Ты говорила, здесь есть озеро.

— Река.

— Ну, река, да. Я правда плавать не люблю. Наверняка она переливается зелёным, болотным чем-то.

— Наверняка.

Пока она рассуждает, выходит дедушка, машет нам, улыбаясь. Я знаю, что он свободен, а бабушка на кухне нарезает огурцы с огорода и моет толстый зелёный с белой головкой лук.

— Привет! — я машу ему рукой.

Мне страшно, что он стоит там, будет смотреть теперь, как я паркуюсь. Почему-то забываю, где их машина. Он неразговорчивый, улыбается только.

— Ладно, раз тебе так хочется. Только недолго. А туалет есть?

Она выходит из машины и как-то смешно начинает стоять. Нелепо и по-простому, как ей не подходит. Убирает руки за спину, держится прямо, а ноги чуть согнуты в коленках.

Я паркуюсь, выкручивая руль по десять раз то влево, то вправо. Наезжаю на кирпичи. Выхожу. Киваю на деревянный домик — это туалет.

Она морщится и идёт по грядкам белыми босыми ногами. Я смотрю в окошко — да, оставила туфли в машине. Странная попутчица.

Заглядываю на крыльцо, открываю отчего-то сырую дверь.

— Ну, здравствуй.

Мы обнимаемся, щупая спины друг друга.

— А ты чего приехала? А это кто?

— По делам. Потом.

Бабушка понимающе кивает и морщится от улыбки.

— Ну, проходите, да.

Старая черноватая скамья трещит кожей, по тазикам на столе ромбами раскидана чищенная картошка, грязная лентами кожура. Скумбрию купили. Укроп сорвали. Все, как обычно и раньше.

Она входит.

— Я там бумажку в дыру кинула. Думаю, не засорится.

Приветствие колючее, странное.

— Привет-привет.

Она начинает свою старую песню, колдуя пространством и временем, моей памятью и людьми из неё. Я устала, хочется спать.

— В квартире поспишь. Мы на ночь что ли останемся? Я не хочу. Давай, давай.

Я одна умею водить машину. Ещё дед. Но он отвернулся.

— Да посидите ещё. Не Москва, припаркуетесь как-нибудь.

Бабушка знает, как я боюсь парковаться ночью, словно на кладбище оставленных кем-то автомобилей-мертвецов. Она мне подмигивает — она всегда меня хвалит. Потому что я самостоятельная. Сама вожу машину. Сама её заправляю. Сама смотрю, как какой-то очередной мужик, друг друга, знакомый знакомого, меняет аккумулятор или прикуривает старый.

— Ну, как там, в Москве?

— Спокойно. Как здесь.

— Ну, знаете… у вас там.

Она подхватывает и говорит:

— А ты из Москвы?

Дальше мы говорим о Москве. Зачем она врет, что никогда там не была?

Мне нравится разглядывать солнце за окном, порезанное занавеской на части — причудливые треугольники, кружки и квадраты, неопознанные сетчатые фигурки. Гремит поезд, он лезет на рельсы прямо около соседского участка, там живут глухие, но чувствуют вибрацию, тряску земли. Не могут не чувствовать.

— А вы когда обратно?

— Не знаю еще. Мы пока в квартиру.

— Ну, правильно, правильно.

Я знаю, что в квартире чисто и очень тепло. Грязной ногой касается моей голени — будто бы нам пора. Я назло говорю:

— Мы хотим в баню. Она никогда не была в русской бане!

Бабушка воодушевленно хлопает в ладоши и бежит растапливать баню очередной страницей старого «Вокруг света». Когда-то жгли книги, но я забрала их в багажник, увезла, не читала — положила под кровать. Надо будет ей показать. Может быть, она заберет?

Она смотрит на меня с вызовом. Снимает одежду и идет голая, среди синего, нарастающего темнотой и солнцем, неба. Бабушка встречает её в дверях бани, мешкается и закрывает дверь, идёт ко мне.

— Необычная у тебя подруга.

— Не то слово.

Мы смотрим на закат.

Когда она возвращается с полотенцем на голове, с грязными мокрыми ногами, я пихаю её в машину, машу на прощание бабушке с дедушкой и сажусь за руль. Она в синем халате с красными маками.

— Прикольная у тебя бабуля. И баня ничего так. А ты что, мыться не будешь?

— В квартире есть душ.

— А что тогда здесь устроила?

— Для эстетического эксперимента. Понравилось?

— Как смола плачет по дереву, да. Я сидела и тыкала капли ногтями, они рвались и залеплялись собой же. Баня может сколько угодно простоять, согласна? Это какое-то самолечебное здание.

— Да что ты говоришь.

Пока мы не выехали на трассу, я торможу и достаю из кармана кофты дешевую зажигалку. Щёлкаю.

— А при пожаре?

Она молча закатывает глаза и наконец-то обувается. Я не люблю, как выглядят у людей ноги. Мне стыдно на них смотреть.

— Спасибо.

— За что?

За то, что обулась. Но я не стану ей объяснять — я знаю, она все делает наоборот. Пусть думает.

Мы по ямам въезжаем в ночь. Ночью всякий город красивый. Мало освещённый по углам, он обязательно вспыхивает где-то в районе главной площади. Каждая