Сын Авроры - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жюстина, до сих пор находившаяся в Париже и за все время ни разу не покидавшая город, после истории с Марией Ринто, наконец, успокоилась и осмелела. Она подписала контракт с «Театром итальянской комедии», где ее ждал оглушительный успех, а потом вдруг с ужасом осознала, что в Париже ее еще не забыли. И пока весь город рукоплескал ей, она заметила в первом ярусе маршала Саксонского, для лошадей которого сорок лье[121] — не преграда. К несчастью, простых аплодисментов ему было мало. Он пришел в ее ложу.
Они вновь вступили в молчаливое сражение, как и прежде, но Жюстина умела постоять за себя: она храбро противостояла хищнику, стараясь скрыть свое беспокойство, она знала, что показать свой страх — значит признать свое поражение. В письме Шарлю она написала:
«Он угрожает нам, но мне от этого становится только смешно. Если понадобится, я с удовольствием буду стоять с протянутой рукой, если мы с тобой будем вместе. Я — твоя жена и твой друг навеки...»
И тем не менее страх Жюстины усилился, когда в первых числах октября «Театр итальянской комедии» получил приглашение выступить перед королем и двором в стенах замка Фонтенбло. В Париже ей нечего было бояться — она не вела уединенную жизнь, и если бы кому-то вдруг вздумалось ее похитить, это тут же стало бы заметно. Но в Фонтенбло, где приглашенные актеры размещались во временном жилье, окруженном сплошным лесом, с ней могло произойти все, что угодно, хоть Жюстина пока и не могла четко сформулировать опасения, терзавшие ее.
Когда театр уже был на месте и начал репетиции, в замок прибыл маршал в сопровождении черных уланов, которые произвели на всю труппу неизгладимое впечатление. И тогда с Жюстиной случилась паника.
Убежденная, что на этот раз ей не удастся выйти сухой из воды, она повторила свой хитрый ход, к которому прибегла когда-то в Тангрене. То есть она притворилась больной, но не стала ложиться в постель. Закутавшись в непомерное количество шалей и одеял, Жюстина наняла экипаж и вернулась в Париж.
Но и там она не осталась надолго. Расстояние между Парижем и Фонтенбло — сущий пустяк для опытного наездника, который буквально следовал за ней по пятам. Даже не отдохнув с дороги, она торопливо и неразборчиво черкнула пару слов своему мужу, умоляя его бросить свои вееры и приехать в Люневиль в гостиницу «Шато», куда она скоро намеревалась отправиться. Ее служанка отнесла это письмо в почтовую службу на улице Кок-Эрон, а потом занялась багажом актрисы. На следующий же день, который по счастливой случайности оказался четвергом, то есть днем, когда отходит восточный дилижанс, она уже сидела в этой огромной карете, закрывая лицо вуалью, чтобы не быть узнанной.
Долгое и утомительное путешествие прошло без особых приключений и помех, и, прибыв в Люневиль, Жюстина наконец-то смогла обнять своего любимого мужа, которого не видела уже много месяцев. Гостинице «Шато» суждено было принять самую счастливую пару на земле.
— Мы теперь даже не во Франции, а в Лотарингии. Не думаю, что маршалу удастся найти нас здесь! — ликовала Жюстина.
Но благодаря охотничьим талантам Морица этот второй медовый месяц поневоле разлученных супругов продлился всего сутки, по истечении которых стук полицейских в дверь их гостиничной комнаты вдребезги разбил все надежды семейства Фавар. Нежданные гости имели при себе королевский указ доставить мадам Фавар в Фонтенбло, где она должна была сыграть роль в театральной постановке. Ей заявили, что она наносит ущерб всей труппе, на что Жюстина ответила, что уехала по причине болезни. Полицейские заметили, что для больной она прекрасно выглядит и проделала слишком длинный путь, а потом добавили, что если она откажется подчиниться и поехать добровольно, то им придется применить силу.
Чтобы поддержать супругу и хоть немного ее ободрить, Шарль Фавар высказал следующее предположение: насколько он знал, король никакого отношения к их несчастьям не имеет, и, возможно, по прибытии в Фонтенбло ей следует попросить у него аудиенции и объясниться, рассказав всю правду об этой нелепой истории.
Это была неплохая идея. Людовик XV и мадам де Помпадур покровительствовали артистам и относились к ним снисходительно. Не зная, надеяться ей на лучшее или трястись от страха, Жюстина приготовилась отвечать перед лицом верховного правителя.
Но вскоре, когда вместо того, чтобы направиться к Фонтенбло, ее сопровождающие двинулись на запад от Парижа, в Гранд-Андели, в урсулинский монастырь, она поняла, что стала жертвой еще одного хитроумного плана. Как оказалось, ее задержали по королевскому указу о заточении без суда и следствия по требованию собственного отца! Месье Кабаре, или Дюронсере, заявил, что брак с господином Фаваром был заключен без его согласия, а поэтому должен быть аннулирован!
Жюстина прекрасно понимала, что Мориц просто подкупил ее отца. И, насколько она могла себе представить, это обошлось маршалу недешево!
Раздосадованная, но настроенная весьма решительно, она отправила своему мужу записку, которая заканчивалась словами: «Даже самые страшные мучения не заставят меня поступиться своей честью». Без сомнения, это был прекрасный порыв, но ему суждено было стать еще одним подтверждением поговорки «не плюй в колодец — пригодится воды напиться». Мориц, хоть и продолжал настойчиво преследовать свою «колдунью», не имел ни малейшего желания оказывать ей какие-либо услуги. Об этом он ей написал в письме. Жюстина же, надеясь его смягчить, отправила ему послание, в котором умоляла пощадить своего супруга, не имеющего никакого отношения к их противостоянию с маршалом. В ответ она получила следующие строки:
«Я не имею ни малейшего желания обсуждать господина Фавара. Он должен быть счастлив, что ради него вам пришлось пожертвовать деньгами, удовольствиями, славой, всем, что делало вас счастливой. Теперь вам предстоит жить в нужде. Возможно, ему удастся хоть как-то возместить ваши потери. Вы не захотели сделать меня счастливым, что ж, зато вы сделали несчастными себя и своего мужа. Я вам этого не желаю, но, подозреваю, что так все и будет».
Отчаявшись, Жюстина ответила ему, что ничто не заставит ее передумать и что он только зря теряет время, мучая ее. С ее стороны это был храбрый поступок. И в то же время — глупый. Маршал не только не любил признавать свое поражение, но и не терпел, когда ему указывали на то, что он неправ. Теперь ее отправили в Ангр, в монастырь, где правила были еще более жесткими, чем в Гранд-Андели. Фавар же, преследуемый полицией, нашел убежище в подвале приходского священника в одной деревушке, откуда—о чудо! — неизвестно каким способом сумел написать ей еще более романтическое послание: