«...И ад следовал за ним» - Стивен Хантер

Сэм опешил.

Помолчав, он сказал:

— Возможно, я произнес название неправильно. — Такое происходило сплошь и рядом: северяне никогда не могли разобрать с первого раза его «кукурузный акцент», хотя, разумеется, только так и следовало произносить английские слова, а то, что говорили они сами, являлось надругательством над великим языком. — Повторяю по слогам: Мо-у-сли, Ва-каннс, с двумя "н", Дес-тин. Могу произнести по буквам...

— Сэр, в справочнике нет ничего даже отдаленно похожего.

— Во всем районе?

— Во всем городе Чикаго.

— Понятно, — пробормотал Сэм.

Он положил трубку, совершенно сбитый с толку. Его мозг принялся лихорадочно обрабатывать эту неожиданную информацию, и через некоторое время появилось что-то похожее на решение.

Сэм никогда не расставался со своей записной книжкой, и сейчас он нашел в ней телефон одного федерального прокурора из Литтл-Рока, который, если ему не изменяла память, перед этим долгое время проработал на аналогичной должности в округе Кук, то есть в Чикаго, штат Иллинойс.

Сэм позвонил своему знакомому и объяснил ему, в каком странном положении очутился.

Тот, сверившись со своей записной книжкой, назвал Сэму номер телефона и предложил перезвонить по нему через пять минут.

Сэм сделал, как было сказано, и услышал в трубке ответ:

— Управление полиции пятнадцатого округа, говорит детектив Чиковиц.

— Здравствуйте. Вам только что должен был звонить Чарли Хейворт.

— Да, сэр. Вы мистер Винсент, так?

— Совершенно верно, сэр.

— Я в вашем распоряжении.

Сэм объяснил свою проблему. Он сообщил все подробности, и детектив обещал перезвонить в самое ближайшее время.

Ждать пришлось семнадцать минут; это характеризовало детектива Чиковица с лучшей стороны.

— Знаете, сэр, никакой юридической конторы «Моусли, Ваканнс и Дестин» действительно нет. Ни в Чикаго, ни в Ивенстоуне, ни в Скоки, ни в одном из близлежащих районов. Однако мне удалось найти в Чикаго фирму «Братья Бонверит».

— Гм, — задумчиво произнес Сэм, — ничего не понимаю. Какое отношение имеют эти Бонвериты к...

— Ну как же. Вы сказали, что фамилия вашего адвоката Тругуд, так? И все это имеет отношение к глубинке в Миссисипи, где по-прежнему много негров и французов?

— Да.

— Так вот, сэр, если фамилию «Тругуд» дословно перевести с английского на французский, получится «Бонверит». Если этот человек был из тамошних креолов и хотел изменить свою фамилию на английский лад, но при этом все же сохранить с ней связь — а так поступают многие, — у него получилось бы «Тругуд». Понимаете, что я хочу сказать? Ближе этого к Тругуду в Чикаго ничего нет.

Сэм был окончательно сбит с толку.

— Далее, я поискал в справочнике уже другое название. Вот четыре телефонных номера, зарегистрированные на Бонверита.

Детектив Чиковиц зачитал их.

Сэм услышал смутно знакомую последовательность цифр.

— Это то, что нужно! — воскликнул он. — Да, это как раз то, что нужно! Вот тот самый телефон, по которому я звонил!

— Что ж, этот номер отключен. Совсем недавно.

— Понятно, — пробормотал Сэм. — А какой деятельностью занималась фирма «Братья Бонверит»?

— Это контора погребальных услуг. Я справился у своих ребят. Очень процветающая. Бонвериту практически полностью принадлежит такого рода деятельность в Саут-сайде и в пригородах. Через него проходит много покойников. Он очень богат, этот Дейвис Бонверит.

— Понимаю. Вы больше ничего не хотите мне добавить?

— Хочу, сэр. Вероятно, в Чикаго он самый богатый из них. Предположительно у него есть не меньше двух миллионов долларов. Для одного из них этот Бонверит добился успеха.

— Я вас не понимаю... Для одного из них?

— Понимаете, сэр, он негр. Дейвис Бонверит держит свое дело на пересечении Коттедж-Грув и Сто тридцать девятой улицы в Саут-сайде. Этот район населен чернокожими. Дейвис Бонверит является самым состоятельным цветным в Чикаго.

Глава 59

От Окуня почти ничего не осталось.

Окунь провисел на дыбе пять суток. В течение всех этих пяти суток Великан, не жалея сил, призвав на помощь все свое мастерство, работал кнутом.

На коже у старика не сохранилось ни одного клочка уцелевшей кожи. Ни одного нервного окончания, не вспоротого безжалостным кнутом. Все раны успели по три раза покрыться струпьями и снова залиться кровью.

Окунь висит на дыбе, и весь вес его тела приходится на раздробленные кости. Его запястья сломаны, руки превратились в мертвые клешни. Пересохшие губы растрескались.

Старик не может их облизать, потому что Великан засунул ему в рот между зубами мундштук от конской сбруи: это для того, чтобы Окунь не смог откусить себе язык и захлебнуться в собственной крови. Такое уже случалось в практике Великана, но давно; с тех пор он стал умнее.

Окунь пытался освободить свой рассудок, окунуться в безумие, потерять всякий контакт с действительностью и больше не возвращаться. Но он оказался слишком крепким, черт побери. Он не может заставить себя сойти с ума; разум изменяет ему, отказываясь порвать с реальностью. Его мозг все чувствует, все помнит.

— Окунь, ты только не умирай, черт бы тебя побрал, — шепчет обнаженный по пояс Великан, обжигая своим дыханием разодранное в клочья ухо старика, — У нас с тобой еще осталось одно нерешенное дело. Не смей умирать до тех пор, пока я тебе не позволю. Ты надеешься, конец уже близок? Знай, я могу растянуть это удовольствие еще на много дней.

Может быть, он говорит правду. А может быть, и нет. Окуню кажется, что смерть уже совсем рядом. Он знает, что первым не выдержит его сердце, сдавленное болью, сокрушенное зловонием собственных испражнений, облепивших старика.

Великан не только истязает Окуня. Он пошел по другому пути: попытался искусить его соблазном. Великан уже давно понял, что старик обладает богатым воображением, а это делает его уязвимым перед мыслями о будущем, перед открывающимися возможностями, мечтами о несбыточных наслаждениях.

— Ты получишь свободу, — коварно нашептывал Великан однажды ночью. — Как только ты все мне расскажешь, мы позаботимся о тебе, старик, и ты сможешь уйти отсюда. Ты провел здесь всю свою жизнь. Я предлагаю тебе спасение. Я единственный, кто способен его тебе дать. Подумай хорошенько, старик. Ты возвратишься в Новый Орлеан, позвякивая деньгами. На них ты сможешь поразвлечься с очаровательными мулатками и косоглазыми китаянками. Эти девочки знают, как доставить максимум удовольствия. Они сделают все, что ты им скажешь. Ты будешь жить дома. Станешь старым бабником, откормленным и удовлетворенным, и безбедно проживешь остаток своих дней.

Окунь отчаянно сопротивлялся искушению. Гнал его прочь, старался не думать о нем, сосредоточивал мысли на своей обезображенной, изуродованной плоти, а не на женщинах. Окунь сражался с Великаном, сопротивляясь всем соблазнам: свободе, женщинам, травке, бурбону, богатству и наслаждению, которые предлагались ему в промежутках между побоями. Рассудок его переходил от невообразимых наслаждений к мучительной боли, которую, к несчастью, не надо было воображать.

Старик выл, кричал, молил о пощаде.

Однако избавления не было.

— Окунь, что означают эти слова? Что означает фраза «и придет конь бледный»? Ты должен мне ответить. И ты прекрасно понимаешь, что рано или поздно ты мне ответишь. Вопрос только в том, когда это произойдет. Скажи мне, Окунь. Избавь нас обоих от ненужных неприятностей, а начальника тюрьмы от беспокойства. Говори же, старик, говори!

Окунь молчал и расплачивался за свое непослушание.

Расплачивался жестоко.

Снова, снова и снова.

Но он так и не произнес ни слова.

И вот наконец к нему пришла избавительница смерть. Старик ощущал ее запах, чувствовал вкус, понимал, что она пришла за ним.

Ха! Это станет его победой.

Но Великан не желал сдаваться.

— Даже сейчас, Окунь, когда ты уже одной ногой на том свете, даже сейчас я могу причинить тебе новую боль, и я сделаю это. Ты знаешь, что сделаю.

Старик попытался плюнуть Великану в лицо, но не смог из-за мундштука во рту.

— Ну хорошо, Окунь. Придется начать все сначала. Сейчас тебе опять станет плохо. Сейчас боль вернется.

Окунь услышал, как его мучитель отступил назад. Услышал, как он взял со стола кнут. Услышал свист рассекаемого воздуха, пару щелчков. Палач развлекался, давая старику возможность прочувствовать упругие воздушные волны, расходящиеся от конца кнута, который в своем стремительном движении пересекал звуковой барьер.

— Окунь, я уже...

Где-то совсем близко прозвучал громкий треск, который мог быть только пулеметной очередью. Через несколько мгновений раздались новые выстрелы.

Отшвырнув кнут, Великан подбежал к старику и вырвал мундштук у него изо рта.

— Что это? — лихорадочно воскликнул он. — Что это такое? Что происходит? Черт бы тебя побрал, Окунь, черт бы тебя побрал, говори же!