Топографический кретин - Ян Ледер

он искренне желал другу детства долгих лет счастливой семейной жизни, чтобы, как положено, семеро по лавкам и общий катафалк. А во-вторых, давно уже был знаком с будущей невестой, Гошиной сокурсницей Светой, и вполне обоснованно полагал, что свидетельницей она назначит какую-нибудь из своих подруг, такую же рассудительную и длинноногую.

— Фрэн, да ты охренел!

Точно как в детстве, когда они метали наполненные водой бумажные бомбочки друг в друга и в прогуливающихся во дворе бухариков, друзья стояли сейчас на балконах родительских квартир, прикреплённых к кирпичной стене на уровне третьего этажа и разнесённых друг от друга метров на пятнадцать.

Происходящее живо напоминало чёрно-белый итальянский фильм, только роль ополоумевшей от ревности жены, швыряющейся вёдрами, скалками и прочими предметами обихода, выполнял жених, то есть Гоша. Что, надо сказать, придавало сцене такого накала, какой не снился и Антониони.

Кит почему-то рассчитывал на то, что его свидетель приедет хотя бы за день до свадьбы, поэтому орал теперь так, что двор поставил на паузу свою рутинную деятельность — девчонки перестали прыгать в классики и в резиночку, а пацаны ловить кошек на предмет накручивания им хвоста; дядьки замерли с костяшками домино в ладонях, а тётки — с прищепками в зубах и наволочками, наброшенными на бельевые верёвки:

— Регистрация через час! Фрэнский, ты просто а-фу-ел!

К загсу Яков прибежал в одолженном у отца костюме, с едва просохшими волосами, хорошо ещё цветочный павильон на пути попался.

У входа толпились Гошины родственники, соседи, бывшие одноклассники и другие: на крыльце загса, как это всегда бывает, гости нескольких свадеб перемешались так, что отделить их теперь друг от друга было бы не легче, чем извлечь песок из побывавшего в бетономешалке цемента. И осуществлять эту сортировку предстояло именно Якову как лицу, непосредственно к церемониалу причастному.

Оглядев происходящее, он тяжко вздохнул и мысленно засучил рукава.

— У тебя бабочка сбилась, — сказали ему. — Давай поправлю.

— Давай, — ответил он, ещё не понимая, кому.

— Подержи.

Очень стройная девушка в переливающемся люрексом платье почти до колен вручила Якову свой букет и, присев, потянулась к его горлу.

— Ну вот, теперь порядок. Просто Джеймс Бонд, — она выпрямилась и улыбнулась. — Привет, как дела?

Это была Надя, Гошина кузина. Та самая Надя, с которой в детстве играли в карты и ходили в кино, которую так хотелось поцеловать, но, кажется, так ни разу и не удалось из-за неусыпного надзора со стороны теперешнего жениха.

С деревянным треском разверзлись огромные двустворчатые двери, которые были бы вполне к месту на готическом соборе где-нибудь в центре Европы, а здесь, на сером фасаде стандартной советской пятиэтажки, смотрелись откровенно вычурно, добавляя эклектичности и без того хаотичной сцене. В монументальном проёме появилась женщина подходящих габаритов, туловище которой было противоестественно — по диагонали — взрезано красной лентой с золотой ижицей, и закричала в разгорячённую шампанским и летним солнцем толпу:

— Внимание, товарищи! Минуточку! Попрошу брачующихся и свидетелей срочно пройти в зал торжественных мероприятий!

— Говорят, тебя свидетелем назначили? — Надя взяла его под руку и потянула ко входу. — Тогда мы с тобой коллеги. Пойдём.

Во Владивосток возвращались вместе. С ними в купе ехала Алька, трёхлетняя Надина дочь. Выяснилось, что отец девочки с момента её рождения на свободе провёл в общей сложности месяцев семь и что он давно уж Наде не муж.

То ли по причине двухлетнего академического отпуска, проведённого в мотострелковой казарме, не располагавшей к хранению предметов личного пользования, то ли в связи с общей стеснённостью в средствах, допускавшей либо красивое ухаживание за девушками, либо приобретение вещей для себя, но никак не то и другое, то ли ещё почему, но хозяйства за три года существования в общаге № 1 Яков накопил немного. Все его пожитки — рубашки, футболки, трусы, пуловеры, учебники, четыре галстука и один отжатый у отца оливковый в крупную клетку пиджак с гротескно широкими, по моде стиляг, лацканами — легко уместилось в пылившемся под кроватью чемодане и двух спортивных сумках. Из них, правда, пришлось предварительно вытряхнуть дохлую мышь и дюжину пустых бутылок, которые как в воду канули третьего дня, когда было решено сдать стеклопосуду, чтобы на вырученное отметить воссоединение Якова с его детской любовью.

А через полтора года уже Гоше Киту и жене его Свете пришёл черёд гулять на свадьбе их недавних свидетелей. Яков и Надя не стали навешивать на них ту же почётную обязанность: это было бы не просто иррационально, но и расточительно. Киту и его Китихе и так ничто не мешало каждую ночь превращать в брачную — и они, судя по округлившемуся Светиному животику, этой возможностью не пренебрегали.

Шанс решили предоставить реально нуждающемуся, на роль которого идеально подходил Гусси. Лучшие общежитские годы он, подобно Илье Муромцу, сиднем просидел на кровати, уперев толстые стёкла очков в толстое эмигрантское чтиво, и товарищи слегка даже опасались за стояние его здоровья — может, и в армию Гусси не взяли не только из-за близорукости?

Сомнения оказались напрасными.

В эпоху наполеоновских кампаний русские гвардейцы говорили: то, как служивый откупоривает шампанское, свидетельствует о мощи его мужского достоинства. Если это не миф, то Гусси всякому гусару дал бы сто очков вперёд: перед первым тостом за молодоженов, то есть за Якова с Надей, струя из открытой им бутылки достала до потолка, украшенного зачем-то витражом. Выбитый пластиковой пулей кусок розового стекла опустился аккурат в свадебный торт и нежно — так, что обзавидовался бы самый искусный оператор гильотины — срезал бисквитную голову с кремовых плеч жениха.

— Ой-вэй! — воздела руки к небесам Яшина бабушка Аня. — Таки это плохая примета для молодым!

— Ай, мама, — отозвался дядя Толя, — не надо делать всем больную голову. Можно подумать, вы такое уже сто раз видели. Не переживайте, мама, вам вредно.

Но приметы на пустом месте не рождаются, их просто не всегда правильно толкуют. С другой стороны, откуда было знать бабе Ане, что знак — в прямом смысле свыше — был подан не жениху с невестой, а ей самой?

То есть вообще-то Гусси геронтофилом не был. По крайней мере, ни до этого вечера, ни после ничего подобного за ним не замечалось. Просто ему сильно нравилась сестрёнка Якова Алина.

В качестве свидетеля Гусси принимал живое участие в подготовке торжества, в том числе в составлении схемы расселения иногородних. Будучи человеком приезжим и потому собственной жилплощадью в городе не располагавшим, в дебатах он обладал лишь совещательным голосом, но один пункт стратегического плана уяснил особенно тщательно: Алина будет ночевать