Летняя королева - Чедвик Элизабет

В конце концов Алиенора остановила коня и похлопала его по вспотевшей шее. Они доскакали до покрытого лишайником римского солдата, который выглядел совсем не так, как пятнадцать лет назад, когда она приехала сюда с архиепископом Жоффруа и он сказал ей, что она должна выйти замуж за Людовика Французского. Взгляд невидящих глаз остался прежним, хотя, возможно, лишайник на каменных доспехах немного рассеялся. Она одарила его кривой улыбкой признательности. Он будет здесь еще долго после того, как она превратится в пыль.

Подняв глаза, она увидела всадника, мчащегося к ней в облаке бледной пыли. За ним скакала горстка людей, но он опередил их на сотню ярдов. Эскорт Алиеноры схватился за оружие, но она жестом приказала им отступить.

– Это мой господин муж, – сказала она. Внезапно ее сердце заколотилось. Почему он так спешит? Случилось что-то страшное? Неужели он бежал и готовится оборонять Пуатье?

Генрих остановился перед ней. Его черная кобыла тяжело дышала, ноздри были красными, как дорогая ткань. Пот капал с ее шкуры, да и с Генриха тоже. Лицо его было багровым, а глаза сверкали, как серые кристаллы, яростно и ярко.

– Дорогая супруга. – Он отвесил ей поклон в седле. – Я покинул вас в спешке, и в спешке возвращаюсь. – Его улыбка ослепляла. Его борода была длиннее, чем во время их свадьбы, а волосы нуждались в стрижке. Алиенора была счастлива видеть его, и ей было приятно, что он улыбается, но она все равно волновалась.

– Я рада видеть тебя целым и невредимым, – ответила она, – и я польщена твоей поспешностью, но где остальные твои люди?

– Скачут следом. Я обогнал их, – весело сказал он.

– По какой причине?

– Они были слишком медлительны, а мне не терпелось поприветствовать тебя. – Он бросил на нее жалобный взгляд. – А теперь я очень хочу пить, мне нужно помыться, переодеться, поесть и выпить.

– Все сразу? – Алиенора бросила на него дразнящий взгляд.

– Зачем терять время?

Алиенора повернула своего скакуна, и они рысью понеслись обратно в город вместе со своими свитами.

– Я так понимаю, ты не принес плохих новостей?

– Ну, не для нас, – сказал Генрих с блеском в глазах, – но Людовик повернул в Париж, ссылаясь на возвращение лихорадки, и братья Блуа отступили вместе с ним. – В его голосе прозвучала нотка триумфа. – Я говорил, что скорость важнее храбрости и численности.

Пока они ехали, Алиенора узнала, что Людовик попытался взять Пасси, но Генрих упорно скакал всю ночь, загоняя лошадей, но достиг стратегических районов почти на два дня раньше, чем ожидалось. Он отвлек их на себя, сжигая Вексен, захватывая Бонмулен и преследуя врага, как демон.

– Они не выдержали моего темпа и ярости, – сказал он с самодовольной и дикой ухмылкой. – Они ждали опрометчивого мальчишку, переступившего черту, а получили меня.

Алиенора отдала слугам распоряжения относительно людей Генриха и приказала приготовить ванну для молодого мужа в личных покоях башни Мобержон. Слуга положил свежий хлеб и курицу на доску, установленную напротив ванны, чтобы Генрих мог одновременно есть и мыться.

– Что с твоим братом?

– Жоффруа? – Генрих скорчил гримасу. – Он всегда хотел получить то, что принадлежит мне, и делал все, чтобы получить это, даже вступал в сговор с французами. Это не принесло ему много пользы, дураку. Он закрыл свои замки, не впустил мои войска, и я отобрал их у него. Он не знает, как удержать верных людей, у него нет ни ума, ни таланта для ведения войны. Я осадил его в Монсоро – если это можно назвать осадой; он не устоял. Бесхребетный.

– Что ты с ним сделал?

– Принял его присягу и поставил своих людей командовать его замками. Я отправил его к моей матери в Руан. Оставил бы при себе, но не хочу портить себе здесь настроение видом его угрюмого лица. – Он сделал паузу, чтобы выпить вина и закусить хлебом с курицей.

– Твоя тетя Матильда сказала, что между вами не было любви.

– Ха, она права. Жоффруа всегда был грубияном и обижался на меня.

– А что второй брат?

– Гильом? – Генрих сглотнул. – Тоже грубиян. Он всегда ныл и рассказывал сказки, когда был ребенком, – у него и сейчас есть такая склонность, но он не представляет угрозы. Он будет счастлив взять все, что Жоффруа уронит по глупости. Как и Гамелин, он находит себе применение.

Прожевав еще один кусок, он начал мыться. Вода в ванной изменила цвет с прозрачного на молочно-серый. Вид его мокрых темно-медных волос, вьющихся на затылке на фоне бледной кожи, наполнил ее нежностью и искрой вожделения.

– А что думают о тебе твои братья?

Он фыркнул от удовольствия.

– Гамелин хотел бы видеть мое падение с личной точки зрения, но он также считает, что я могу предложить ему больше, чем остальные, и что лучше быть верным и не кусать руку, которая кормит. Жоффруа и Гильом нравятся ему еще меньше, и они могут предложить только объедки. Жоффруа хочет моей смерти, и на этом делу конец. Если бы я не пообещал отцу на смертном одре, что не причиню брату вреда, чувство было бы взаимным. Гильом еще растет. Он не хочет примыкать к Жоффруа по тем же причинам, что и Гамелин, – это небезопасная ставка, поэтому он мирится со мной – знакомым злом.

Она поджала губы.

– Значит, о братской любви речи нет?

– Боже, нет!

Алиенора убрала обеденную доску, и Генрих встал. Слуги окатили его теплой водой из кувшинов, и он вышел из ванны на ворсистый ковер, где его насухо вытерли полотенцем и одели в чистую мягкую одежду.

– Я давно понял одно, – говорил он, – чтобы получить максимальную отдачу от чего-либо, нужно быть полностью знакомым с тем, как это что-то работает, будь то водяная мельница, корабль, лошадь или человек.

Алиенора бросила на него дразнящий взгляд.

– А что насчет меня?

Генрих приподнял одну бровь.

– Мне будет приятно это узнать.

Алиенора отстранила слуг повелительным жестом и села на кровать.

– Это займет у тебя всю жизнь. Водяные мельницы, корабли, лошади и люди – их легко понять и разобраться с ними, но со мной будет не так легко.

– Ах, так ты считаешь, что с мужчинами легко иметь дело?

Атмосфера была наполнена страстью. Алиенора погладила шею, провела рукой по косам и остановилась на талии, направив пальцы вниз.

– Мужчины находятся во власти своих страстей, – сказала она.

– Как и женщины, – ответил он. – Церковь учит нас, что женщины ненасытны.

– Церковью управляют люди, у которых есть своя тяга к власти – или ты веришь всему, что говорит Церковь?

Смеясь, он сел с ней рядом.

– Я не доверчив. – Он расстегнул вуаль и распустил ее волосы, проводя пальцами по прядям и вдыхая их аромат. – Итак, если мной управляют страсти, а вы ненасытны, возможно, мы никогда не покинем эту комнату.

Она рассмеялась в ответ.

– Мой дедушка написал поэму именно об этом.

– О двух женщинах, их рыжем коте Томе и странствующем рыцаре?

– Ты читал?

– Ха, я слышал, как ее читали у костров чаще, чем нужно. Сто девяносто девять раз в течение восьми дней, кажется, так? – Он расстегнул брошь, приколотую к горловине ее платья. – Подозреваю, что твой дед был склонен к поэтическому преувеличению. Я не собираюсь умирать, пытаясь воплотить его фантазии. Я всегда говорю, что качество лучше, чем количество!

Алиенора склонилась над Генрихом. Его грудь все еще вздымалась от недавнего занятия любовью, а на лице играла блаженная улыбка.

– Что ж, сир, – сказала она, – мне кажется, что вы действительно пытаетесь превзойти героя из поэмы моего деда.

Генрих усмехнулся:

– И что в этом плохого? Вино осталось? У меня в горле пересохло.

Алиенора покинула кровать и пошла исполнить его просьбу. Генрих сел, вытерся рубашкой и взял кубок, который она ему протянула.

– Почему ты улыбаешься? – спросил он после того, как выпил.

– Я подумала, что в прошлый раз, когда мы делили постель, ты не мог дождаться, когда окажешься вне ее и вдали.