Убийца Шута - Робин Хобб

- Она умерла, - сказал он. - Я отнесу ее на улицу, чтобы сжечь.

Он не остановился и продолжал оборачивать ее. Моя перина приняла форму огромного кокона. Внутри него была мертвая девушка. Он отвернулся от меня и добавил.

- Разденься догола, здесь. Потом иди в мою комнату. Найди одну из моих рубашек, чтобы спать в ней. Свою оставь здесь. Я собираюсь сжечь ее вместе с ней.

Я уставилась на него. Уксус и воду я опустила вниз. Связка мяты упала с моей рубашкой на пол, когда я опустила ее. Что бы это ни было за лекарство, которое он собирался сделать, было слишком поздно. Она была мертва. Мертва как моя мама. Он просунул еще одну полоску, оторванную от покрывала под связанную перину, связал концы в крепкий узел. Мой голос прозвучал очень тихо.

- Я не пойду голой по коридору. И ты не сможешь проделать все в одиночку. Должна ли я позвать Риддла на помощь?

- Нет, - он присел на корточки. - Пчелка. Иди сюда.

Я думала, он собирается обнять меня и сказать, что все будет в порядке. Вместо этого он заставил меня наклонить шею и осмотрел ее до линии остриженных волос. Затем он встал, подошел к моему закрытому сундуку и открыл его. Он взял сшитый в прошлом году шерстяной халат.

- Мне очень жаль, - сказал он, когда вернулся ко мне. - Но я должен беречь тебя.

Он взял подол моей ночной рубашки и снял ее с меня. Затем он осмотрел меня всю, и под мышками, и внизу и даже между пальцами на ногах. Мы оба сильно покраснели, прежде чем он закончил. Тогда он дал меня шерстяной халат и забрал мою ночную рубашку, чтобы бросить к своей связке.

- Доставай свои сапоги и зимний плащ, - сказал он мне. - Ты должна помочь мне. И никто никогда не узнает, что мы сделаем сегодня ночью. Никто не должен знать о послании, которое она передала. Или о том, что мы снова отыскали ее. Если другие узнают, ребенок окажется в большой опасности. Мальчик, о котором она говорила. Ты это понимаешь?

Я кивнула. Сейчас я тосковала по маме, как никогда ранее.

Глава семнадцатая. Убийцы

Если говорить честно, не существует ни одного способа убить кого-либо милосердно. Некоторые считают, что нет никакого преступления в том, чтобы утопить в теплой воде новорожденного ребенка с изъяном, если младенец отчаянно не пытается наполнить легкие воздухом. Если младенец не пытался дышать, он не был утоплен. Но они не слышат крики, так же как и не чувствуют помутнение сознания, которое испытывает ребенок, так что они считают себя милосердными. Милосердными по отношению к себе. Такова правда всех «милосердных убийств». Лучшее, что может сделать убийца, это создать условия, при которых он может избавить себя от наблюдения причиняемых страданий. Вы скажете, а что насчет лекарств и ядов, которые вводят человека в глубокий сон, от которого он никогда не проснется? Возможно, но я в этом сомневаюсь. Я подозреваю, что некоторая часть жертвы знает. Тело знает, что его убивают, однако хранит это в секрете от сознания. Душитель и кровопускатель могут заявить, что их жертвы не страдали. Они лгут. Все, что они могут с уверенностью сказать, это то, что страдания жертвы были невидимы для них. И никто еще не вернулся, чтобы сказать, что они были не правы.

Мерджок. «Двести семьдесят девять способов убить взрослого человека»

Пока я нес ее тело вниз по лестнице, моя дорогая маленькая девочка бежала передо мной, держа в руках свечу, чтобы осветить нам путь. На одну ужасную секунду я был благодарен, что Молли мертва и не может видеть, что по моей просьбе приходится делать нашему ребенку. По крайней мере, я смог отвлечь ее, чтобы она не видела меня убивающим посланницу. Я воспользовался двумя кровавыми точками на ее горле. Когда я только положил руки, она уже знала, что я делаю. Ее слепой и кровавый взгляд на мгновение встретился с моим, и на мгновение я увидел облегчение и разрешение на ее лице. Но затем, стоило мне только надавить сильнее, она рефлекторно потянулась, чтобы схватить меня за запястья. Она сражалась изо всех сил за последние мгновения своей наполненной страданиями жизни.

Она была слишком слаба, чтобы оказать серьезное сопротивление. Ей удалось только слегка поцарапать меня. Прошло много, очень много времени с тех пор, как я в последний раз убивал. Я никогда не предвкушал убийство с возбуждением, как это делают некоторые убийцы. Убийство никогда не было для меня развлечением, удовлетворением и даже заветной целью. Когда я был очень молод, я воспринимал это как задание и выполнял его, расчетливо и холодно, стараясь не думать об этом слишком много. Той ночью, даже несмотря на первоначальное разрешение посланницы и осознание того, что я избавил ее от длительной и мучительной смерти, я, вероятно, получил худший опыт в качестве убийцы.

Что ж, вот он я, заставивший свою маленькую дочь участвовать во всем этом и хранить молчание. Действительно ли я поступил праведно, не позволив Чейду и Кетриккен сделать из нее Видящую со всеми вытекающими последствиями? Они бы никогда не подвергли ее ничему подобному. Я так гордился тем, как много времени прошло с тех пор, как мне приходилось убивать. Отличная работа, Фитц. Не позволяй им взвалить на эти хрупкие плечики бремя быть Видящей. Лучше сделай ее вместо этого учеником убийцы.

В поместье, подобном Ивовому Лесу, всегда найдется большая куча валежника и веток, приготовленная для костра. Обычно она оказывается сваленной где-то в стороне. Наша была на пастбище, в дальнем конце загонов для ягнят. Я нес завернутую посланницу и прокладывал путь сквозь высокую, заснеженную траву и зимнюю ночь. Пчелка молча шла позади меня. Это была неприятная прогулка в темноте и сырости. Она шла по оставленным мной следам. Мы подошли к присыпанной снегом груде хрупких сучковатых веток, колючего кустарника, срезанного и сброшенного здесь, и веток, которые упали с деревьев, граничащих с пастбищем, и не годились для дров, так как были слишком тонкими. Для выполнения моей задачи этой кучи было вполне достаточно.

Там я и положил свой груз, и завернутое тело съехало по неровной куче хвороста. Я навалил ветки сверху, чтобы сделать кучу более плотной и компактной. Пчелка наблюдала за мной. Я подумал, что, вероятно, мне бы следовало отослать ее назад и сказать ей идти в мою комнату и поспать. Я знал, что она бы не послушалась, и подозревал, что увидеть своими глазами то, что мне предстояло сделать, будет менее ужасно для нее, чем воображать это в голове. Мы вместе сходили за маслом и углем. Она смотрела, как я разбрызгивал масло на ветки и поливал им завернутое тело. Потом мы подожгли его. Хвойные ветки и колючий кустарник были смолистыми; они быстро загорелись и подожгли более тонкие палочки. Я боялся, что они сгорят прежде, чем огонь охватит тело, но промасленная перина занялась и сильно загорелась, распространяя жуткую вонь. Я принес еще веток, чтобы бросить их в наш костер, и Пчелка помогла мне. Она всегда была маленьким бледным созданием, и холодная черная ночь сделала ее еще белее. Красные отблески огня, танцующие на ее лице и копне волос, превратили ее в некоего странного маленького призрака смерти из старой сказки.

Костер горел хорошо, пламя вздымалось выше моей головы. Огонь разогнал мрак и заставил ночь отступить. Вскоре моему лицу стало слишком жарко, в то время как спина по-прежнему мерзла. Заслонившись от огня, я сдвинул концы веток к центру костра и подбросил еще хвороста. Огонь заговорил на своем языке, издавая треск и шипение, когда я бросил в него покрытую снегом ветку. Пламя поглотило нашу тайну.

Пчелка стояла рядом, но не касалась меня, и мы смотрели на сгорающую посланницу. Чтобы тело полностью сгорело, нужно много времени. Большую его часть мы провели в молчании. Пчелка не произнесла ничего, кроме:

– Что мы скажем остальным?

Я перебирал свои мысли:

– Шун мы ничего об этом не скажем. Она считает, что девушка ушла. Риддлу я скажу, что нашел ее мертвой и сжег тело, опасаясь разнести заразу. Прислуге я сообщу, что ты жаловалась на зуд от укусов и я обнаружил паразита в твоей кровати, укладывая тебя спать, поэтому решил немедленно ее сжечь. – Я вздохнул и признался: – Это будет нечестно по отношению к ним. Мне придется выглядеть так, будто я на них рассердился. Я потребую, чтобы каждую деталь твоей одежды начисто выстирали и вымыли, а кровать заменили.

Она кивнула и вновь перевела взгляд на огонь. Я собрал еще одну охапку веток и подбросил в костер. Полусгоревшие сучья не выдержали под натиском этого веса, рухнув на обуглившиеся останки. Перина шуршала издалека словно пушистый пепел. Были ли это почерневшие кости или почерневшие ветки? Даже я не мог сказать. Слабый запах жареного мяса вызывал у меня тошноту.

– Ты отлично в этом разбираешься. Ты все предусмотрел.

Это был не тот комплимент, который мне бы хотелось получить от моей маленькой дочери.

– Раньше мне часто приходилось выполнять … работу определенного рода. Для короля. Я научился думать о многих вещах сразу.