Восхождение. Кромвель - Валерий Есенков

— Быть тем, кто ищет, почти то же самое, что найти. Кто раз стал искать, тот не успокоится никогда. Счастлив тот, кто нашёл, но счастливы также и ищущие.

Бриджет, его старшей дочери, уже исполнилось двадцать два года. Она была набожной, застенчивой девушкой, очень похожей на мать. Отец нашёл ей жениха. Своим будущим зятем он выбрал своего боевого товарища Генриха Айртона. Ему было тридцать два года. Генрих был сыном небогатых родителей, как и сам Кромвель, однако, в отличие от него, прошёл полный курс обучения в Оксфорде, прочно овладел юридическими знаниями и даже читал лекции в Линкольн-Инне, но так и не стал теоретиком. У него был живой, но практический ум. На юридическом поприще ему было тесно. Он, как и Кромвель, нашёл себя на полях сражений гражданской войны. Айртон и на скамье депутата обнаружил ясность убеждений, твёрдость принципов и такой темперамент, что многие находили его похожим на Кассия[20]. В битве он был ловок и храбр, в совете спокоен и мудр и весь отдавался общему делу, за которое сражался под командованием своего старшего друга. Но самое удивительное было именно то, что при таких дарованиях Генрих оставался бескорыстным и скромным, покладистым и способным, когда понадобится, отойти в тень. В общем, лучшего мужа и зятя трудно было найти.

Эта забота свалилась с плеч, но было и другое. Кромвель перестал командовать армией, но по-прежнему оставался депутатом парламента и не собирался снимать с себя своих полномочий, каким бы неопределённым ни было его положение. Его приводило в негодование отношение парламента к армии. Он не мог покинуть её на произвол судьбы. Генерал предчувствовал новые битвы и должен был возвратиться в Вестминстер.

Было решено, что семья оставит Или и переселится в Лондон. Перед отъездом необходимо было привести в порядок дела. Оливер не хотел продавать эти земли. Они должны были перейти по наследству к сыновьям, может быть, к Ричарду, который уже начал разводить здесь лошадей. Ему предстояло договориться с соседями и найти управляющего. Кромвель с утра до вечера находился в разъездах, вдыхая чистый воздух этих мирных полей, то закрытых туманом, то омываемых мелким дождём.

Он наслаждался, но недолго; генерал был уже очень известен в этом краю. С ним охотно беседовали о самых простых, житейских, насущных делах, обращались за помощью, несли обиды и жалобы. День ото дня Оливер становился мрачней. Война разорила и без того не богатых горожан и крестьян. Солдаты ели хлеб, забирали фураж. Его подчинённые платили за всё, он строго соблюдал это правило. Воины Манчестера, Уоллера, Эссекса нередко грабили селения и отдельно стоящие фермы, а деньги оставляли себе. Однако чуть ли не разорительней были налоги, которые парламент вводил, чтобы покрыть расходы на армию.

Так было во время войны. Ещё хуже становилось в мирное время. Крупные землевладельцы спешили возвратиться в усадьбы и замки. Одни сражались на стороне короля, сложили оружие и получили амнистию, другие — за парламент: торговцы и финансисты, депутаты и офицеры, купившие или получившие земли в награду. Всех их тоже разорила война, и они спешили поправить своё положение за счёт своих арендаторов, а монархисты ещё и мстили им за то, что проиграли войну. Арендная плата неудержимо росла. Неплательщиков и неугодных крестьян сгоняли с земли, чтобы развести побольше коров и овец, которые по-прежнему составляли истинное золото Англии. Хуже всего было то, что эти бедные люди, притеснённые или изгнанные, в большинстве своём были пуританами, индепендентами, а владельцы земли придерживались пресвитерианства или оставались верными епископальной церкви, несмотря на то что парламент её запретил. Таким образом, ко всем прочим бедам присоединялось гонение на их веру.

Возмущённые люди приходили, с угрозами или в слезах. Они не в силах были понять, за какие грехи наказал их Господь этими новыми кровопийцами, ведь они защищали правое дело, отдавали хлеб и теряли сыновей. Этого он тоже не понимал, был растерян и не знал, что ему делать; только чувствовал, что в недрах английской земли зреют такие тёмные силы, которые, если прорвутся наружу, сметут прочь то общее дело, за которое только что шли в бой. Кромвель посещал окрестные усадьбы и замки, беседовал с землевладельцами, независимо оттого, на чьей стороне сражались они, говорил о воле Господа, о любви к ближнему, о необходимости быть милосердными к меньшим братьям своим, о свободе вероисповедания. Это не помогало.

Кромвель возвратился в Лондон расстроенный, огорчённый, разбитый, привёз старую мать, жену и младших детей. Семья поселилась на Друри-Лейн, между Вестминстером, центром политики, и финансовым Сити, вблизи трактира с грозным названием «Красный лев».

Не успел генерал пройти сквозь решётку нижней палаты и сесть на скамью, как лишний раз убедился, что на его долю выпало смутное время и что всеобщее озлобление, казалось, достигло предела. На этот раз всеобщее озлобление вызвал король. С каждым днём и шотландцам и представителям нации становилось всё очевидней, что с монархом ни о чём договориться нельзя. Он недальновиден, лишён политического чутья, непостоянен и двоедушен, непоследователен и лжив, коварен и в то же время наивен, самоуверен, несамостоятелен до того, что не в силах принять самого простого решения, не получив совета жены, жившей во Франции. Карл продолжал строить козни, одновременно вёл тайные переговоры с индепендентами, католиками и шотландскими пресвитерианами, ничего не обещая, не соглашаясь ни в чём.

Наконец ирландская история всех доконала. Король не нашёл ничего лучшего, как наделить неограниченными полномочиями своего представителя, лишь бы тот как можно скорей привёл ему на помощь ирландскую армию. Этот человек был закоренелым католиком и наивнейшим простаком, о чём монарх, может быть, даже и знал. Его рвение дошло до того, что он заключил с ирландскими католиками секретный договор, который обещал им всё, о чём они могли только мечтать: отмену всех законов, которыми запрещался католический культ, католикам возвращались церкви, а церквям возвращались земли, которыми протестанты владели со времён королевы Елизаветы.

Договор стал известен и отправлен в Вестминстер, представитель короля был арестован и предан суду. Этот документ мог означать только одно: полное разорение, если не истребление, протестантов в Ирландии.

В Вестминстере всё ещё не было никого, кто бы оспаривал монархический образ правления, однако возмущение было так велико, что даже пресвитериане открыто заговорили о том, что отныне Карл Стюарт окончательно погиб в их глазах. Двадцать третьего декабря обе палаты подписали условия, на которых шотландская армия должна была выйти из Англии и передать короля в руки парламента. Под видом выплаты жалованья солдатам шотландцы должны были получить четыреста тысяч фунтов стерлингов. В Сити был запрошен новый заем. Половина суммы была предоставлена парламенту без промедления, с тем чтобы в скором времени предоставить другую.

Громадное количество монет сложили в двести ящиков, по тысяче фунтов в каждом, ящики погрузили на тридцать шесть телег, для охраны обозу придали отряд пехотинцев, которому объявили, что каждый офицер или солдат, словом или делом оскорбивший шотландца, будет подвергнут суровому наказанию. Первого января обоз прибыл в Йорк. Шотландцы, которым надоело торчать без дела в недружественной стране, на радостях встретили долгожданный обоз салютом из пушек. Две недели спустя шотландские генералы получили деньги сполна. Обе стороны подписали окончательный документ. В договоре ни слова не говорилось о короле, однако именно с этого дня шотландцы передавали его величество в руки парламента и приступили к выводу своих отрядов из Англии.

Парламент встретил это известие без особого ликования. Куда направить государя? Как с ним поступить? Первый вопрос разрешился довольно легко. На заседании обеих палат постановили отправить Карла в замок Холмби и держать под домашним арестом. Второй вопрос тотчас вызвал жаркие споры. Разногласия вспыхнули с первого шага: направить ли в Ньюкасл депутацию и приветствовать его должным образом или потребовать, чтобы шотландцы просто-напросто сдали его в руки английской охраны вместе с квитанцией о получении денег? Пресвитериане настаивали на первом решении, индепенденты стояли горой за второе. Пресвитерианам удалось выиграть эту новую битву. В Ньюкасл была направлена депутация из трёх лордов и шести представителей нации. Их сопровождала пышная свита. Купленного короля должны были встретить с должным почтением.

Карл играл в шахматы, когда ему сообщили, что он должен следовать в Холмби. Он доиграл партию и только сказал, что объявит парламентской депутации свою волю, как только она прибудет в Ньюкасл. Сам государь казался спокойным, точно всё ещё надеялся на неожиданный благополучный исход. Его приближённые измысливали способ побега. Народ волновался. Когда во время богослужения проповедник назначил для пения псалом «Что хвалишися, во злобе сильне; беззаконие весь день», король вдруг запел: «Помилуй мя, Господи, попраша мя врази мои весь день, яко мнози борющий мя с высоты».