Обречённые. Том 1 - Павел Буркин

«Я железный, пули меня не берут!» — скомандовал сам себе Пак, как когда-то командовал ему Отшельник. И вовремя: в грудь несколько раз словно ударило бревном. Тем не менее Пак устоял, даже не пошатнулся. Пуля, ударившая в нижний правый глаз, срикошетила и с визгом ушла в потолок. В грудь и в живот пришла целая очередь — но Пак даже не почувствовал попаданий.

— Ложись! — крикнул Пак. — Огонь!

Приказ поспел вовремя: поняв, что с главным не справится, Гоги резанул по толпе длинными очередями с обоих стволов. Пули свистели над головами, от попаданий в стены брызгали искры, вскрикивали те, в кого попадало рикошетом. Но попадания были неприцельные, почти никого не ранило смертельно. В ответ на окружавших Гоги мутантов обрушился шквал огня — всё-таки двести стволов — не двенадцать. Свинцовый ливень буквально смёл сопротивлявшихся, пули изорвали их едва ли не в клочья. Но один остался без видимых повреждений. И это был Малыш Гоги, всё так же стоявший скалой и строчивший изо всех стволов. Когда магазины опустели, здоровяк перехватил у павших два автомата и продолжил стрелять. Пули били в него десятками, плющились, рикошетили, вонзаясь в пол и в трупы, высекали искры. С таким же успехом можно было стрелять в плиту броневой стали.

…Пак пришёл в себя от грохота, он и не заметил, как потерял сознание, а не упал, потому что успел прислониться к стене. Странно, что Гоги этим не воспользовался. Сил не было совершенно, к горлу подкатывала тошнота — но совсем ненадолго он мог восстановить контроль над мыслезрением и мыслеречью. И целью этого стало… Паку показалось, что он летит по залу, летит со скоростью пули — и вот так, с маху, влетает в голову Малыша.

«Я не боюсь пуль! — как заведённый, твердил мысленно Гоги. И правда, в его эмоциях не было ни тени страха, одна яркая, сильная ненависть к «предателям». — Я сражаюсь за Вождя! Я не боюсь пуль! Я сражаюсь…» Не знающему о сверхспособностях здоровяку всё казалось простым и понятным: они предали Вождя, они должны умереть. Желательно медленно и страшно, но тут уж как получится.

«А щекотки ты боишься?» — вдруг возникло в мозгу. И невыносимо захотелось почесать сразу десяток мест. Казалось, его обступили тысячи незримых существ, и они старательно щекотали всё тело, касаясь крылышками, лапками, крохотными и вроде бы бессильными против его шкуры жальцами. Ствол задрался к потолку, прицел сбился, очередь стегнула по своду, вниз посыпалась бетонная крошка. В следующий миг спустил курок Пак. Последние патроны, что оставались в магазине штурмовой винтовки, ударили в грудь чудовища — но не отскочили, как прежде, а пробили толстую шкуру, мускулы, мощные кости и застряли во внутренностях. Ещё две пули попали в сердце, и одна — в голову. Выронив жалобно задребезжавшие о пол стволы, великан беззвучно повалился поперёк трупа одного из баронов. В следующий миг их трупы живым ковром покрыла толпа.

Пак плавал на самой кромке сознания, если б не двое поддержавших его парней из первых, бравших «Брэдли», он бы давно упал. Теперь он был бессилен, как и до первого контакта со сверх-способностями, Вождь взял бы его голыми руками. Но отчего-то сопротивления не было. Не было его и тогда, когда несколько рук рванули на себя дверь. Не было, когда из-за недавно священного, а теперь отброшенного, как половая тряпка, полога вытащили визжащего Вождя и угрюмо молчащего пристебая из забарьерных.

Все рассматривали их, ещё вчера невидимых и казавшихся полубогами. Было бы чего пугаться! Вождь оказался рахитичным, тощим, горбатым существом, у которого из одной большой головы вырастало несколько мелких, с картофелину. У них тоже были свои рты, и эти рты вопили на разные голоса, но, в общем, ничего связного. Пак такого ещё не слышал, но под солнцем ничто не ново: старая как мир ария пойманного предателя.

«Я ни при чём! Я лишь исполнял приказы! Меня заставили! Я ведь хотел немного, совсем немного, а в этой конченой стране только нищета, тирания и рабство! Я за прогресс, я за реформы, я за демократию…»

Все головы разом плакали, слёзы, сопли и слюни катились по нескольким разномастным, будто вылепленным насосавшимся пойла гончаром, лицам. Лицам? Скорее, отвратным харям. Пак никогда не думал, что Чудовище, которое Отшельник называл Бигом, покажется ему симпатичным, а вот ведь, показалось! По крайней мере, оно не продавало и предавало за какую-нибудь очередную дешёвку. Когда шёл сюда, Пак надеялся, что заставит его всё рассказать. Но силы действительно были вычерпаны до дна. Оставалось сказать это самому…

— Ты собрал всех, кто мог и хотел сопротивляться. Морочил головы, обещая победу в будущем, но не давая сражаться сейчас. А когда понял, что кто-то может лишить тебя власти, ты предал, навёл на нас врага. Их ты тоже обрёк на смерть. А в награду хотел… Сейчас угадаю.

Пак перехватил взгляд предателя. В нём больше не чувствовалось ни разума, ни величия — только страх загнанного животного, да недоуменная обида на кукловода, бросившего надоевшую куклу в огонь. «Я ведь всегда был послушным, почему меня не спасли?» А ещё… Поняв, что хотя бы несколько минут ещё поживёт, бывший Вождь чуть успокоился — и тут же бросил алчный взгляд на грудь Васенды. Девка тоже это заметила — но вместо того, чтобы протянуть к очередному мужику короткие толстые руки, смачно плюнула в лицо Вождю. Густой зеленовато-белёсый комок повис на брови главной головы и лениво пополз в глаз.

— Ты хотел баб! — уверенно произнёс Пак. — Белых, гладких, как те, что в Забарьерье, так?

— Это же такая малость, — залепетал Вождь, ещё надеясь смягчить наказание. — Мне ж больше ничего не надо…

— Да, и из-за этой малости ты обрёк на смерть соратников, каждый из которых лучше тебя, говно! Ты даже не понял, что ни одна забарьерная тёлка тебе, выродку подкупольному, и сопли своей не даст! Ума не хватило понять, что бесплатно работаешь!

Несколько парней с автоматами вскинули стволы, чтобы кончить гада — но Пак отрицательно мотнул головой. Автоматы нехотя опустились. Он шагнул к Вождю, пошире раскрыл клешню — и резким движением перекусил шею одной из маленьких голов. Раскрыв рот от ужаса и боли, выкатив бусинки глаз, головёнка упала на битый кафель. Чёрная струйка крови потекла из обрубка. А Пак уже забрал в клешню вторую, ошалело вопящую головку, и вскоре она, так и не закрыв рот, упала следом. Головки падали одна за другой, и с каждым падением многоголосый вопль становился тише, потому что кричащих ртов оставалось меньше. Наконец Пак с усилием оторвал последнюю — и скомандовал своим:

— Кончайте его. Чтобы быстро, но душевно!

Визг поднялся до запредельных высот, а голова у Пака итак раскалывалась. Грозя столкнуть в беспамятство, накатывала отдача от запредельного усилия. Но оставалось ещё одно дело, потерять сознание сейчас было бы просто неприлично. Он так долго ждал момента, чтобы хоть один забарьерный гад попал в руки живым… Так часто вспоминал, как полз, оставляя кровавую дорожку, Волосатый Грюня, полз и плакал, не понимая, за что ему сделали так больно и лишили жизни. Помнил, как падали под крупнокалиберными пулями приятели — Бандыра, доверчивые Близнецы Сидоровы, Коротышка Чук — безвредная поселковая малышня, убитая просто ради забавы.

Странно, он же был далеко: в этот момент он убегал от погони, а за спиной тарахтел броневик. Стоило повернуться лицом, на кончике одного из автоматов сверкнуло пламя — и мир словно взорвался. Малышню кончали в каменной коробке, и позже. Насколько Пак знал, выжил только Гурыня. Как он мог видеть эту кровавую дорожку за Грюней, слипшуюся от крови шерсть и катящиеся из огромного глаза слёзы? Неважно. Важно то, что есть возможность за них отомстить.

Сожжёный живьём Папаша Пуго частенько тревожил его в кошмарах. И то, что делали с ним самим в зверинце, а потом в полиции, тоже. Не беда, что безцветный человечек в строгом пиджачке и начищенных, невероятных в Подкуполье ботинках… С безукоризненным галстуком, воротничком и пробором, с часиками на руке, в пахнущей дорогим одеколоном рубахе… Что он не испытает и тысячной доли испытанного им. Важно, что сейчас он перестанет быть. Хоть один из десятков тысяч убийц и сеятелей вражды.

— Вас всё равно выловят, выродки, всех! — вдруг тихо, но твёрдо произнёс серый. А с характером мужичонка-то! Так даже интереснее. — Рано или поздно…

— Рано или поздно все сдохнут, — устало произнёс Пак. — Но я твою смерть увижу, а ты мою — нет. Мне просто интересно, вам что, мало ваших танков и гравилётов, что вы нас нашими же руками убиваете? Или… трусите в открытую схватиться, после того, как я ваши колонны жёг?

Серый дёрнулся, как от оскорбления. Но не ответить не мог.

— Пачкаться о дерьмо не охота!

— Прекрасно, — холодно заметил Пак. Часы в его голове отсчитывали последние минуты, со справедливой местью пора было кончать. Хотелось бы, конечно, дать ему на своей шкуре испытать все радости зверинца Бархуса — но увы, нет ни проволочной плети, ни причиняющих адские муки препаратов, а самое главное — времени. — Знаешь, и нам не охота пачкаться о тебя — ведь для нас ты тоже выродок и мутант. Обо всех таких, как ты, неохота. Мы бы и не пачкались, оставь вы нас в покое. А раз припёрлись, незнамо зачем — приходится. Связать его!