Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России - Геннадий Невельской

На другой день, 12 мая, отправили с Перовским и Шиш-маревым проект договора, состоявший из пяти пунктов.

В первом определялась точная граница между Россией и Маньчжурией, именно от слияния рек Шилки и Аргуни по Амуру до устья реки Уссури, потом вверх по этой реке и по верхним ее притокам до водораздельного хребта; отсюда на верхние притоки реки Тумень-Улы и по ней до моря;

во втором назначалось свободное плавание по всем рекам, составляющим границу;

в третьем дозволялось свободное переселение жителей обоих государств с земель, отошедших во владение другого государства, в течение одного года;

в четвертом утверждалась взаимная торговля по рекам Амуру и Уссури для жителей берегов этих рек; наконец,

в пятом назначался пересмотр прежних трактатов относительно торговых сношений и сообщений с Пекином, отправление миссии, послов, курьеров и прочего, могущих доставить пользу и славу обоим дружественным государствам.

По представлении Перовским этого проекта договора, маньчжуры по обыкновению возобновили свои односторонние доводы и опровержения, о последнем пункте решительно отказались и рассуждать, говоря, что по этим предметам дзянь-дзюнь не имеет полномочий и что ему поручено только договариваться о делах на Амуре, и если мы желаем касаться нашей торговли с Китаем, то должны будем начать отдельные переговоры, совершенно особо от настоящих. Слово «граница» маньчжуры просили исключить, представляя, что граница с Китаем утверждена будто бы прежними трактатами. Айжиндай указал и на слова: «ради большей славы и пользы обоих государств», объясняя, что не надобно упоминать эти слова, ибо зачем тут упоминать о славе, когда наше государство и без того так славно, что большей славы ему желать нельзя. По его желанию это выражение было заменено: «ради большей, вечной взаимной дружбы обоих государств». Таким образом, это заседание кончилось безо всяких результатов.

Вечером в этот же день приехал Айжиндай для подробнейших объяснений с Шишмаревым и привез свой проект договора, утверждая, что дзянь-дзюнь и амбань никак не согласятся изменить его, так что, если генерал Н. Н. Муравьев не согласен изменить своего проекта, то они должны будут разойтись. Все эти рассуждения с Айжиндаем производились в этот раз с Перовским и Шишмаревым в каюте баржи.

13 мая утром Шишмарев отправился в Айгунь и предложил измененный проект договора (с выпуском только пятого пункта и с заменой слова «славы» словом «дружбой») на рассмотрение дзянь-дзюня и амбаня. Прежние споры маньчжуров снова возобновились; однако Шишмарев успел склонить амбаня к включению пункта об обоюдной торговле; изменили первый пункт проекта. После этого прибыл на баржу Айжиндай с новым проектом договора, который был составлен согласно договоренности с Шишмаревым; показав его Шишмареву, он увез его обратно в Айгунь. Вечером Айжиндай снова прибыл на баржу к Шишмареву и с отчаянием уверял, что он недосмотрел первую статью договора о землях от реки Уссури до моря и, по прочтении, не вник будто бы в смысл этой статьи; только уже по приезде в Айгунь, вместе с амбанем, он рассмотрел ее. При этом Айжиндай со слезами умолял Шишмарева изменить эту статью, уверяя, что его ожидает тяжкое наказание за этот недосмотр, так что, если не согласятся изменить этой статьи, то он сейчас же на виду у нас утопится в Амуре. Шишмарев дал ему понять, что подобные разговоры неуместны; на это Айжиндай отвечал Шишмареву: «Хорошо вам так рассуждать, когда вы хотите, чтобы наш дзянь-дзюнь вам уступал, и если бы наш дзянь-дзюнь хотел бы что-нибудь вам уступить, то он при переговорах рассуждал бы иначе». Шишмарев повел Айжиндая к генерал-губернатору, перед которым он повторил свою просьбу об исключении из договора первой статьи, оставляя только свободное плавание и торговлю по Амуру; генерал-губернатор сказал Айжиндаю, что об этом он будет говорить не с ним, а с дзянь-дзюнем и что поэтому ему волноваться нечего.

Генерал-губернатор, усматривая безуспешность переговоров и видя, что маньчжуры только тянут время и что обыкновенным путем никакого толка от них добиться невозможно, решился изменить характер переговоров, дав им настоятельный и твердый оборот. С этой целью он 14 мая с Шишмаревым и Будоговским прибыл в Айгунь и предложил в виде ультиматума окончательный текст договора. Маньчжуры начали приводить доказательства на право владения Приамурским и Приуссурийским краями и говорили, что они собирают будто бы ясак с жителей этих стран, как владельцы их, что в этой стране и на ее прибрежьях у них всегда были караулы, свидетельствующие право их владения ею, что страна от реки Уссури до моря, и вообще Уссурийский бассейн, составляет родину царствующей в Китае династии, а потому уступать его России было бы равносильно измене. На эти объяснения маньчжуров генерал-губернатор возражал, что «ни по Амуру от Хингана до моря, ни по Уссури, ни на побережье страны никогда китайских караулов не было. Местное население, обитающее в Приамурском и Приуссурийском краях, никогда ясака китайскому правительству не платило. После завоевания русскими, в исходе XVII века, этой страны Россия имеет полное на нее право. По всему левому берегу реки Амура, начиная с Усть-Стрелки до Хингана, никаких китайских постов не существовало; по смыслу же первого пункта Нерчинского трактата вся страна от Хингана к востоку до моря должна принадлежать России, а в это пространство входит весь бассейн реки Уссури и устья реки Сунгари, как то доказано точными исследованиями, произведенными нами в 1850–1853 годах, и что поэтому, предлагая провести границу по Уссури, и так уже делается огромная уступка Китаю в уважение к его постоянной дружбе с Россией. Основанием наших военных постов (начиная с 1850 года) в низовьях Приамурского края и наблюдением за устьем Амура и побережьем края мы защитили его от явных покушений со стороны иностранцев. Мы делали это потому, что обитающее там население никогда власти Китая над собой не признавало, и потому, что край этот Россия всегда считала своим. Последняя блокада побережья этой страны англо-французами ясно доказывает, что эти нации, бывшие в дружбе с Китаем, а с нами в войне, признавали этот край не китайским, а русским. В 1854 и 1855 годах для защиты его от них мы сосредоточили надлежащие военные силы, между тем как китайское правительство не принимало в этом ни малейшего участия и тем ясно сознавало, что этот край принадлежит не Китаю, а России. Родина царствующей в Китае династии находится не в Уссурийском бассейне, а в бассейне реки Нингуты, впадающей в реку Сунгари, близ города Нин-гуты — местности, на которую мы не претендуем, и, наконец, если в Приуссурийском крае и находятся китайцы, то это беглые преступники, скрывшиеся сюда, как бы в другое государство, для избежания наказания, определенного им по китайским законам. По всему этому весь упомянутый Приамурский и Приуссурийский край мы вовсе не захватываем у Китая, как край, составляющий по всем правилам принадлежность России, но желаем, в видах обоюдной пользы обоих дружественных государств, только проведения здесь точной границы, до сих пор еще не определенной между российскими и китайскими владениями.

Дзянь-дзюнь и его товарищ амбань не могли ничего ответить в опровержение этих справедливых доводов генерал-губернатора и сказали только лишь, что они не сомневаются в высокой цели русского правительства. За всеми этими спорами время шло. Между тем еще при начале переговоров Н. Н. Муравьев предупреждал, что времени у него мало и он спешит в Николаевск. Поэтому, видя, что все его попытки убедить дзянь-дзюня остаются тщетными, он встал из-за стола, взял за руки дзянь-дзюня и амбаня и, обращаясь с сердитым лицом к переводчику Шишмареву, приказал передать им, что лично с ними остается друзьями, что он им сказал все, что от него зависит, и теперь их дело обсудить и согласиться на его решительные и неизменные предложения, для чего дается им срока только до завтра. Не дождавшись перевода этих слов, генерал-губернатор быстро вышел из комнаты, у ворот сел на коня и в сопровождении Будоговского и Шишмарева поехал к пристани. Вскоре генерала догнал Айжиндай и, подъехав к Шишмареву, спрашивал его, куда генерал спешит? «Теперь, — говорил он, — поднялся сильный ветер и на реке волнение, и князь И-Шан говорит, что лучше бы немного обождать». Шишмарев, не отвечая на это, следовал за генерал-губернатором, который, подъехав к берегу, быстро соскочил с коня, бросил в сторону нагайку, сел на катер, где его ожидала уже вся свита, и под парусами, при низовом ветре, пошел к противоположному берегу. Толпы собравшихся на берегу маньчжуров выпучили глаза от удивления: привыкшие видеть генерала всегда приветливо посматривавшим на толпившийся по улицам Айгуни народ, они вдруг увидели его нахмуренным и рассерженным.

Отойдя от Айгуни на расстояние около 7 верст, Н. Н. Муравьев пристал на левом берегу к маньчжурской деревне и здесь отобедал со своей свитой, а к вечеру возвратился к вооруженным катерам, стоявшим против Айгуни, у противоположного берега реки. Вскоре прибыл сюда чиновник от князя И-Шана узнать о здоровье генерала и о причине его гнева и вместе с этим просил извинить их.