Красная луна - Бенджамин Перси

— А как насчет водоплавающих? — интересуется он. — Скажем, акула подойдет?

— Думаешь, ты сможешь прикончить акулу?

— А почему бы и нет?

— Ну ладно, тогда правило будет такое: если животное морское, клетка будет повернута под определенным углом так, чтобы половина ее находилась в воде.

— А животное знает, что происходит? Или недоумевает, с какой стати к нему в клетку посадили еще какого-то парня…

— Нет, животное в курсе. И в свою очередь, тоже хочет тебя прикончить.

— Ну, тогда я выбираю жирафа, — отвечает Буйвол, разглаживая мятую газету.

— Почему жирафа? — искренне изумляется Чейз.

— Да потому, что в такой маленькой клетке ему пришлось бы сложиться пополам. Бедный зверь не смог бы даже пошевелиться. И я бы запинал его ногами до смерти.

— Хороший ответ.

— А ты сам кого бы выбрал?

Чейз отпивает колы. Благодаря кондиционеру на банке сконденсировались крошечные капельки, и она стала скользкой. Уильямс смотрит в окно, которое из-за включенного верхнего света превратилось в зеркало. Пытается расфокусировать взгляд, представить себе клетку и забившегося в угол зверя, но видит только свое отражение.

Посреди фонтана на возвышении стоят держащиеся за руки каменные статуи. Лица у них мрачные, но в то же время исполненные надежды, подбородки подняты, губы упрямо сжаты. Раньше слезы из их глаз заполняли фонтан, но они давно высохли. Это площадь Пайонир-Кортхаус-сквер. Именно здесь когда-то вспыхнула и сгорела рождественская елка и погибли десятки людей. А сейчас тут собралось несколько сот ликанов.

Магог один за другим опорожняет в фонтан мешки с углем. Наконец чаша заполняется до краев. Великан выливает туда три бутылки горючей смеси и чиркает спичкой. Пламя вспыхивает с глухим гулом, будто сотни палок одновременно ударили в сотни подушек. Огонь лижет почерневшие ноги каменных статуй и чуть оседает. Магог ворошит сияющие угли лопатой, раскладывает на нескольких решетках для гриля куски оленины, баранины и говядины. Стейки и отбивные он щедро посыпает приправой из металлической миски. Мясо шкворчит на углях. В воздух поднимается ароматный дым.

На площади длинными рядами стоят складные столы. На них высятся стопки тарелок, стаканы, вилки, ножи, миски с чипсами, крендельками и конфетами. Содовая. Пиво. Яблоки. Дыни. Некоторые ликаны расселись на скамейках и ступеньках. Другие стоят небольшими группками. В основном мужчины. Футболки, джинсы, длинные волосы, бороды, огрубевшая кожа, жесткая, словно кора. На плечах болтаются рюкзаки. Люди хрустят чипсами, грызут яблоки. Кадыки дергаются, когда они пьют колу или пиво. Может, из-за того, что день выдался теплым (солнце в самом зените), может, все дело в тесноте, а может — в раскаленных углях, но на площади становится все жарче. Мужчины потеют и беспрерывно пьют. Разговоры становятся все громче, слышится смех. Эти бедняги уже и забыли, что это такое — просто спокойно стоять под открытым небом, не боясь мчащегося в небе самолета или засевшего в соседнем здании стрелка, и как ни в чем не бывало болтать о том о сем.

Вокруг раскинулся Портленд. Тихие пустые ущелья улиц, скалы небоскребов. На подоконниках лепятся гнезда ласточек, дорожки испещряет птичий помет, окна стали коричневыми от пыли и пыльцы. Иногда ветер сдувает ее большими полотнищами.

На площади кто-то кого-то толкнул, пролилось пиво, прозвучали обидные слова. Теперь двое мужчин, ссутулившись и раскинув руки, приготовились к драке. У обоих иссиня-черные бороды. Тела сотрясаются в трансформации. Ликаны бросаются вперед; сцепившись, падают на землю. Мелькают кулаки, когти, клыки. Зрители не вмешиваются. Вскоре драка заканчивается, победитель перегрызает глотку побежденному. Умирающего сотрясают конвульсии, это похоже на завершение бурного полового акта. И все. На площади снова возобновляются разговоры и раздается смех. Окровавленный труп остается лежать на мостовой.

Балор знает, в Призрачных землях много хороших людей. Многие из тех, кто не желает иметь с делом рук его ничего общего, устраивают здесь коммуны, занимаются на фермах земледелием. Сегодня они сюда не пришли. Сегодня на его зов явились только преступники, настоящие звери. Набить брюхо, позадирать друг друга — вот к чему они стремятся. Поэтому Балора их участь не очень печалит. Скоро все будет кончено.

Мясо готово. Ликаны, которые уже порядком нализались и буквально сходят с ума от голода, набрасываются на угощение. Балор ходит вдоль столиков, пожимает собравшимся руки, хлопает их по плечам, треплет по щекам. Его спрашивают, почему сам он ничего не ест. Он отвечает, что это еще успеется, сначала нужно убедиться, что всем досталось вдоволь угощения.

Наконец Балор выходит в центр площади и, сложив руки на груди, ждет, пока шум затихнет. Он благодарит присутствующих. За то, что пришли сюда сегодня, и за то, что принесли такие жертвы ради высшей цели.

По небу пролетает гусиный клин. Птицы отражаются в окнах небоскребов, их тени скользят по площади. Балор, прищурившись, провожает косяк взглядом, улыбается и говорит собравшимся, что вспомнил одну историю. Про маленьких гусят и их мать. Однажды гусята плавали в пруду, а в небе появился коршун. Хищник ринулся вниз, но мать-гусыня отплыла подальше от своего выводка и притворилась раненой: принялась бить крыльями о воду и громко кричать. Коршун накинулся на гусыню и разорвал ее в клочья. Пруд покраснел от крови. А гусята уцелели. Благодаря тому, что их мать принесла себя в жертву.

Балор рассказывает очень медленно, делая долгие паузы между словами. История закончена, угли в фонтане обратились в золу, а почти все ликаны лежат теперь мертвые. Кто-то схватился за живот, кто-то сжимает в руке вилку, нож или обглоданную кость.

— Спасибо за то, что принесли себя в жертву! — Балор говорит так тихо, что едва слышит собственные слова.

Магог открывает заднюю дверь пустого трейлера и начинает загружать в его черное нутро мертвые тела.

Глава 62

Патрик едет по самой середине шоссе, прямо по пятнистой желтой линии разметки, похожей на одну из тех ядовитых змей, которые водятся в пустыне. Позади остаются Бенд, Редмонд, Систерс. Мотоцикл огибает дохлую лошадь, пустые машины, упавшие с деревьев ветки, грязевые оползни, оставшиеся после весенних дождей.

Гэмбл переваливает через Каскадные горы и спускается в долину Уиламетт. Здесь выбравшиеся из леса реки разливаются в целое болото. За болотом начинаются заросли ежевики, березовые рощи, поля с люцерной и виноградники. Повсюду пробиваются сорняки, птицы пируют спелыми ягодами.

Вдоль дороги встречаются кукурузные плантации, кое-где трудятся фермеры с мотыгами в руках. Один раз Патрик замечает всадницу, в другой — трактор, за которым тянется серое облако выхлопных газов. На заставе ему случалось допрашивать ликанов. Он слышал рассказы о земледельцах, которые заявляли о своей непричастности к делам Балора. Но своими глазами Патрик видит все это впервые.

Сначала он ехал, выпрямив спину, а потом понял, что нужно пригнуться, почувствовать асфальт, маневрировать на поворотах. Руль должен стать продолжением его собственного тела. «Харлей» просто великолепен: эти черные контуры, сияющие, будто крылышки жука; этот гудящий двигатель; этот запах масла, мешающийся с ароматом орегонских болот. Патрик гонит на мотоцикле со скоростью восемьдесят-девяносто миль в час.

На въезде в Юджин молодой человек чуть притормаживает. Отовсюду на него смотрит Чейз Уильямс: с рекламных щитов и плакатов, пришпиленных к деревьям, телефонным столбам, стенам домов. Кое-где лицо его выцвело от солнца и расплылось от дождя. Обрывки широкой президентской улыбки разлетелись по канавам. Патрик едет по улицам, а из-под колес, будто из-под лошадиных копыт, летят грязь, листья и палки. Только «харлей» не ржет, а приглушенно ворчит.

Патрик в очередной раз сверяется с навигатором, доезжает до Центра исследования лобоса и паркуется в самом что ни на есть неположенном месте — возле пожарного гидранта. Иногда так приятно нарушать правила. На стоянке лежат трупы в лохмотьях — останки нескольких человек, и непонятно, мужчины это или женщины.

Прямо за воротами — куча щебня и развороченное здание. Видимо, тут взорвалась бомба. Теперь внутренности серого строения у всех на виду, обнажившиеся комнатки похожи на соты. В них свободно залетают птицы, через дыры в стенах видны письменные столы, стулья, рассыпанные бумаги.

Внезапно раздается какой-то громкий металлический звук. Патрик оглядывается вокруг. Ничего. Наверное, птица или ветер сбросили на крышу машины камешек. Но звук повторяется снова и снова. Да это же песня! Наконец Гэмбл замечает сидящего под дубом ярдах в пятидесяти от него мужчину. Незнакомец словно бы вырастает прямо из ствола дерева; в руках у него древняя потрепанная гитара, ее струны заржавели, и их пение похоже на пение ветра в колючей проволоке на соляных пустошах. Музыкант наигрывает что-то из кантри, возможно Джонни Кэша. Последняя нота все еще звенит в воздухе. Незнакомец встает.