Красная луна - Бенджамин Перси

Клэр велели ждать здесь. Не попросили, а именно велели.

Она говорила мексиканцам, что ей пора. Пыталась вернуться к велосипеду. Уехать, пока не поздно. Но фермеры больше не улыбались. Положив руки на рукоятки пистолетов, они сказали «нет». Ей нельзя никуда ехать. Ей нужно поговорить с Тио.

Все изменилось ровно за одно мгновение. Будто в тихом сухом лесу кто-то бросил на землю спичку. У нее забрали рюкзак с оружием. Остался только заткнутый в сапог нож. Нужно было бросить девчонку на крыше склепа. Не пытаться быть хорошей, не воображать, что в перевернувшемся с ног на голову мире все еще действуют какие-то моральные нормы. Теперь Клэр сидит в костяной церкви. И хорошо еще, если из нее самой вскорости не сделают стул.

Приближение Тио слышно издалека.

Сначала Клэр думает, что это еще один истребитель. Резкий болезненный звук, будто небесную ткань с треском прорезает лезвие. Звук приближается. Нет, это не в небе: кто-то скребет по земле, по камням. Вилы скребут по земле. В дверях появляется Тио и заслоняет собой солнечный свет. Бритая голова, низкий мясистый лоб, черные внимательные глазки. Он заходит в часовню, и от скрежета железа о камень у Клэр по спине бегут мурашки.

Девушка стоит в проходе. Тио обходит ряды скамеек вдоль стенки. На нем джинсы и сапоги. К обнаженному, мокрому от пота торсу местами прилипло сено. Он мощный, но не очень подтянутый, скорее — толстый. На животе темнеет полоска волос. На спине — татуировка с треснувшим крестом. На плече — шрам, на коже явно отпечатались чьи-то зубы. Клэр приглядывается и замечает следы когтей на боку. Вилы так громко скрежещут, что она едва различает слова:

— Я тебе благодарен.

— Хорошенький способ продемонстрировать благодарность.

— Ты жива. Пока еще. — Он подходит к кафедре и останавливается, опираясь на свои вилы; отвратительный звук наконец-то стих. — Поэтому и ты должна быть мне благодарна.

— Послушай, зачем тебе меня убивать?

— Ты одна из них.

— Ты тоже. — Клэр кивает на его плечо.

— Это случилось недавно. — Он дотрагивается до шрама, будто пытаясь стряхнуть его. — И не по моей воле. Я просто болен. Вот и все.

— Многие из нас не верят в Балора. Даже здесь, в Призрачных землях. Не все спускают зверя с привязи.

— Почему тогда ты не уехала?

— Попала в ловушку, точно как и ты.

Медленно-медленно Тио подходит ближе. Обходит вокруг девушки. Зубцы вил описывают вокруг нее петлю. От мексиканца пахнет потом. Вот сейчас он замахнется и пронзит ее. Клэр хотела умереть, но смерть всегда представлялась ей быстрой — мгновенный удар ракеты, и тело испаряется. Она умрет не здесь. Не так.

— Я собираюсь убить Балора! — Клэр почти кричит. Желание, высказанное вслух, кажется настоящим — не пустой фантазией, а реальным планом.

Тио стоит у нее за спиной. Девушка чувствует у себя на шее его дыхание. Мужчина наклоняется ближе.

— А ты знаешь, где его искать?

— Нет.

— А я знаю.

— Тогда ты мне поможешь.

Мексиканец снова обходит вокруг нее. Останавливается напротив, ощупывает Клэр глазами и наконец встречается с ней взглядом. Толстый мокрый живот касается ее руки. Двумя пальцами он приподнимает локон на голове девушки и обнюхивает его.

— А кто ты такая и почему указываешь мне, что делать? — шепчет он.

— Я спасла твою племянницу, придурок.

С влажным чмоканьем Тио открывает рот и клацает, прикусывая локон. Какое-то время он посасывает волосы, пробует Клэр на вкус, а потом отступает и втыкает вилы в пол. Теперь они покачиваются между собеседниками.

— Знаешь, что мне недавно пришло в голову? Я теперь не обращаю внимания на то, что раньше меня занимало. Бывало, шел я по улице и думал — знаешь о чем? О домах или машинах. Думал, какое широкое крыльцо, какие красивые витражи, оригинальный щипец на крыше и прочая фигня. Как бы мне хотелось тут жить. Или, например, до чего же классная тачка. Какие диски, как сладко поет шестицилиндровый двигатель. Вот бы мне такую! — Тио нажимает пальцем на пупок. — А знаешь, на что я теперь смотрю? Я слежу за малейшим движением. За зверями. Мне плевать на то, что раньше меня занимало. Важен лишь голод. Насыщение. Я стал похож на тех, кого и сам боюсь. Не называй меня человеком. Я зверь. И больше не живу в мире, где люди сидят вокруг телевизора, а им показывают вещи, которые им якобы нужны. Мне нужна еда. И когти, чтобы эту еду добыть, и зубы, чтобы ее разгрызть.

Это ее единственный шанс. Через мгновение Тио устанет и утратит к ней всякий интерес.

— Повторяю: я собираюсь убить Балора. Ты мне поможешь или нет?

— Именно так мыслят звери. Ты сейчас прикидываешь: хищник я или жертва? Лезу ли я тебе в пасть или сам разеваю свою?

— Твоя племянница…

Тио вытаскивает вилы из земли и глядит на Клэр сквозь железные зубья.

— Я разеваю пасть.

Глава 61

Мириам знает, что ее держат в подвале, но не знает, где именно. Комната двадцать шагов в длину и двадцать в ширину. Бетонные стены. Когда идет дождь, через щель в углу сочится вода. Пол в том месте покрылся плесенью. Свет проникает сквозь единственное окошко, заложенное стеклоблоками.

Сначала ее просто держали взаперти. Но так продолжалось недолго. Мириам ковыряла стеклоблоки, пока один ноготь не сломался, а второй не отвалился вовсе. Потом скинула на пол матрас и успела четырежды ударить столбиком кровати в окно. По стеклоблоку пошли трещины. Но тут в комнату ворвались двое ликанов. Ее повалили на пол и начали учить уму-разуму — у них это так называется.

Но пленница ничему не желала учиться и яростно сопротивлялась. Одному охраннику она прокусила глаз, а другому размозжила локтем гортань. Тогда ее стали приковывать к кровати. Сначала только руки. Однако после того как она ухитрилась ногой сломать кому-то нос, и щиколотки тоже. Теперь Мириам лежит на постели, распятая в виде буквы «Х».

Она билась изо всех сил, пока наручники до крови не изодрали кожу. А потом к ней стали приходить мужчины. По очереди. Учили ее уму-разуму. Шли месяцы. Мириам превратилась в дыру, в которую постоянно тыкали ножом.

Сейчас бедной женщине кажется, что тело ее сжалось и усохло. Она уже не плюет в обидчиков, не кричит. Глаза сухие, зато пролежни постоянно мокнут. Кормят ее через соломинку и с ложки. Нужду она справляет в судно. Мириам больше не дергается и, безучастно уставившись в потолок, лежит неподвижно, как труп. Иногда в углу громко пищит мышь, сверху скрипят чьи-то шаги, вибрируют трубы. Больше ничего не происходит. Мириам думает о том, что творится за пределами серых, покрытых плесенью стен. Нужно сбежать, выбраться отсюда, от этого зависит ее жизнь. Гораздо проще думать о будущем, чем вспоминать прошлое. В прошлом притаились тени дочери и мужа.

Кто-то заходит в комнату, но Мириам не поворачивает головы. Она чувствует запах одеколона: этот человек всегда обильно душится, будто пытается замаскировать вонь. А еще она слышит чавканье — он жует жвачку. Пак наклоняется над своей жертвой и принюхивается. Мириам невидящими глазами смотрит в потолок.

Щуплый блондин поднимает и отпускает ее руку. Ту самую, на которой отрезал два пальца. Чтобы поквитаться. Это случилось больше месяца назад. Тогда Пак включил утюг, достал пару садовых ножниц и принялся громко щелкать ими. Когда утюг зашипел и забулькал, а оранжевая лампочка погасла, он схватил пленницу за руку и отрезал ей пальцы. Сначала один, потом другой. После чего прижал к обрубкам раскаленное железо. Кровь зашипела, запахло горелой плотью. Теперь рана уже зажила, но остались ярко-красные шрамы.

Пак снова берет ее за руку и засовывает в рот большой палец. Посасывает, прикусывает. Мириам лежит неподвижно. Хотя больше всего на свете ей хочется закричать и отстраниться.

— Это только начало, — говорит Пак, шевеля окровавленными губами.

Зачем Мириам взяли в плен? Вряд ли она вдруг понадобилась Сопротивлению. Да и не прогневила она их ничем. Так что все ее страдания целиком на совести одного-единственного человека — этого похотливого коротышки, который явно страдает комплексом неполноценности. Он постоянно разглагольствует о том, какая Мириам грязная и мерзкая. У него на нее даже не встает. Именно Мириам и ее гадкая племянница виноваты — да, виноваты — в том, что он весь в шрамах. Пак приносит ножницы, пули, ножи. И все эти инструменты опробует на ней.

— Не надейся, что я убью тебя. Это было бы слишком милосердным поступком, — говорит он. — Ты — мое домашнее животное и будешь жить еще долго.

Наклонившись к самому лицу пленницы, он внимательно вглядывается и ждет хоть какой-нибудь реакции.

— Я знаю, ты меня слышишь.

Это и так, и нет: одна половина Мириам оглохла и умерла. А вот другая, по-змеиному свернувшись в кольцо, внимательно слушает и ждет своего часа.