Проклятье на последнем вздохе или Underground - Елена Гладышева

Он понимал, что стрёмно связываться с этим проходимцем, но дело того стоило! Насвистывая, он пошёл к выходу из парка. Под ноги летели, уже начавшие опадать листья.

Неосознанная тревога заставила его оглянуться. Вроде всё было в порядке, но Игоря не оставляло ощущение, направленного ему в след, чужого недоброго взгляда.

Где — то рядом прозвенел трамвай. Игорь пошёл к остановке. За ним поспешил неприметный парень, которому чуть раньше подмигнул Моисеевич.

Тревога не проходила, она становилась паранойей. Впереди засветились огни светофора и Игорь с надеждой ожидал зелёный — на удачу.

Уже сидя в трамвае, Игорь спиной почувствовал, что его пасут.

— Сволочь жидовская! — в сердцах обругал он Моисеевича. — Видно и впрямь эта вещица стоит дороже денег!

На повороте, когда трамвай сбавил скорость, Игорь, отжав дверь, выскочил на мостовую, в горячке не подумав, что рядом проходит ещё один трамвайный путь, по которому он и поскакал назад как заяц, потому, что вокруг было много машин и не было перехода.

Встречный трамвай не заставил себя долго ждать. Жадно лязгая, он вынырнул неожиданно для Игоря и всей своей железной массой встретился с ним.

Вагоновожатая честно попыталась затормозить. Трамвай завизжал, а из под колёс посыпались искры. Но было поздно. Через мгновение колёса уже месили упавшего Игоря под крик, потерявших равновесие, пассажиров.

Вагоновожатая в ужасе открыла двери и закрыла глаза, чтобы не видеть того, что вылетело из — под колёс трамвая и открыла их лишь тогда, когда её за плечо потряс подбежавший милиционер. Из всех присутствующих он один был адекватен, потому, что неоднократно имел возможность насмотреться на подобные вещи.

Несколько лет назад, закончив школу, вагоновожатая приехала в Москву поступать в театральное училище, но переоценила свои возможности и не поступила. И чтобы не возвращаться домой в свой захудалый городишко, окончила курсы водителей трамвая.

Тогда она прельстилась высокой зарплатой, но потом постоянно чувствовала, что это не её.

— Вот доезжу до отпуска и буду искать что — нибудь другое, — подбадривала она себя каждый день, выходя на работу.

— Вот и доездилась! — вихрем пронеслось у неё в голове.

В морге матери выдали останки Игоря и всё то, что осталось от его рваной, окровавленной одежды, которую она в полуобморочном состоянии хотела выбросить, но тут заметила болтающуюся на цепочке, зацепившуюся за потайной карман блестящую безделушку, напоминавшую брелок. Отцепив её, она сквозь слёзы разглядела, что это раскрытый кулон с синим камнем, внутри которого была старая женская фотография, а на задней крышке, выгравированные вычурными немецкими буквами, вензеля какого — то знатного рода.

Мать была женщина не глупая и образованная. Она сразу всё поняла и от этого её горе стало ещё невыносимее. Она машинально хотела закрыть кулон, но не получилось. Мать в сердцах швырнула кулон в стоящую поблизости корзину для бумаг и разрыдалась.

А на пятый день, придя домой, она увидела, что дверь её квартиры вскрыта и царивший беспорядок красноречиво говорил о том, как тщательно там что — то искали. Нетронутой осталась лишь корзина.

Мать бесстрашно переложила кулон на видное место, что бы в следующий раз, когда за ним придут, больше ничего не разбрасывали. Но больше почему — то никто не пришёл.

17

Очнувшись от сна, Рита с опаской взглянула на будильник, которому она последнее время не доверяла. Он уже не раз снабжал её ложной информацией. Через пять минут он должен зазвонить.

Стараясь не шуметь, Рита собиралась на работу. Опаздывать ей было никак нельзя. Она и так с большим трудом устроилась на этот самолётостроительный завод, на который добиралась на самой ранней электричке.

Завод относился к Минобороне и дисциплина там была особая, как, впрочем, и зарплата. Работая уборщицей раздевалки и душевых комнат, зарплату Рита получала на много больше, чем инженеры на других предприятиях, а теперь, в связи с общим застоем производства, она ещё больше дорожила своим рабочим местом.

Наконец пробили куранты — это заработало включенное на небольшую громкость радио.

— Шесть часов. Значит, будильник не врёт, — успокоилась Рита.

Придирчиво оглядев себя в зеркале, она поправила на себе серое джерсовое платье — костюм, надела чёрные лакированные туфли и, взяв такую же сумочку, прикрыла за собой дверь.

Рита спешила на электричку по проезжей части улицы, где было меньше пыли, но лаковые туфли всё равно покрылись серым налётом.

— Ладно, на работе помою, — настроила она себя на позитив.

Но всё же было обидно за слегка подпорченный имидж. Толи потому, что Альберт когда — то приучил её выглядеть достойно, толи от того, что работавшие в её цехе мужики могли позволить в её адрес матери — одиночки унизительные колкости, на работу Рита одевалась, как на праздник. А может потому, что самих праздников у неё не было.

И она не без удовольствия наблюдала, как на неё засматриваются незнакомые мужики. Но дальше этого дело обычно не заходило.

В обеденный перерыв в столовой к Рите подсела распред цеха Валентина.

— Милёхина, ты ведь у нас не замужем? — утвердительно поинтересовалась она.

— А что? — смутилась Рита.

— Значит ты не замужем и мужика у тебя нет! — констатировала Валентина. — Тогда и флаг тебе в руки. Мы развернули движение «помоги тому, кто рядом». Вот тебе первое комсомольское задание: возьмёшь шефство над нашим бывшим токарем.

Он парень неплохой, но отсидел три года за то, что в драке не рассчитал свои силы. Поможешь ему адаптироваться: котлетки там, какие пожаришь, в киношку с ним сходишь, в библиотеку его запишешь, а на комсомольском собрании потом нам подробно отчитаешься.

— Валя, мне вообще — то есть за кем ухаживать. У меня мама сердечница и сыну ещё только одиннадцать лет, — попыталась остаться в своем тихом мирке Рита.

Валентина иронически рассмеялась.

— Не хочешь с мужиком в кино сходить, тогда пойдёшь в птичницы — в больнице за подшефной бабкой утки выносить! Выбирай, как говорится «хозяин — барин», — настаивала она напором комсорга цеха.

— А когда приступать? — начала сдаваться Рита.

— Сегодня после работы и приступай. Возле проходной я тебе его и представлю, — и Валентина ушла, виляя крутыми бёдрами в такт доносившейся из транзисторного приёмника песне: вот и лето прошло, веток не обломало…

По приёмнику передавали концерт по заявкам радиослушателей.

— Родион! — у Риты больно сжалось сердце. — Зачем ты тогда подошёл ко мне? И где ты сейчас?