Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон - Николай Вирта

— Вы же Александра Спирова! — выпалил Николай и остановился. — Не отказывайтесь, я узнал вас.

— Фу, какой же вы экспансивный! Узнали — и ладно, и молчите. — Сашенька сурово поглядела на спутника. — Плохой вы конспиратор. Да и выйдет ли из вас толк вообще? Сомневаюсь, ох, сомневаюсь, мой дорогой Белый! — Она употребила кличку, данную Николаю Волосовым. — Мне кажется, Черный преувеличивал, вознося вас. По-моему, вы храбры только со своим папенькой. Послушайте, вы думаете отомстить Пыжову за эту историю? Вы, конечно, сидели дома, тряслись под маминой юбкой? Презираю болтунов и трусов! Ненавижу маменькиных сынков и дочек!

— Но что я мог? — пролепетал Николай. — С ними казаки были.

— Станового пристава и Улусова настигнет карающая десница революции! — торжественно произнесла Сашенька. — Приговор над ними вынесен. Вы бы могли убить Пыжова? — вдруг в упор спросила она.

— Я? — Николай задрожал. — Кого?

— Я сказала, Пыжова. С дяденькой сама управлюсь.

— Что вы, что вы?!

— Деньгами не откупитесь, — гневно прошептала Сашенька. — Откупиться от проклятого прошлого можно только кровью негодяев. Украли две сотни — и вообразили себя Маратом. Убейте Пыжова! — Глаза Сашеньки впились в Николая.

У него взмокла спина.

— Что? — жалобно переспросил он. — Мне? Убить? Но чем?

— Украли деньги — украдите револьвер. Лавочники всегда держат оружие. Из револьвера эксплуататора убейте насильника. Ну?

Они стояли на дороге, заросшей травой; день выдался ветреный, было холодно. Грязные клочковатые облака стремительно бежали к западу над безлюдными полями.

— Трус! — с отвращением сказала Сашенька.

— Хорошо. — Николай еле шевелил языком. — Хорошо, я его убью. Но ведь он сейчас…

— Не сейчас, идиот! Убьете сейчас — сожгут село… Потом, после суда над мужиками. Вы ведь знаете, что их будут судить?

— Но я уеду в Москву.

А-а, ничтожество! — раздраженно выкрикнула Сашенька. — Так не уезжайте! Это важнее ученья.

И вдруг она рассмеялась. Смех ее был звонкий и заразительный. Она хохотала, а Николай стоял рядом — растерянный, ничего не понимающий, с мокрым лбом.

— Боже, да вы дрожите! — все еще смеясь, сказала Сашенька. — Вы даже вспотели. Представляю, как вы перетрусите, когда решитесь. Да ведь не решитесь, знаю я вас, лавочников!.. — Она брезгливо осмотрела его с головы до ног.

— Я не понимаю…

— Идите! Идите и забудьте, что я вам сказала, — повелительно произнесла Сашенька. — Революция не доверяет вам. А я презираю вас!

До дома Викентия они шли молча.

Таня гладила на балконе, когда Катерина сказала, что к ней идет гостья.

— Какими судьбами? — Таня обняла Сашеньку.

— Я так устала, Танюша, так устала!.. Представьте — восемь верст пешком. По межам, по пашням…

— Зачем же?

— Мне показалось, что за мной следят.

— Кому за вами следить? — Таня прикинулась непонимающей и беспечной, она не хотела быть откровенной с взбалмошной девицей, способной на любой необдуманный поступок.

— Вы наивный человек, Танюша, — пренебрежительно заметила Сашенька. — За мной следят, я знаю.

— Но почему же пешком, если даже следят? Верхом можно было, вы же умеете.

— Боже, как я виновата перед вами, перед всеми этими несчастными! Как я была легкомысленна. Как я смела задержать ту телеграмму!

— Поговорим потом, — холодно сказала Таня. — Вы устали? Снимите ботинки, я принесу ночные туфли. Катерина, чаю! Да что же мы здесь-то? Идемте в дом.

Таня повела Сашеньку в дом, заставила ее надеть ночные туфли, собрала чай.

— Ну, выкладывайте, что случилось?

— Хорошо, только, пожалуйста, не возмущайтесь! Итак, по порядку. Прежде всего — я от Улусова ухожу… Жить с этим негодяем под одной крышей? Ни за что! Поеду в Тамбов и там во все колокола раззвоню, что он наделал. В Тамбове даже аристократы записываются в либералы: не из-за убеждений, конечно, — вот еще новости! — а на всякий случай: поняли, прохвосты, чем запахло. С Улусовым перестанут знаться все его родные и знакомые. Сама тетка отвернется от него, уверяю вас, она ведь тоже либеральничает — потому мода, милочка. Не видать ему теткиных капиталов! Ему от всех домов откажут… Я достаточно наказана за легкомыслие и так страдаю! Я хочу загладить хоть часть своей вины перед мужиками. А его припугну скандалом на всю губернию. Потребую, чтобы он отказался от этой ужасной дани. Суда он, конечно, остановить не может, но отказаться от двадцати тысяч — это в ого власти. Идея, а? Идея, идея, милочка, признайтесь.

— Признаться, идея мне ваша совсем не нравится… Выходит так: с помощью шантажа облагодетельствовать меньшого брата?

Сашенька надулась.

— Ну, знаете, я хоть этим могу облагодетельствовать меньшого брата… А вы чем?

— Видите ли, Сашенька, мы никогда в роли благодетелей не выступали, да и не будем, разумеется, выступать.

— Хорошо, хорошо, — остановила Таню Сашенька. — Незачем сейчас затевать политические споры. Я ведь к нам по делам. Об одном не скажу — партийный секрет. Да, да, не стройте удивленного лица. Пришло время действий. Есть у меня дело к вам, тоже партийное, но не секретное. Вы слышали, что в будущем году решено открыть мощи Серафима Саровского?

— Нет… Мой отец об этом ничего не знает.

— Ах, мало ли чего не знает ваш отец! Из-за этих мощей тамбовский архиерей Георгий синодским указом переведен в Астрахань. Он был против открытия, его и убрали. Ну да черт с ним! Открытие мощей мы не можем игнорировать. Туда соберутся тысячи паломников. Меня уполномочили ехать в Саров с самыми неограниченными правами. Надо кое-что там приготовить, для этого нужен срок. Может быть, и даже наверное, туда приедет царь.

— Вы, что же, за царем будете охотиться?

— Нет. Впрочем, не знаю. Поедемте вместе. Там можно такого шума наделать!

— Ничего вам по этому поводу сказать не могу, вы понимаете сами. Такие вещи решаются не в одну секунду, да и не мной. А вот что вы мне скажите: действительно будут судить наших или это слухи?

— Нет, нет, точно. Вчера получила письмо от Николая Гавриловича… Я вижу, вы морщитесь? Пожалуйста! Я его тоже презираю — известный враль… Но дружу — либерал! Мы их всех используем. О том, что Пыжов и Улусов тут наделали, наши знают. — Сашенька особо подчеркнула последние слова. — Пыжов мерзавец и достоин одного — пули. С Улусовым тоже сосчитаемся.

— Сашенька, думайте, что говорите! — резко прервала ее Таня. — Вместо одного начальника пришлют другого.

— И того туда же!

— Третьего найдут. Кого-кого, а охотников на эти должности много. Ну, ладно, не будем спорить. Мы с вами не столкуемся.

— Будь я на месте правительства, — насмешливо заметила Сашенька, — я бы разрешила социал-демократам легальную деятельность. Они для устоев совсем не опасны.

— Во-первых, это вам сказал Волосов. Во-вторых, социал-демократы были бы очень признательны, если бы им, с вашей помощью, разрешили легальную деятельность, — иронически вставила Таня.

— Уж очень основательные у вас принципы. Сначала, видите ли, пролетариат надо обучать грамоте элементарной, потом политической, а потом, когда он будет совершенно сознательным, повести его в наступление. Лет на двести работы! — Сашенька рассмеялась.

— Вы читали что-нибудь о принципах социал-демократов?

— Читала, милочка, Лахтин давал. И после него… Такая скучища — скулы от зевоты сводит.

— Жаль мне вас! Много вы читаете и мало понимаете…

— Я понимаю одно: самодержавие надо уничтожать сейчас же, бить таранами его стены. Здесь пролом, там пролом, там рухнул столб, там другой, — глядишь, и все здание развалилось. Именно сейчас надо поднять и бросить взбаламученную стихию в бой, чтобы она смела все.

— Это же чистый авантюризм.

— Слышала я это от вас, слышала… Поймите, дорогая, у меня совсем иной путь, чем ваш, совсем иное назначение! — Голос Сашеньки принял торжественно-таинственный оттенок.

«Как это скучно и пошло, — она же разыгрывает из себя Орлеанскую деву! — Подумала Таня. — И главное, верит, что она тот человек, который спасет отечество…»

— Что же у вас за назначение? Замуж, что ли, выходите? — спросила Таня, переводя разговор в шутку.

Сашенька не пожелала заметить иронического тона.

— Я замужем никогда не буду! — с пафосом произнесла она. — Мне этого счастья, — она брезгливо поморщилась, — совсем не хочется… Вот вы и детей наплодите, и учить их будете, и все прочее. Господи, как я хотела уехать к бурам! Я бы там себя показала! Я умею стрелять из револьвера; тридцать шагов — цель бита. А вы небось револьвера-то в руках не держали? Послушайте, Таня, вы убили бы человека?

— Странный вопрос, — уклончиво ответила Таня.