Плач богов (СИ) - Владон Евгения

Нет, она не подскочит на подушках сразу же. Какое-то время её ещё будет удерживать внутри вибрирующего облака пережитых эмоций и ощущений. Держать и плавить их мощнейшими разрядами, обжигающими интимную плоть медленно затихающими приливами томного экстаза. Даже понимая, что она только что проснулась и возможно даже стонала совсем недавно во сне, Эвелин никак не сможет отделаться от осязания чужого присутствия и чужих прикосновений к её телу, растревоживших не на шутку немощную душу с бренной плотью. По крайней мере, ещё не скоро. При чём даже не через час и не через два, прорываясь сквозь реальность неутихающими вторжениями то ли извне, то ли изнутри. И их сила с чувством осязания будут преобладать над восприятием окружающей действительности в несколько раз. Будут путать мысли и собственное осмысление, словно под воздействием галлюциногенных наркотиков, обрывая связь с происходящим в реальном времени и цепляясь за эфемерные образы, как за что-то единственное ценное, значимое и спасительное.

Даже когда через несколько часов её вернут на землю и со всей дури швырнут на жёсткие камни лицом, они лишь послужат главным катализатором к последующим действиям и атакующим помыслам. Ещё больше усилят боль от полученного удара и сомнут немощный рассудок сокрушительной волной агонизирующих эмоций.

Но это будет чуть позже… потом. А сейчас…

Сейчас Эва украдкой оглядывала свою спальню в Ларго Сулей, надеясь, что кроме неё здесь никого нет и не было, в особенности Гвендолен. Сама мысль, что кто-то мог услышать, как она стонала во сне, убивало похлеще физического оружия. Она ещё толком не оправилась после возвращения из Терре Промиз (и не только от ночного приключения в городе и на его окраине), и на тебе – очередной сюрприз от собственного подсознания и конечно же тела.

Может с ней что-то не так? Или того хуже заболела самой страшной женской болезнью? Как-то не совсем хорошо видеть такие сны (подтверждающие нелицеприятные догадки о состоянии организма), ещё и испытывать в них подобные ощущения и вещи. А вдруг её на самом деле прокляли, и Дьявол пользуется её телом, как благодатным сосудом для своих нечистот? В явную вторгается в её сны и совращает с пути истинного, без прикрас называя её грязной грешницей, ещё и устами человека, к которому её тянуло едва не до приступов Female hysteria*. А теперь ещё, как следствие истерический пароксизм**. Не дай бог об этом узнает тётушка Джулия. Её же тогда объявят истеричкой и пожизненно будут водить на сеансы лечебного массажа с унизительными процедурами к специализирующемуся на данных проблемах врачу, и о прежней относительно спокойной жизни можно будет забыть уж навсегда.

Представлять себя одной из тех несчастных, о постыдном недуге коих вдруг прознают все в округе?.. Да лучше сразу сброситься со скалы или умереть от стыда прямо на месте.

Наверное, она пролежала в кровати ещё не меньше получаса, прежде чем решилась вызвать служанку. Потребовалось не мало времени, чтобы прийти в себя окончательно и дождаться, когда с лица сойдёт предательский румянец. Ну и, естественно, как-то себя настроить и более-менее успокоиться. Хотя бы настолько, чтобы никто, посмотрев на неё со стороны, не мог её ни в чём таком заподозрить.

***

Когда она спустилась где-то через час в малую гостиную полностью укомплектованная с помощью Гвен в кремово-жёлтое платье (ну и во всё, что под ним), то опять и к своему великому облегчению, узнала, что кузины Клеменс ещё не встали, а тётушка Джулия уже как с час сидела в кабинете мужа за составлением писем и подсчётами приходно-расчётных колонок в хозяйственном гроссбухе по Ларго Сулей.

До обеда ещё было не скоро, а выходить сейчас в сад на прогулку после ночного шторма казалось не вполне разумным. На вряд ли земля к этому времени успела просохнуть. Хотя можно что-нибудь почитать на террасе заднего двора, пока солнце не достигло зенита и не начало клонить к западному горизонту. Можно было ещё, конечно, взять этюдник и что-нибудь пописать акварелью, вроде лёгких набросков на тему прошедшего в Льюис-Гранде карнавала. Но что-то подсказывало, что с подобными рисунками лучше пока повременить, а то вдруг кто увидит, начнёт задавать каверзные вопросы типа: «А где ты такое увидела?» или «Кто это за мужчина в чёрной маске и в мексиканском пончо?».

Так что оставались либо книги, либо занятия каким-нибудь необременительным рукоделием. Дневников она не вела (учитывая прошлые неудачные попытки, которые были прерваны сёстрами Клеменс, можно сказать, ещё в самом их зачатии), а писать письма хотя бы той же Полин д’Альбьер было бы несколько глупо – не проще ли попросить запрячь двуколку, да самой отправиться в Терре Промиз с дружеским визитом?

Поэтому, долго не раздумывая, Эвелин всё-таки свернула в сторону библиотеки. В принципе, она могла там же и остаться вплоть до начала обеда, если бы до слуха вскоре не долетел знакомый звук цокота лошадиных копыт о плитнях подъездной аллеи усадьбы. По мере его нарастающего приближения, все сомнения на счёт его намеченной цели довольно скоро отпали.

Уже вошедшее в привычку действие тут же сдвинуло девушку с места и направило в большую гостиную к тамошним окнам и более лучшему обзору парадного двора Ларго Сулей. Губы невольно растянулись в предвосхищённой улыбке, ведь она была более, чем просто уверена, кто на самом деле направлялся в сторону имения Клеменсов. Да и кто ещё мог в такую рань приехать сюда с утренним визитом? По крайней мере и пока что она знала только одного такого человека и его (вернее, её) приездам, Эва была рада в любое время суток.

Правда, продержалась её улыбка не так уж и долго. Один из экипажей д’Альбьеров она узнала практически сразу же издалека, но вот когда он подъехал на достаточно близкое расстояние, чтобы было можно разглядеть сидящих в коляске предполагаемых пассажиров, вместо ожидаемого образа черноволосой богини в очередном светло-лиловом платье, Эвелин увидела совершенно иного человека. И, да, это не было кратковременным обманом зрения. Чем ближе подъезжал фаэтон к дому, тем быстрее развеивались сомнения касательно намечающегося гостя. Во-первых, даже издалека было видно, что это мужчина, а во-вторых, им оказался никто иной, как Верджил д’Альбьер. Ну и в-третьих, он сидел в экипаже совершенно один.

Болезненное разочарование от увиденного не заставило себя долго ждать, а потом и вовсе принялось царапать сердце нехорошими предчувствиями. В любом случае, он направлялся сюда неспроста. И то что его визит мог быть связан только с недавними приключениями его дочери и Эвы прошлой ночью в Гранд-Льюисе, иных вариантов почему-то не предполагал. Да и что могло его ещё сюда привести? Просто проезжал мимо и решил заглянуть на несколько минут по дороге, чтобы выразить своё почтение? Как-то уж слишком сомнительно.

И что теперь? Что ей оставалось делать после всех этих нежданных сюрпризов? Бежать обратно в библиотеку или вообще куда-нибудь в подвал? Как будто это могло её как-то спасти от надвигающейся беды (а то что это была именно беда – Эвелин уже нисколько не сомневалась).

Хотелось бы обмануться, но что-то упорно продолжало ей нашёптывать о чём-то плохом и нехорошем. И ведь на вряд ли вот-так возьмёшь и сразу как-то узнаешь. Обязательно придётся ждать не известно сколько, прежде чем на твою голову вывалят каким-нибудь оглушающим известием. Да и что она действительно могла сейчас сделать? Только вернуться в библиотеку, подняться обратно в свою комнату, сбежать на террасу или остаться в этой гостиной? Понятное дело, что никто с ней разговаривать сейчас не станет.

И дёрнул её чёрт выглянуть в окно!

Почему она решила остаться в гостиной, девушка так и не сможет найти для себя вразумительного ответа. Только из-за возможности подслушать приветственную беседу между гостем и дворецким? Узнать, к кому именно приехал отец Полин? Да тут и не нужно быть потомственной пифией, чтобы догадаться к кому. Дядюшка Джером ещё не приехал, главным в Ларго Сулей до сих пор оставалась тётушка Джулия. Все важные вопросы решала теперь только она, в особенности по ведению хозяйственных дел в усадьбе, ну, и семейных, само собой, тоже.