Эксгибиционист. Германский роман - Павел Викторович Пепперштейн

в качестве «демона врат» – типичный тибетский демон-охранник. В данном случае это были врата и двери в Советский Союз, именно она их охраняла и решала, кто может выйти и войти в эти двери, а кто нет. Со свирепостью саблезубого тигра она очень многим людям не разрешала уехать за границу, люди сидели в отказе по двенадцать лет. Они постоянно должны были приходить, узнавать, как двигаются их дела в центральном ОВИРе, где они встречались с этим свирепейшим чудовищным существом в виде крупной женщины в сапогах, в больших очках, в шинели, в униформе. С тем же рвением, с каким она их не выпускала, она стала меня выталкивать, дико разоравшись. Она начала топать на меня своими ножищами в гигантских сапогах и орать: «Немедленно убирайтесь, вы покинули Родину, там вам и место», – хотя речь шла о братской социалистической стране, это ничего не меняло в ее глазах. Я показывал справки от врачей, пытался рассказать о трудности ситуации, что я должен находиться с мамой, она серьезно больна, но ее это совершенно не волновало. Выйдя оттуда в полном отчаянии, я вспомнил про Андрея Грачева, позвонил ему, и он тут же сказал: «Завтра туда снова иди». Когда я туда на следующий день вошел, я увидел, что сотрудники разбегаются, как мыши, при моем появлении. Баймасова, как только меня увидела, сказала, что она со мной разговаривать не готова, сейчас она вызовет самого главного начальника. Откуда-то выкатился небольшой человечек, которого била нервная дрожь, он уставился на меня с вопросом: «Кто ты такой?» Я рассеянно сказал, что я Паша Пивоваров, студент. «Нет, ты скажи, кто ты на самом деле такой?» – настаивал этот человек. Я в ответ настаивал на том, что я действительно Паша Пивоваров, студент Академии изящных искусств города Праги, уроженец города Москвы, гражданин Советского Союза, живущий на ПМЖ в братской ЧССР – Чехословацкой Социалистической Республике. «Почему меня из-за тебя на уши ставят?» – спросил этот человек сурово. Одновременно его рука уже выписывала соответствующую бумагу, которая разрешала мне пребывание в Москве. С этой бумагой я и ушел и очень благодарен до сих пор Андрею Грачеву за помощь в этой критической ситуации.

Распад СССР действительно был очень мистическим моментом. Из глубины завораживающего и значимого кетаминового трипа меня что-то подняло с кровати, заставило включить телевизор. Я услышал это историческое сообщение сначала из уст Горбачева, а потом с изумлением увидел на экране знакомое лицо Андрея Грачева. Я понял: всё, закончилась целая эпоха. Закончилась моя страна, в которой я родился, с которой я глубоко отождествлял себя.

С чувством бездонного пафоса и психоделического офигения я вернулся в Вену, и инсталляция, которую я придумал сразу после этого, была непосредственно связана с этим событием – «Боковое пространство сакрального в Советском Союзе». Нам удалось сделать довольно интересный каталог к этой выставке. История этого каталога сама по себе примечательна. Приехав в Вену, я договорился о каталоге, денег на него было немного. Мы написали большой текст под названием «Боковое пространство сакрального в СССР», где освещалась эта инсталляция и моменты распада Советского Союза. Очень подробно анализировалась ситуация с советским гербом, переход от советского герба обратно к гербу РСФСР. После официальной дезинтеграции еще какое-то время не был возвращен двуглавый орел, а гербом нашего вдруг образовавшегося независимого государства, Российской Федерации, ненадолго стал герб РСФСР, еще советский, свиток с серпом и молотом. В этом тексте мы подробно анализировали эти гербы. Это было результатом четырехсерийного захватывающего и глубокого трипа, который посетил нас после того, как мы узнали о распаде СССР. В историю рекреационно-психоделических практик «Медгерменевтики» этот трип вошел под названием «Четыре глубокие медитации на герб СССР».

Стало известно, что типографии, которая может напечатать русский текст, нет, поэтому я должен напечатать этот текст на пишущей машинке, и таким образом он будет воспроизведен в каталоге. Для того чтобы напечатать текст на пишущей машинке, надо было найти кого-то, у кого бы она была. Грита Инзам сказала, что в галерее Петера Пакеша живет некий человек, русский, у которого есть русская пишущая машинка, и что я могу к нему прийти и перепечатать текст. Поздно вечером я приблизился с бокового входа к каким-то пристройкам этой галереи, постучал в некую дверь. Мне объяснили, что надо постучать в дверь чуть ли не условным стуком. Дверь через какое-то время неохотно приотворилась, и я увидел очень загадочного человека, похожего на бомжа. Он был в надвинутой на лоб заскорузлой лыжной шапочке, в бесформенном пальто как будто с помойки. Сверху на этом пальто был повязан огромный, чем-то заляпанный передник или фартук, на руках очень странные рукавицы. Человек излучал запахи олифы и кислот. Он что-то буркнул, типа «проходите». Войдя в большое полутемное пространство, я увидел, что человек занимается реставрированием русских икон. Он аккуратно их оборачивал в промасленные, пропитанные каким-то составом ткани. Всё это показалось мне тесно связанным с нашей выставкой: элементом нашей инсталляции были фотографии русских икон с торца – там был сделан акцент на материальное тело икон, так, на фотографиях видна была именно иконная доска, торец и часть изображений в перспективе. Человек жестом указал мне на письменный стол, освещенный лампой, на котором я увидел пишущую машинку «Эрика». Я стал перепечатывать текст для каталога. Всё это время загадочный хозяин этого пространства возился за моей спиной, перекладывая иконы. Когда я всё доделал, я поблагодарил его и пригласил на вернисаж, подумав при этом, что вряд ли такой человек заинтересуется вернисажем нашей выставки, вряд ли он придет. Он производил впечатление ежа, опутанного мраком, погруженного полностью в себя, совершенно заскорузлого, покрытого коростами.

Каково же было мое изумление, когда наступил день вернисажа, и вдруг я увидел входящего в выставочное пространство роскошного ретрогосподина в крылатке, с изысканным кольцом-печаткой, сопровождаемого двумя длинноногими моделями – одна чернокожая, другая китаянка. Сам он был в очках в золотой оправе, с дорогой тростью из красного дерева. Я сначала не понял, кто передо мной. Завязался светский непринужденный разговор. В ходе этого разговора я, как бы пробуждаясь или, наоборот, проваливаясь в какой-то бред, осознал, что это и есть тот самый человек, которого я видел в галерее Пакеша, окутанного мраком. Так я познакомился еще с одним сакральным проводником из разряда таких личностей, как Ика Грегер. Его зовут Андрей Лозин, впоследствии я встречал его имя в воспоминаниях Лимонова. Многие с ним дружили, кого судьба заносила в Вену. Он взял на себя в австрийской столице ту самую роль, которую