Паустовский. Растворивший время - Олег Д. Трушин

без единого гвоздя, создали эти дивные и стройные здания, неотделимые от нашего северного пейзажа. Этим они поставили себя в один ряд с величайшими зодчими всех времён и народов.

И вот сейчас, по невежеству некоторых местных работников, решено уничтожить (сломать на дрова!) большинство этих великолепных памятников искусства. Работники эти, очевидно, не подозревают, что этим решением не только они сами войдут в историю в качестве губителей культуры, но и нанесут бессмысленный удар престижу нашей страны.

Это невозможно понять. Нельзя поверить, что в нашей стране возможно варварство, равносильно тому, как если бы мы стали разбирать на кирпичи кремлёвские соборы.

Частично слом церквей уже начался.

Нами получена копия письма, присланного учёными из Ленинграда и Петрозаводска в редакцию «Известий» о том, что управляющий делами Совета министров Карельской Республики – Пётр Афанасьевич Семёнов (он же – Уполномоченный по делам Русской православной церкви) подписал список 116 церквей, подлежащих безотлагательному уничтожению. <…>

Товарищ Семёнов ссылается на “выступление товарища Н. С. Хрущёва” и на решение конференции безбожников о том, что необходимо очистить страну от церковной архитектуры, ибо она способствует распространению церковных взглядов. <…>

Мы обращаемся к Вам, дорогой Никита Сергеевич! Мы умоляем Вас спасти наше северное искусство… от холодных рук и равнодушных сердец, иначе будет обездолена наша великая культура»357.

21 февраля 1963 года это обращение, подписанное писателями Паустовским, Чуковским, Леоновым и художником Фаворским, поступило на почту генсека.

Хрущёв вмешался в ситуацию и остановил едва не свершившееся бесчинство.

Нет никаких прямых доказательств, но в известных кругах, приближённых к генсеку, тогда упорно поговаривали, что Хрущёву «открыл» глаза и наставил его на путь истинный в спасении северных карельских церквей его зять, главный редактор газеты «Известия» Алексей Аджубей. Впрочем, именно он и перенаправил Паустовскому то самое письмо, поступившее в «Известия» от ленинградских учёных, прекрасно понимая, что кто-кто, а уж Константин Георгиевич в этой ситуации наверняка не смолчит! И Аджубей попал точно в цель!

7—8 марта 1963 года в Свердловском (ныне Екатерининском) зале Кремля состоялась встреча высокого партийного руководства во главе с Н. С. Хрущёвым с деятелями культуры, наделавшая столько шума в писательской среде, что по своей «дерзости» к литераторам она в несколько раз «перекрыла» по своему масштабу «словесного хулиганства» ту, что состоялась в своё время в Салтыковке. То, о чём будет говорить Хрущёв, уже 9 марта в «Литературной газете» № 30, а следующим днём и в «Правде» № 69 появится развёрнутая стенограмма его выступления.

Паустовский слышал эту речь. Он был среди присутствующих в зале и ради этой кремлёвской встречи ему пришлось прервать пребывание в Ялте. В свете отправленного обращения по поводу спасения карельских церквей он просто не мог на неё не поехать. Одним словом – обязывала сложившаяся ситуация!

А говорил в этот раз Хрущёв о многом. Метал в адрес писателей «огнём» так, что потом многие из них ещё долго пребывали под впечатлением услышанного.

Для «разогрева», задав трёпку вызванному к трибуне Вознесенскому, «зацепившись» за его беспартийность, Хрущёв начал «искры метать» так, что, обозвав всех сидящих в зале писателей рабами, напомнил, что время «оттепели» прошло и не надо думать, что «…если Сталин умер, и, значит, всё можно». «Мы хотим знать, – резюмировал он в своей речи, – кто с нами, кто против нас. Никакой “оттепели”. Или лето, или мороз».

Досталось в речи Хрущёва и Паустовскому, поездка которого во Францию в ноябре 1962 года оставила у генсека «неприятное впечатление». Пусть это и было сказано в контексте «истерии» Никиты Сергеевича в адрес Вознесенского, но всё же имя Константина Георгиевича вновь прозвучало с высокой трибуны в «нелицеприятном» отзвуке борьбы с либерализмом.

Конечно, теоретически Паустовский мог взять слово. Практически – он получил бы за своё выступление наверняка то же самое, что «огрёб» беспартийный «антисоветчик» Вознесенский, которому Хрущёв прямо – и перстом и словесно – указал: «Поезжайте туда!» А куда – всем было понятно.

К слову, напомним, что Паустовский к этому времени по-прежнему оставался беспартийным.

Вообще этот год выдастся для Паустовского каким-то уж слишком суетным, потерявшим «степенность», «рваным» на обстоятельства, которые непременно диктовали условия. Ухудшение состояния здоровья заставит Паустовского задуматься об оставлении Тарусы. Это будет мучительное решение, но необходимое.

После неудачной попытки получить земельный участок в Ялте Паустовский, находясь в апреле – мае 1963 года в Севастополе, обратится в Севастопольский горисполком с просьбой выделить ему земельный участок в черте города для постройки дома. Отказ он получит уже 15 мая.

В ответе заместителя председателя Севастопольского горисполкома Д. Вершкова сухо, «по-чиновничьи» значилось:

«…к сожалению, удовлетворить Вашу просьбу об отводе участка земли для постройки дома горисполком не может, так как на основании постановления ЦК КПСС – Совета министров Союза СССР от 1 июня 1962 года за № 561 «Об индивидуальном и кооперативном жилищном строительстве» Центральным Комитетом КП Украины и Советом министров УССР запрещён отвод земельных участков для индивидуального жилищного строительства в городе Севастополе и в ряде других городов республики, а также в городах и посёлках Крымской области, расположенных в курортных зонах на побережье Чёрного моря от Керчи до Евпатории»358.

Конечно, можно принять этот отказ как должное и отнестись к ситуации с пониманием. Как говорится, на нет и суда нет. Но, ему, изнурённому болезнью писателю, воспевшему в своих произведениях Чёрное море, Крым и, в частности, Севастополь, не нашлось на черноморском побережье и маленького клочка земли, где можно было бы дожить свои, как показало время, уже недолгие годы! Всё это выглядело обыкновенной издёвкой властей. Нет, не разум тогда двигал теми, кто принимал это решение, а страх «приютить» у себя писателя, хоть и очень известного, но уж слишком в последние годы не особо ладящего с властями, а порой и вовсе идущего им наперекор.

В тот год Паустовский всё лето провёл в Тарусе, сумев съездить на несколько дней в Мещёру, в Приокско-Террасный заповедник и насладиться житьём на лесном кордоне.

15 ноября 1962 года случившийся приступ стенокардии упечёт Паустовского в военно-морской госпиталь. Зимой же он вновь приедет в Севастополь, как впоследствии выяснится – в последний раз.

И в этот раз, как и прежде в Ялте, никто не придал значения тому, что этот сердечный приступ был «звоночком» новой беды, которая случится уже спустя пару месяцев в Москве.

«Мне нужно ещё десять лет…»

«Чукоккола» – потрясающее, фантастическое изобретение Чуковского. Рукописный альманах времени, в котором и в шутку, и всерьёз переплелось всё –