Бремя власти - Игорь Анейрин

Гровен встал перед камином, скрестив на груди руки.

— Роберта III короновали наспех, перед этим незаконно лишив герцогства Когар наследников Эвана. Но это ничего не меняет: можно отнять землю, но нельзя отнять право, передающееся вместе с кровью. И это означает, что прожить свою жизнь, спокойно сидя в Хартворде, вам не удасться. Я с ходу могу назвать с десяток человек, которым мешает живой Эдмунд Беркли. Так что либо вы будете сражаться за свою жизнь, либо будете убиты. Если не ошибаюсь, — епископ щёлкнул пальцами, — вас уже попытались убить, не так ли? Это первое.

Второе. Королевство раскалывается. Большинство баронов понимает, что трон под Робертом весьма шаток. В нём тоже, конечно, течёт кровь Даннидиров, но факт узурпации превращает его в преступника, ибо по закону он смог бы воспользоваться своим правом наследства только в том случае, если бы в живых не осталось никого из Беркли. При этом существует с полдюжины графов и герцогов, в крови которых имеется малая примесь королевской, и которые тоже непрочь примерить корону. Логика здесь очень простая: если Роберт попрал обычай и присвоил себе престол без очереди, то почему это не могут сделать они? И, ежели Стена разрушится, кое-кто из них обязательно попытается начавшуюся войну превратить в гражданскую. Только потому, повторяю, что они знают: Роберт III имеет прав не больше, чем любой из них. И в таком случае Корнваллис падёт, сгорит в бурлящем котле войны всех со всеми, а раздробленное королевство станет лёгкой добычей для жутких обитателей Застенья. Зверь восторжествует и силы Телара вырвутся на свободу.

— И вы думаете, что я как-то могу предотвратить всё это?!

— Вы — единственный законный наследник трона, которому все просто обязаны подчиниться и признать его верховенство. Склониться перед вашим правом, которое древнее и выше, чем у любого из них — правом принца, представителя тысячелетней королевской династии. Хотя они, — Гровен усмехнулся, — пока не подозревают о вашем существовании. И только вы, как единственный законный наследник, сможете объединить вокруг себя все силы и восстановить равновесие мира. Остановить гражданскую войну и всеобщими усилиями не допустить разрушения Стены. Это ваше предназначение, милорд. Это то, ради чего вы появились из небытия. И, наконец, последнее. Я понимаю вас, когда вы говорите о том, что все эти вещи новы для вас, а сами вы более чем неопытны во всех этих делах. Но я выступаю здесь не как некий Лейн Гровен, а как полномочный представитель великого Ордена Вопрошающих, который готов предложить вам совет и помощь во всех делах. И, смею уверить вас, ваше высочество, что возможности Ордена дают нам основание надеяться на победу. А из баронов — у меня есть предположение, что и герцог Ллевеллин, и граф Гленгорм также на вашей стороне. Также я уверен и в графе Хантли. Наверняка найдутся и другие.

Эдмунд устало вздохнул.

— О, боги… Я должен подумать.

— Разумеется. И заодно, — епископ направился к дверям, — подумайте ещё вот о чём: свои личные проблемы — я, кажется, догадываюсь, что вы имеете в виду, — вы не сможете решить, забившись в какую-нибудь нору. И только законный король сможет всё.

Не дождавшись ответа, Гровен сделал лёгкий поклон и вышел из кабинета.

Глава 26

БРЕМЯ ВЛАСТИ

На следующее утро после памятного разговора с Лейном Гровеном последний отбыл из Драмланрига, удовлетворившись устным обещанием новоиспечённого герцога Беркли обратиться за помощью к всемогущему Ордену Вопрошающих, когда в том придёт нужда. И Эдмунд, да и, похоже, сам Ллевеллин тайком вздохнули с облегчением, когда тёмно-фиолетовая ряса последний раз мелькнула за огромными двустворчатыми дверями Большой залы. Что и говорить — сам облик вопрошающего, несмотря его на тихий голос, разумные слова и понимающие взгляды, вселял какую-то непонятную тревогу, а во всём, что говорил епископ, невольно подозревался некий тайный смысл.

Зала сразу стала пустой. В буквальном смысле она была почти пустой и до этого: три человека в огромном помещении в сотню футов длиной и полсотни шириной, с высокими каменными колоннами, капители которых терялись во мраке, роскошными шпалерами и стенами, увешанными церемониальными доспехами и оружием. В креслах возле колоссальных размеров камина пять минут назад здесь сидели сам герцог, Эд и епископ Гровен, но последний как будто заполонял собой всё пространство. Другие звуки в его присутствии замолкали, а всё внимание обращалось только на рослого монаха в тёмных одеждах. Гровен ушёл, и в зале сразу стало тихо и пустынно.

— Эм-м… — пробормотал герцог, обращаясь к Эдмунду, — непонятный человек… как и все они. В целом я представляю, что именно он мог наговорить тебе вчера, но я бы… да, я бы не советовал принимать за чистую монету всё, что ты услышал от этого господина. Хотя придраться мне не к чему: его доказательства безупречны, а побуждения благородны. С другой стороны, говорят, что проще подружиться с тенью, чем понять, о чём в действительности думает Вопрощающий.

Эдмунд задумчиво кивнул. Что ж, оказывается, не только у него, даже принимая во внимание его полную неопытность во всех этих делах, сложилось такое представление. От Гровена веяло затаившейся опасностью. Несмотря на его складные речи, юноша и сейчас не мог бы с уверенностью утверждать, что епископ со всеми его «благородными побуждениями» — его друг.

Вскоре к ним присоединился и Лотар, с интересом выслушавший как рассказ Эдмунда, так и предположения своего деда по этому поводу. Видно было, что герцог Ллевеллин души не чает в своём внуке, а тот отвечает ему уважением и почтительной любовью; оба они вели разговор почти на равных, с вниманием друг друга выслушивая и обмениваясь соображениями, несмотря на солидную разницу в возрасте. Герцог, суровый сухопарый старик с благородной внешностью, отличался немногословием и замкнутостью, но сейчас лёгкая улыбка нередко озаряла его лицо, а разговор с Лотаром более напоминал общение с ещё молодым, но уже уважаемым другом. В душе у Эдмунда даже шевельнулось какое-то неведомое ему прежде чувство: это то, мелькнуло сожаление, чего у него никогда не было и, по всей видимости, уже никогда не будет. Ни деда, ни отца, ни матери. Только сестра.

Эта мысль вернула юношу на землю: да, у него есть дела, которые сейчас имеют для него куда более важное значение, чем все Роберты Даннидиры вместе взятые. Только тогда, когда Алиенора будет в безопасности — щемящее воспоминание о Бланке он старался задвинуть куда-то вглубь, хотя это плохо получалось, — только тогда он даст себе труд подумать обо всех тех отвлечённых делах, про которые толковал епископ.