Имортист - Юрий Никитин

– Ничего нет жестокого, – возразил я. – Простой человек… да и не простой, с удовольствием смотрит на казни. С удовольствием!

– Да-да, – подтвердил он с готовностью. – Казнокрадам – расстрел, виселица или кол, а семья – на улицу. Ибо полная конфискация.

ГЛАВА 14

Напряжение нарастало, он все никак не мог перейти к делу, с которым явился, говорил очевидные вещи, уже много раз пережеванные, я терялся в догадках, нехорошее предчувствие скребло загривок.

– Мы знаем, – заговорил он убеждающим голосом, – что входим в тот крохотный процент, что способен генерировать новые идеи или творчески переосмысливать старые. Еще около десяти процентов способны эти идеи воспринимать. Остальные девяносто процентов могут только пассивно принимать или не принимать идеологические разработки… К счастью, обычно народ тупо слушает и возвращается к своей работе и к воспитанию детей. Почему «к счастью», понятно, нам еще одно строительство коммунизма, и о России можно будет забыть уже в этом поколении, а следующее русских будет перечислять наравне со скифами, гиксосами и хазарами. Однако же начало имортизма показало, что это совпало с интересами, желаниями, подсознательными стремлениями народа. Даже не просто своего народа, а народов. Как всегда, русская интеллигенция, отстаивая свое исключительное право поплевывать и на власть, и на народ, а любить и восторгаться только собой, имортизма не поняла и не приняла.

Я сдвинул плечами:

– Тем хуже для нее.

Вертинский хмыкнул, сказал вкрадчиво:

– Уже то, что самые подлейшие и разрушающие наше государство книги издают на Западе, награждают премиями, медалями, а самих авторов называют… как называют?

Он старался перетащить меня из моей колеи в другую, я все не мог уловить, к чему он ведет.

– Если загибать пальцы, – ответил я, – то Аверинец – совесть нации, Молофеев – гордость русской литературы, Бродский – великий поэт, деревянный рубль воняет, кто ответит за слезинку невинного ребенка, русские – аморальная нация, насилием ничего решить нельзя…

Вертинский кивнул, благодаря, сказал с жаром:

– Ага, так вот уже то, что их на Западе превозносят, заставит каждого думающего понять, за что.

Я обронил:

– Ну, нам-то все давно понятно. Столыпинские галстуки им всем нацепить бы. Впрочем, нацепим. Пришло время. Время Топора.

Вертинский подхватил с прежним жаром:

– Писателя, которого взахлеб переводят за рубежом и подают как лучшего писателя России, – к стенке! Это предатель внутри страны, разрушающий ее изнутри, клевещущий на нее и помогающий ее разрушать врагу!

Я наклонил голову, вот такие и разрушили коммунизм, доводя его идеи до абсурда. Начиналось с простодушных энтузиастов вроде Нагульнова, а потом пошли косяки хитроумных чиновников. Последним их деянием был сухой закон при полном ничтожестве в кресле генсека. Вертинский не простодушный энтузиаст, но и не похож на хитроумного чиновника… или похож? Что-то в нем есть от чиновника, но в то же время это в самом деле могучий деятель. Из числа тех, кто приходит уже в свершившуюся революцию или же переходит на ее сторону, а затем быстро захватывает там лидирующие позиции. К сожалению, такое уже случалось практически во всех революциях, во всех великих стройках…

Задумавшись, я слушал его сильный уверенный голос вожака:

– Если предоставить свободу человеколюбию и милости, система законов разрушится вся! Потому с правозащитниками надлежит поступить как с разносчиками чумы: немедленно изолировать и сжечь. Вообще не надо бояться делать то, что не умеем. Надо помнить, ковчег был построен любителем. Профессионалы построили «Титаник».

Он говорил правильно, даже слишком правильно. И все это зачем-то мне, как будто возвращает мои же слова. То ли старается зачем-то уверить, что целиком и полностью мой человек, дышит моим воздухом и говорит моими словами, то ли просто ловит момент, чтобы перейти к какому-то щекотливому вопросу, явно неприятному мне, иначе уже давно бы все сказал, не тот он человек, чтобы вилять вокруг без особой необходимости.

– Знаменательно, – воскликнул он с восторгом, – что имортизм в первую очередь пустил корни в среде высоколобых! Любых, будь это люди бизнеса, искусства, политики, науки. Впрочем, это объяснимо, ибо при нынешнем уровне цивилизации даже так называемый бедный класс в состоянии работать пять часов в день, а то и вовсе не работать, а жить на немалое пособие, а все остальное время кайфовать, балдеть, расслабляться, отрываться…

Я кивнул, не отрицая, он продолжал с еще большим энтузиазмом:

– Уровень жратвы для банкира и слесаря один и тот же, официантка от кинозвезды в постели ничем не отличается, как и виски за тыщу баксов за бутылку от виски за один доллар, а если и отличается, то не настолько, чтобы для этого вкалывать дни и ночи, лезть на вершину, отказывать себе в ежедневных удовольствиях, так ведь? Так. Но вот те, кто вкалывал в юности, оказались готовы отказаться от ежедневных утех плоти снова ради возможности покорить еще одну вершину… достижение которой обещает так много! Я просто не ожидал, честно говоря, что имортизм вот так победно попрет, аки танк рыкающий.

Я должен был быть польщенным, я и чувствовал себя польщенным, но все же предостерег, надо было по атмосфере в кабинете как-то реагировать, чтобы не слишком, но и не чересчур нейтрально, трудное ремесло политика балансировать на полутонах:

– «Демократия» переводится с греческого как «власть народа». Администрация США в течение последних лет доходчиво поясняет остальному миру, о каком именно народе идет речь. И каким идеалам необходимо следовать человечеству, а то…

– Да, правду лучше всего говорить из танка… Но если уж тонуть – то на «Титанике»! Нет-нет, у меня и мысли нет, что потонем. Наоборот, мы в самом деле прем, как конница молодого ислама, когда малые отряды с легкостью захватывали целые страны.

Он говорил искренне, я чувствовал, однако что-то настораживает в такой напористой искренности, я кивнул:

– Да-да, пока что ответный удар только готовится.

– Ну так уж и удар! Чем они могут ответить?

– Мы просто захватили мир врасплох, – сказал я спокойно. – Разве не так? Все смотрят в сторону крылатых ракет, сибирской язвы, высокоточных бомб… Но на той стороне уже спешно готовят контрудар.

Он засмеялся несколько принужденно:

– Но не смогут же крылатыми ракетами? Пришлось бы разнести и свои университеты. А профессуру вообще в распыл… Нет, мы ударили как раз в нужное время. С коммунизмом случилась беда лишь потому, что начали строить слишком… рано. Идеалы слишком высокие, из далекого будущего, а человечек, увы, из прошлого. То же самое и сейчас, только еще хуже. Да-да, намного хуже. Коммунизм строили в отдельно взятой стране, это кончилось катастрофой для этой отдельно взятой, но сейчас «общечеловеческие ценности» пытаются распространить на весь мир. Вот это будет подлинная катастрофа, ибо они абсолютно нежизнеспособны, хоть и красивенькие. Но тот, кто наивно пытается их принять сейчас, просто не понимает, что в мире общечеловеков абсолютное преимущество получают мерзавцы, которым эти ценности ниже гениталий…