Эльфийский клинок - Ник Перумов

Гном нахмурился.

– Он нашёл нас сам, и наши с ним распри – наши распри, – угрюмо отрезал он. – Наша ссора не касается Аннуминаса!

– Его могут искать совсем за другое, – поджав губы, ответил Рогволд. – Негоже укрывать того, кто должен предстать перед судом. У нас невинных не хватают!

– И всё-таки непонятно: зачем ему всё это понадобилось? – пробормотал Дори. – Что он сказал – что встреча не была случайна?!

– Что гадать, – угрюмо молвил Бран. – Хотел бы я знать, что этот Олмер имел в виду – «желаю вам вернуться такими, какие вы есть сейчас»? Неужели он знает что-то и про Морию?

– Выясним, когда доберёмся, – в тон ему обронил Торин.

– А всё же мы зачем-то понадобились ему, – задумчиво сказал Рогволд. – Иначе зачем ему мирить своего горбуна с вами? И ведь помирил-таки! Кто знает – последняя ли это встреча?

Они говорили ещё долго, но так и не решили, какая корысть могла быть у Олмера и какое отношение их поход мог иметь к этому тёмному, загадочному человеку. Бросив ломать голову, они улеглись спать: до Ворот Мории оставалось совсем немного – всего лишь два перехода.

Фолко спал плохо. Его мучили неясные, сбивчивые сновидения; его внутреннему взору представали то не виданные никогда им высокие башни, охваченные странным голубоватым огнём, то заполненные багровым туманом провалы и смутные тени, двигающиеся в кровавой мгле; а то, словно наяву, он видел чёрные перчатки на могучих руках Олмера, ломающих так долго казавшийся ему несокрушимым топор Торина. И ещё не оставляла Фолко мысль о том, что у Олмера имелась некая тайная цель, быть может, он хотел, чтобы хоббит и его спутники действительно пробились в Морию и подаренный клинок мог пригодиться там; однако хоббит ощущал и то, что Олмер действовал по наитию, словно движимый внезапным порывом…

Последние дни пути проходили в напряжённом ожидании. Леса исчезли, уступив место печальной, полной брошенных домов и одичавших садов равнине. Сиранона здесь резко сворачивала вправо, уходя к югу вдоль стен Туманных гор. Фолко не слезал со своего пони, держась вместе с Глоином, Двалином, Рогволдом и Торином в голове обоза. Они удвоили осторожность; прятаться было негде, и они старательно обходили пустые фермы и хутора, избегая смотреть на чёрные окна пустых домов, казавшиеся выклеванными вороньём глазницами мёртвых. Встреча с Олмером и Санделло по-прежнему не выходила из головы у хоббита; но, сколько он ни раздумывал, так и не мог понять, какая же судьба привела этого необычайного человека на одну тропу с ними и зачем ему потребовались эти объяснения. Однако земные заботы держали крепко, похоже, лишь его одного; на подходе к Воротам Мории гномы позабыли всё на свете. Их глаза горели, с губ срывались невнятные восклицания на неизвестном хоббиту языке; они подходили к главной святыне своего народа. «Непроглядно темна вода Келед-Зарама, и холодны как лёд ключи Кибель-Налы…»

В последний день их пути дорога шла гребнем холмистой гряды, северным краем Привратной долины. Они оставили позади остатки пристани, изглоданной давним пожаром; Фолко и Торин, не удержавшись, дошли до разрушенных каменных ступеней, когда-то высеченных гномами в обход Приморийского порога. С началом новой Эпохи гномы расчистили путь своим плоскодонкам и плотам вниз по реке и проложили новую дорогу поверху долины. Когда-то так испугавшее Фродо болотистое озеро исчезло; по дну долины весело бежала Сиранона, склоны приречных холмов покрывали запущенные яблоневые сады.

– Это была большая работа, – негромко, словно сам себе, проговорил Торин со вздохом. – И всё пошло прахом…

Позади них послышались шаги – от остановившихся наверху фургонов к ним спускался Глоин. Гном-мориец оделся в лучшие одежды, его могучую грудь прикрывала сверкающая кольчуга, на широком узорчатом поясе висели изукрашенный топор и шипастый боевой кистень. Он остановился рядом с ними и положил руку на плечо Фолко – хоббит ощутил мелкую дрожь, время от времени пробегавшую по телу Глоина. Изгнанник стоял на пороге родного дома.

Несколько мгновений они молчали, глядя на серые стены утёсов, среди которых скрывались Ворота; потом Глоин вдруг улыбнулся и слегка подтолкнул хоббита.

– Нравится, Фолко? То ли ещё будет, когда мы выметем эту нечисть, что опять натекла в Казад-Дум! Клянусь бородой Дьюрина, больше людям не придётся бросать обжитые места возле наших Ворот.

– Красиво, – умиротворённо вздохнул хоббит, глядя на голубую ленту Сираноны. – Погоди, Глоин, я слышал, что прежде здесь был какой-то страшный застойный пруд, где водились всякие страшилища?!

– Верно, – с улыбкой кивнул Глоин. – Тут такое было!.. Гномы после победы взялись осушить это озеро, но сперва сплели сеть из последних остатков мифрила и выловили Хрящелапого со всем потомством, воду спустили и дыру в подземные реки наглухо забили, а потом вновь вернули Сиранону в прежнее русло.

Фолко хотел расспросить морийца о подробностях той ловли, но с дороги их окликнули товарищи. Солнце уже опустилось к самому горизонту. Ворота лежали в нескольких сотнях шагов от них, а в наскоро разбитом лагере уже разжигали костёр для ужина. Фолко вздохнул и побрёл готовить вечернюю трапезу. Штурм Ворот был назначен на завтра.

Глава 4

Казад-Дум

«И чего только эти Большие не наплетут! – думал вечером Фолко, укладываясь спать. – О каком ужасе они болтали?! Земля как земля, скалы, холмы, речка… сады замечательные… руки бы только приложить…»

Он вздохнул, вспомнив огороды и поля Хоббитании. Его ладони успели отвыкнуть от заступа, и сейчас у него появилось смутное желание вот просто так пойти и подрезать или окопать те яблони у реки.

Однако ночь, проведённая у преддверья Чёрной Бездны, заставила его забыть обо всём. Провалившись как-то сразу в глухой, тяжёлый сон, хоббит внезапно проснулся среди ночи в липком, холодном поту; он не помнил, что ему снилось, зная лишь, что это было омерзительно и отвратительно до тошноты. Лёжа на спине, он открыл глаза и едва не задохнулся – воздух в фургоне показался ему донельзя затхлым и тяжёлым, он давил на грудь, словно мешки с песком, а вдобавок чудилось, что полог темноты собрался в десятки и сотни иссиня-чёрных клубков, и из каждого на Фолко глядят чьи-то холодные, неживые глаза. Хоббит и затрепетал, словно бабочка на булавке; не было сил пошевелиться, потянуться к оружию, закричать. Откуда-то из глубины сознания стал подниматься ощущаемый всем его телом, не только ушами, смутный гул; повозка едва ощутимо вздрагивала. Откуда доносился этот гул, Фолко не мог сказать; он просто понял, что ещё мгновение – и его дыхание пресечётся навечно. Страха не было; на хоббита наваливалось небытиё, бесформенное, всепоглощающее, неотвратимое…