Американские боги - Нил Гейман

Погладив его по волосам, она предложила ему войти, а позднее сложила его одежду в черный пластиковый мешок и выбросила в мусорный контейнер позади отеля в нескольких кварталах от своего дома. Пистолет и бумажник она сложила в пакет из супермаркета и, налив сверху спитой кофейной гущи и скисшего молока, завязала и бросила пакет в урну на автобусной остановке.

Она не оставляет сувениры на память.

Где-то на западе, над морем, оранжевое ночное небо вспыхивает дальней молнией, и Билкис знает, что скоро снова польют дожди. Она вздыхает. Не хочется промокнуть. Она уже решает вернуться в квартиру, принять ванну, побрить ноги – похоже, она только и делает, что бреет ноги, – и спать, спать…

Она сворачивает на боковую улочку, которая поднимается на холм, где припаркована ее машина.

Сзади ее освещают фары, замедляясь при приближении, и она с улыбкой поворачивается к улице. Улыбка застывает у нее на губах, когда она видит белый шестидверный лимузин. Мужчины в шестидверных лимузинах желают трахаться в шестидверных лимузинах, а не в уединенном святилище Билкис. И все же это может стать зацепкой на будущее.

С жужжанием опускается затемненное стекло, и Билкис с улыбкой идет к лимузину.

– Привет, дорогуша, – говорит она. – Ищешь чего-нибудь?

– Сладкой любви, – отвечает голос с заднего сиденья.

Она заглядывает внутрь, насколько это возможно через приспущенное стекло: она знает девушку, которая села в лимузин с пятью пьяными футболистами, и ее сильно изувечили, но там, похоже, только один клиент, почти мальчишка на вид. По ощущению, такой поклоняться ей не станет, но деньги, приличные деньги, что она вот-вот возьмет из его рук, – сами по себе энергия (барака, называли ее когда-то), которую она может использовать, и, сказать по правде, в такие времена каждая малость идет в дело.

– Сколько? – спрашивает он.

– Зависит от того, чего ты хочешь и как долго, – говорит она. – И можешь ли ты себе это позволить. – Она чувствует дымный запах, тянущийся из окна лимузина. Запах тлеющих проводов и перегретых компьютерных плат. Дверь открывается изнутри.

– Заплачу за что захочу, – говорит клиент.

Она наклоняется внутрь машины, оглядывается по сторонам. Больше там никого нет, только один клиент, одутловатый мальчишка, которому на вид и пить-то рано. Никого больше, поэтому она садится.

– Золотая молодежь, а? – говорит она.

– Золотее не бывает, – отвечает он, придвигаясь к ней на кожаном сиденье. Двигается он неуклюже.

Билкис улыбается.

– М-м-м, – тянет она. – Заводит. Ты, наверное, один из Интернет-миллионеров, о которых я читала.

Тут он охорашивается, раздувая щеки, как бульдог.

– Ага. И многое другое. Я техномальчик.

Машина трогается с места.

– Ну, Билкис, – говорит он, – так сколько будет стоить отсосать?

– Как ты меня назвал?

– Билкис, – повторяет он, а потом поет голосом, для пения не подходящим, «Ты нематериальная девушка в материальном мире». Есть что-то заученное в его словах, будто он не раз разыгрывал этот диалог перед зеркалом.

Она перестает улыбаться, меняется в лице, которое становится мудрее, проницательнее, жестче.

– Чего тебе надо?

– Уже сказал. Сладкой любви.

– Я дам тебе то, что ты хочешь.

Ей нужно выбраться из лимузина. Машина едет слишком быстро, чтобы выпрыгнуть, открыв дверь, но она это сделает, если не сможет заговорить ему зубы. Что бы тут ни происходило, ей это не нравится.

– Чего я хочу. Да. – Он медлит, проводит языком по губам. – Я хочу, чтобы мир был чист. Я хочу, чтобы завтра принадлежало мне. Я хочу эволюции, делегации полномочий, революции. Я хочу, чтобы мои люди вышли из зоны пониженного давления на высокое плато господствующих тенденций. Твой народ – подполье. Это неправильно. Мы должны сиять в свете прожекторов. Софиты спереди и сзади. Вы так долго сидели в глубоком подполье, что совсем ослепли.

– Меня зовут Эйша, – говорит она, – я не понимаю, о чем ты говоришь. На углу улицы работает еще одна девушка, это ее зовут Билкис, а не меня. Мы могли бы вернуться на Сансет, тогда получишь нас обеих…

– Эх, Билкис, – говорит он, театрально вздыхая. – Запас веры, на каком всем нам жить, ограничен. Люди уже достигли предела того, что могут нам дать. Граница веры.

А потом снова поет фальшиво и гнусаво «Ты девочка-аналог в мире цифровом».

Лимузин слишком быстро сворачивает за угол, и мальчишку швыряет на нее. Водитель скрыт за затемненным стеклом. Тут ее охватывает иррациональная уверенность, что машину никто не ведет, что белый лимузин едет сам собой через Беверли-Хиллз, будто Херби, «фольксваген»-букашка из диснеевского мультфильма.

Протянув руку, мальчишка стучит по затемненному стеклу.

Машина замедляет ход, и не успевает она еще остановиться, как Билкис уже толкает дверь и наполовину выпрыгивает, наполовину выпадает на асфальт. Она – на шоссе на склоне холма Слева от нее круто вверх уходит холм, справа – обрыв. Она бежит вниз по шоссе.

Лимузин стоит неподвижно, урчит мотор.

Дождь начинает моросить, туфли на высоком каблуке скользят, грозя вывернуть ногу. Она скидывает их на бегу, а дождь льет все сильнее, и Билкис бежит, выискивая, где бы сойти с шоссе. Ей страшно. Да, у нее есть сила, но это магия голода магия похоти. Она помогла ей выжить в этой стране, но в остальном ей нужно полагаться на острые глаза и острый быстрый ум, на свой рост и свою выдержку.

Справа от нее – металлическое заграждение по колено высотой, не позволяющее машинам, которые занесло, скатиться кувырком вниз со склона, а теперь по шоссе льет дождь, превращая его в реку воды, и стопы у нее начинают кровоточить.

Перед ней раскинулись огни Лос-Анджелеса, мигающая электрическая карта воображаемого королевства, небеса, распростершиеся у нее под ногами, и она знает: чтобы спастись, ей нужно только сойти с шоссе.

«Черна я, но красива, как шатры Кидарские. Я нарцисс Саронский, лилия долин, – беззвучно произносит она в дождь и в ночь. – Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви».

Молния зеленым раскалывает небо. Она оступается, скользит несколько футов, обдирая ногу и локоть, а поднявшись, видит, как с холма на нее надвигается свет фар. Он приближается слишком быстро, и она не в силах решить: броситься ли вправо, где машина может размазать ее о склон, или влево, где можно упасть с обрыва. Она перебегает дорогу, собираясь вжаться во влажную землю, вскарабкаться наверх, но белый лимузин скользит, забирая задом вправо, по скользкому шоссе, черт, идет, наверное, под восемьдесят, может быть, даже летит по воде над шоссе, и она цепляется пальцами за землю и сорняки, вот сейчас она заберется наверх, она знает… но земля осыпается комьями, а вместе с ней падает на дорогу и Билкис.