Американские боги - Нил Гейман

– Уверена, так оно и есть. Я справлюсь.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Эй, старый друг,

Скажи и налей, друг,

Гляди веселей, друг,

Это ж каждая дружба дает течь…

Не грузи, мы ведь вместе, – о чем речь:

Ты, я, он – слишком много судеб на круг…

Субботнее утро. Стук в дверь.

На пороге – Маргерит Ольсен. Войти она отказалась, так вот и стояла в солнечным пятне с очень серьезным видом.

– Мистер Айнсель…

– Майк, ладно? – улыбнулся Тень.

– Майк, да. Не придете ли на обед сегодня? Часов в шесть? Ничего сверхъестественного, просто спагетти с тефтелями.

– Я люблю спагетти с тефтелями.

– Разумеется, если у вас другие планы…

– Никаких планов у меня нет.

– В шесть часов?

– Мне принести цветы?

– Если хотите. Но это дружеский жест. Ничего романтического.

Он принял душ. Сходил пройтись – всего через мост и обратно. Солнце в небе напоминало потертый четвертак, и к полудню воздух прогрелся настолько, что, возвращаясь домой, в теплом пальто он взмок. Он сгонял на «тойоте» в «Деликатесы Фреда» за бутылкой вина. Бутылка стоила двадцатку, что показалось Тени гарантией качества. Он не слишком хорошо разбирался в винах, поэтому купил калифорнийское каберне, так как видел однажды наклейку – когда он еще был моложе и люди прилепляли наклейки на бамперы машин, – где значилось: «ЖИЗНЬ – ЭТО КАБЕРНЕ», он тогда еще очень смеялся над игрой слов с припевом из знаменитого киношлягера.

В подарок Ольсенам он купил растение в горшке. Зеленые листья, никаких цветов. Совершенно ничего романтического.

Еще он купил пакет молока (которое не выпьет) и набор из фруктов (который не съест).

После этого он доехал до закусочной Мейбл и купил там один-единственный завертыш.

При виде его лицо Мейбл осветила улыбка.

– Хинцельман тебя поймал?

– Я и не знал, что он меня ищет.

– Ищет. Хочет взять тебя с собой на рыбалку на льду. И Чад Муллиган спрашивал, не видела ли я тебя. Приехала его кузина из другого штата. Троюродная сестра, мы таких еще называли поцелуйными кузинами. Такая душечка. Она тебе понравится. – Положив пирог в бумажный пакет, Мейбл закрутила верх, чтобы пирог не остыл.

Тень проехал весь долгий путь до дому: одной рукой крутил баранку, а другой держал пирог, от которого откусывал по дороге. Крошки сыпались ему на джинсы и на пол машины. Тень проехал библиотеку на южном берегу озера. Укутанный снегом и залитый полуденным солнцем городок казался черно-белым. Весна представлялась невообразимо далекой: драндулет будет вечно маячить на льду посреди шалашиков рыбаков, трейлеров и следов снегоходов.

Вернувшись к себе, он припарковал машину и прошел по подъездной дорожке к лестнице своей квартиры. Щеглы и поползни у кормушки для птиц не удостоили его и взглядом. Он вошел внутрь, полил растение, спрашивая себя, не следует ли поставить каберне в холодильник.

До шести еще оставалась уйма времени.

Тень пожалел, что не может больше спокойно смотреть телевизор. Ему хотелось, чтобы его развлекли, не хотелось думать, хотелось просто посидеть, давая омывать себя потоку картиной и звука. «Хочешь увидеть титьки Люси?» – прошептало что-то из его памяти голосом Люси, и он покачал головой, хотя никто не мог увидеть этого жеста.

Тут Тень понял, что нервничает.

Со времени его ареста три года назад это будет его первое общение с людьми – нормальными людьми, не сокамерниками, не богами и культурными героями, не сущностями из сновидений. Ему придется разговаривать, подавать реплики от имени Майка Айнселя.

Зазвонил телефон.

– Да?

– Разве так полагается отвечать на телефонный звонок? – прорычал Среда.

– Когда мне подключат телефон, тогда и буду отвечать вежливо, – отозвался Тень. – Чем могу помочь?

– Не знаю, – ответил Среда. Повисла пауза. Потом он сказал: – Организовывать богов – все равно что пытаться выстроить в шеренгу скот. Ни тем, ни другим порядок не свойствен. – В голосе Среды звучала смертельная усталость, какой Тень никогда не замечал раньше.

– Что случилось?

– Трудно все. Слишком, черт побери, трудно. Даже не знаю, получится ли. С тем же успехом мы можем просто перерезать себе горло. Просто перерезать горло сами себе.

– Не надо тебе так говорить.

– Ну да, ну да.

– Что же, если ты перережешь себе горло, – Тень шуткой попытался вытянуть Среду из его депрессии, – возможно, тебе даже больно не будет.

– Будет. Даже для таких, как мы, боль есть боль. Когда действуешь в материальном мире, материальный мир воздействует на тебя. Боль причиняет страдание так же, как жадность пьянит, а похоть жжет. Возможно, мы и умираем трудно, возможно, нас не так просто прикончить раз и навсегда, но мы все же умираем. Если нас еще любят и помнят, нечто, очень похожее на нас, занимает наше место, и вся чертова канитель начинается сызнова. А если нас позабыли, с нами покончено.

Тень не нашел, что на это сказать.

– Ты откуда звонишь?

– Не твое собачье дело.

– Ты пьян?

– Пока еще нет. Я все думаю о Торе. Ты его никогда не встречал. Большой парень, совсем как ты. Добросердечный. Не слишком умный, черт возьми, но отдаст тебе рубаху с тела, если его попросишь. И убил себя. Засунул ствол в рот и прострелил себе башку в Филадельфии в 1932 году. Ну разве так положено умирать богу?

– Прости.

– Тебе же насрать, сынок. Он был вроде тебя. Тупой громила. – Среда замолчал и закашлялся.

– Что случилось? – во второй раз спросил Тень.

– Они вышли на связь.

– Кто?

– Оппозиция.

– И?

– Хотят обсудить перемирие. Мирные переговоры. Живи и давай, черт побери, жить другим.

– И что будет теперь?

– Теперь я поеду пить плохой кофе с технопридурками в Массоник-холл в Канзас-Сити.

– О'кей. Ты меня где-нибудь подхватишь или мне туда подъехать?

– Оставайся на месте и не высовывайся. Ни во что не впутывайся. Слышишь?

– Но…

Послышался щелчок, а за ним – молчание мертвой линии. Телефон все еще был отключен. Гудка не было, как не было его и прежде.

Оставалось только убивать время. Разговор со Средой разбередил тревогу. Тень встал, намереваясь прогуляться, но за окном уже спускались сумерки, поэтому он снова сел.

Взяв со стола «Протоколы заседаний городского совета Приозерья за 1872-1884», он взялся перелистывать страницы, скользя глазами по мелкому шрифту, не читая, по сути, но временами останавливаясь, когда что-то привлекало его внимание.

В июле 1874 года, как выяснил Тень, городской совет был озабочен наплывом в город сезонных лесорубов-иностранцев На углу Третьей и Бродвея собирались строить оперный театр Предполагалось, что неурядицы, связанные с уничтожением Мельничного ручья, стихнут сами собой, как только запруда при мельнице превратится в озеро. Совет санкционировал выплату семидесяти долларов мистеру Сэмуэлю Сэмуэльсу и восьмидесяти пяти долларов мистеру Хейки Солминену в компенсацию за землю и расходы, понесенные в ходе перевоза имущества с участка, подлежащего затоплению.