G.O.G.R. - Анна Белкина

— Так, значит, ваш «мужик» был в очках? — уточнил Серёгин.

Поливаев задумался, наморщив невысокий лобик.

— Нет, — сказал он, завершив мыслительный процесс. — Очки снимите. Тогда покатит, зуб даю, как пить дать, мужики!

Пётр Иванович и Сидоров были удивлены и даже ошарашены таким поворотом дела. Это что же получается? Американец Мартин Мильтон, представитель совета директоров международной корпорации «Росси — Ойл», спасает от киллеров секретаршу Сумчатого и Чеснока, спрыгивает с четвёртого этажа и представляется «милиционером Геннадием»?! Глупости какие! Но всё-таки не с потолка же его взял этот Поливаев! Он, хоть и алкаш, а знает, что говорит… Надо бы поспрашивать о нём у «населения» изолятора — может, узнают?

Казаченко и Сидоров снова занялись тем, что приводили и уводили пойманных «Королей» и «Динозавров», а Серёгин по очереди показывал им «Поливаевского мужика». Каждый из них снова отвечал по-своему.

Ведеркин:

— … - и пожимание плечами.

Крекер:

— Не тусовался.

— Додик:

— Не знаю, но по морде — авторитет.

Уж:

— Да и этого гуся́ я не жмурил, харэ мокруху вешать!

Сумчатый:

— Крот!

Серёгин не стал разговаривать с Сумчатым — ему хоть кого покажи и каждый будет — «крот».

Чеснок:

— Крот!

А вот, Чесноком Серёгин заинтересовался: Родион Робертович был куда рассудительнее мягкотелого моллюска Сумчатого. И поэтому Петру Ивановичу показалось, что он кого-то в этом фотороботе узнал.

— И что же это за «крот»? — переспросил Серёгин.

— Ой, — ойкнул Чеснок. — Где-то я его видел… Кажется, в «Росси — Ойле» вертелся… Но вы же знаете, как они там колдуют! У них какой-то «Хогвартс», а не корпорация! Они на меня порчу навели-и!

Поняв, что Родионом Робертовичем овладевает истеричная паника, Пётр Иванович решил, что пора прекратить его мучить и увести в спокойный и лишённый стрессов изолятор.

Потом был Кашалот:

— Крот!

Пётр Иванович уже наелся «кротами», поэтому и Кашалота тоже удалили.

Но больше всех отличился в показаниях Утюг:

— Тень!

— Те-е-ень?? — в один голос опешили Серёгин и Сидоров, а Серёгин едва не упал назад вместе со стулом.

Утюг, слегка напуганный реакцией на свои слова, похлопал глазами и изрёк:

— Ну, да, вот, похожий, только прича другая у Теня́ была, а так он — Тень… А может и не Тень, а мент ваш какой-то, — Утюг поскрёб макушку и заключил: — Не знаю.

— Так, Тень, или «не знаю»? — не унимался Сидоров, кружа по кабинету вокруг стула Утюга.

— Тень, — буркнул Утюг. — Или… «не знаю»… Не знаю.

Кажется, что Утюг врёт. Любит он врать. Вообще, Утюга лучше было бы и не спрашивать. Серёгин сделал запрос по всем донецким отделениям милиции разыскать сотрудника с данной внешностью, а потом — они с Сидоровым снова отправились в Пролетарский район: закинуть домой Поливаева и навестить Подклюймуху.

Поливаев требовал часы.

— Они мне по закону положены! — визжал он, пока ехал с Серёгиным и Сидоровым в служебной машине. — Я помог бандита найти? Помог! Часы давайте!

Уже все уши прожужжал!

— Я от вас не вылезу, пока не вручите часы! — заявил Игорь Поливаев, когда Пётр Иванович остановил «Самару» на небольшой стоянке во дворе его дома.

— Игорь Игоревич, — сказал Серёгин, наевшись этим нытьём о часах. — Понимаете, часы — это премия, награда. Их не вручают просто так, во дворе. Мы вас вызовем в райотдел, соберём торжественное собрание, и там вам торжественно вручат часы.

— Правда? — вмиг оживился Поливаев, перегнувшись с заднего сиденья на переднее, поближе к Серёгину.

— Правда, правда, — заверил Пётр Иванович, чтобы как-нибудь отвязаться от такого навязчивого «героя».

Только тогда Поливаев согласился выпростаться из «Самары» и проследовать к подъезду. На закрытой металлической двери кто-то написал губной помадой: «Приф, чувихи! Я — Моркофка — дефа4ка-ЭМО4ка! 4моки-4моки!».

— Вот, видите, благодаря мне справедливость восторжествовала! — радовался Поливаев, выписывая ногами на снегу неровные широкие зигзаги.

Около подъезда дежурили дружинники Подклюймухи, маскируясь под простых парней, вышедших покурить. Денёк выдался морозный, и они уже успели замёрзнуть. Дружинники подняли воротники, закутавшись по самые носы, надвинули шапки на глаза и пританцовывали, выпуская из-за воротников облачка пара. Один замёрзший дружинник практически примёрз к пустой бутылке из-под пива, но продолжал старательно изображать веселье по поводу удачно сданного зачёта.

Пётр Иванович посмотрел на них, как они кутаются в свои куртки, пожалел их и решил зайти в гости к бабушке Лютченко.

Бабушка опять что испекла. В квартире пахло свежей выпечкой и дрожжами, из кухни прилетал жар духовки. Недавно так же было и у Петра Ивановича — пока у него жила Сабина Леопольдовна Кубарева.

— Ой, ребятки, — заскрипела бабушка Лютченко, увидав Серёгина и Сидорова. — А ко мне гости придут — сестра двоюродная с мужем Илюшенькой. Напекла вот им печеньечка и тортик. Попробуйте, вот, печеньечка!

Бабушка Лютченко схватила Петра Ивановича и Сидорова за рукава курток и потащила сразу же на кухню, не дав даже задержаться в прихожей и снять ботинки.

«Печеньечко» оказалось песочным, и, к тому же — украшенным взбитыми сливками тридцати пяти процентной жирности. Бабушка энергично выставила на стол две немаленькие тарелки и принялась наполнять их этим жирным «печеньечком». Пётр Иванович и Сидоров сидели за столом в куртках и думали о том, что, наверное, не съедят и двух штук, а в тарелке у каждого появилось уже штук по семь.

Бабушка Лютченко ещё что-то варила в кастрюле и жарила на сковородке. Она, не прекращая, рассказывала о своей двоюродной сестре, которая приехала из Москвы, а Серёгин и Сидоров пытались впихнуть по третьему «печеньечку».

— Анечка приходила, — сказала вдруг бабушка Лютченко, сняв с плиты кастрюлю. — Так даже и не дождалась меня — собрала потихоньку вещи и всё — ни слова, ни полслова. Что сделалось с девкой — ума не приложу…

Сидоров замер с наполненными круглыми щеками, а Серёгин уронил все взбитые сливки на стол, промахнувшись мимо тарелки.

— А-а, когда? — выдавил Серёгин, чувствуя, что «печеньечко» застряло у него в пищеводе непроглатываемым комком.

— А вот, в пятницу и приходила, — вздохнула бабушка Лютченко, переворачивая лопаткой шкварчащие в масле куриные окорочка. — И даже с рынка меня не дождалась…

Вот те ра-аз! Выходит, дружинники Подклюймухи прозевали Лютченко! Но, как?! В пятницу они с утра торчали на посту… Бабушка Лютченко ходила на рынок рано — ушла в семь утра, пришла — в десять. И в это время Анна как-то прошмыгнула перед самым носом дружинников, которые дежурили под дверью подъезда с пяти часов.

Подклюймуха устроил проштрафившимся дружинникам просто генеральский разнос. Он построил их у себя в кабинете, в шеренгу по росту, и принялся рычать на простуженных бедняжек, словно лев. Дружинники в ответ чихали и кашляли, а Подклюймуха вовсю старался:

— Разве вам можно что-нибудь поручать?! Вы же дальше собственных носов не видите! Мимо вас хоть слона проводи — в упор не заметите! — он кричал настолько мощно, что мишура на сейфе и на шкафу колыхалась и взлетала вверх, а потом — опускалась вниз.

Возражать участковому Подклюймухе сейчас было бесполезно: он ещё больше злился и мог даже написать рапорт начальству. Поэтому все дружинники стояли навытяжку и прерывали молчание лишь простуженным «собачьим» кашлем. Подклюймуха ходил из стороны в сторону, заложив за обширную спину богатырские руки. А потом, круто повернувшись на каблуках, подошёл вплотную к неровной, топчущейся шеренге своих подчинённых.

— Вы никогда никого не видите! — гаркнул он так, что вошло в резонанс и зазвенело оконное стекло. — Вам хоть телескопы выдавай — не увидите! И ещё будете оправдываться, что никого не было, а он был, был, был!!

Кажется, дружинники уже начинают дрожать от страха. Да, их волосы уже шевелятся на головах, и шевелятся всё сильнее с каждым выкриком участкового. Серёгин и Сидоров сначала молча ютились на стульях для посетителей. Сидоров, как и дружинники, тоже пугался и вздрагивал, едва Подклюймуха набирал воздуха и начинал очередную атаку децибелами. А Пётр Иванович старался-старался абстрагироваться от львиного рыка Подклюймухи, но, глянув на несчастные, и болезненные лица чихающих дружинников, решил вмешаться в разговор.

— Дмитрий Станиславович, — осторожно начал Серёгин, поднявшись со стула.

— А?!! — ответил Подклюймуха, позабыв убавить громкость, и на миг оглушил Петра Ивановича.

— Ы-ы, — прокряхтел Серёгин, потерев пострадавшие уши. — А давай их просто допросим, что они вообще видели в пятницу утром, а?