Двенадцать детей Парижа - Тим Уиллокс

Захватив спонтон, рыцарь вышел на улицу. Дождь прекратился. В полумраке Тангейзер разглядел покрытую шрамами кобылу и Грегуара, который скармливал кусочки сыра лысой собаке. За спиной у него висела торба и арбалеты со связанными удавкой стременами. Мальчик не стал спрашивать о священнике, и его господин вскочил в седло.

На перекрестке они остановились.

«Дворы», – подумал иоаннит.

Воздух был горячим и влажным после дождя. Уходившая на запад длинная улица позволяла увидеть дальнюю окраину Вилля, где небо клубилось красным и оранжевым, словно оскверненное пожаром уничтоженного Содома. Последние лучи заходящего солнца освещали витражи высокой колокольни. Их красота была омрачена стыдом, а добродетели, которые они прославляли, выглядели насмешкой на фоне пережитых злодеяний. Крики людей словно прощались с закатом, точно так же, как раньше приветствовали восход. Ночь придаст смелости преступникам, фанатикам и негодяям. Хаос проявит их худшие стороны.

Где-то среди этого океана зла Карла смотрит в лицо смерти. Тангейзер уже видел, как она встречает старуху с косой. Помнил ее взгляд, этот холодный огонь, который даже его пробирал до костей. Его супруга видела мир не таким, как видел его он, даже если этот мир был так уродлив. Она видела возможности, а Тангейзер – границы, которые нужно разрушить. Если кто-то и мог выжить и сохранить благородство, то только она. Если нет, придется оплакивать ее еще раз. Никуда ему от этого не деться. Возможно, это единственная ценность, которая у него осталась. Матиас верил в Карлу. Должен был верить – если не ради нее, то ради себя.

Мальтийский рыцарь закрыл глаза.

Он представил, как бьется сердце ребенка. Его маленькой девочки.

Сегодня он потерял и ее, тосковал и по ней. А теперь она снова с ним.

– У нее большое сердце, – сказал Грегуар. – Я знаю.

Тангейзер открыл глаза.

Мальчик гладил широкую грудь Клементины.

– Не только у нее, – вздохнул госпитальер.

Но сообразительность Грегуара не распространялась на собственные достоинства.

– У вас есть еще лошадь? – удивился он.

– Нет. Клементина верно служила нам весь день. Нужно устроить ее на ночлег.

– Я знаю все конюшни в городе, хорошие и плохие.

– И еще ты знаешь, где переночевать самому. Иди.

– Если вы меня отошлете, я все равно пойду за вами. Незаметно.

– У меня много дел, очень опасных.

Грегуар чихнул, и из его ноздри на дорогу выпал кусочек сыра. Тангейзер вытянул вперед руку:

– Дай мне арбалеты.

Он взял всю связку и зажал ее в правом кулаке, вместе с пикой, после чего снова протянул руку.

– Садись сзади меня.

– Вы хотите, чтобы я ехал с вами? – Юный слуга не верил своим ушам. Ему требовалось объяснение. – Как паж?

– Нет. Как друг.

Грегуар заморгал, словно из всех событий дня это потрясло его больше всего. Он отвернулся, пытаясь скрыть задрожавшую губу.

– У меня были верные друзья, – сказал Тангейзер. – Но никого из них я не ценил так высоко.

Мальчик схватил протянутую руку и вскочил на спину Клементины.

– А Люциферу можно с нами? – спросил он.

– Почему бы и нет? Там, куда мы отправляемся, дьявол не помешает.

Матиас проследил, как пес занимает свое место между огромными копытами лошади.

– А куда мы едем? – поинтересовался его юный спутник.

Рыцарь повернулся к кровавым предсмертным конвульсиям солнца:

– Мы заплатим волынщику, и он будет играть нашу музыку.

Часть четвертая

Помощь далека, как чистилище от рая

Глава 22

Менестрель

Тангейзер еще издалека заметил суету у церкви с высокой башней – Сен-Жак, как назвал ее Грегуар. Помня о цене, назначенной за его голову, и о вездесущих шпионах, он попросил лакея проложить путь по задворкам.

На перекрестке улиц Труссваш и Сен-Дени Матиас приказал Грегуару отвести Клементину на конюшню, но сам остался. Ожидая в темном переулке, он натянул тетиву арбалета, украшенного серебром и слоновой костью, но вставлять стрелу не стал. Когда мальчик вернулся, граф де Ла Пенотье взял из связки пять запасных стрел с жестяным оперением. Они были вдвое тяжелее стрел для лука и обладали большой пробивной силой. Сунув стрелы за пояс сзади, он вернул связку своему юному другу.

Таверна «Слепой волынщик» находилась у юго-западного угла кладбища, зловоние от которого даже на таком расстоянии было сильнее, чем на полях сражений Мальты. Рядом находились многочисленные мастерские и торговые ряды. Граф де Ла Пенотье увидел сержантов и часовых, охранявших товары от грабителей. Грегуар опять повел его кружным путем, по переулкам, куда никогда не заглядывало солнце и где теперь, на закате дня, было почти темно. Они проходили таверны, за толстыми стеклами которых горел свет. Время от времени впереди появлялись какие-то фигуры, но Матиас демонстрировал им лезвие спонтона, прежде чем они успевали разглядеть его самого, и все предпочли бегство.

– Это задний двор «Слепого волынщика», – прошептал Грегуар.

Перед ними были высокие деревянные ворота с двумя створками и кирпичная стена. Ворота оказались запертыми изнутри на висячий замок. Калитка тоже была заперта. Хорошо. Бегство по меньшей мере будет затруднено. Рыцарь и его слуга обошли дом и остановились под деревьями кладбища. До таверны было футов двадцать. В окнах горел желтый свет, справа виднелась массивная дверь.

– Где находится стойка? Сколько за ней народу? – тихо спросил госпитальер.

– Справа. Обычно за ней один человек, – ответил мальчик.

– Дверь открывается внутрь или наружу?

– Наружу.

– Папа Поль. Откуда ты знаешь, что он там?

– Я уверен. Он почти никогда не выходит. Поль – самый толстый человек в Париже. Он сидит на кушетке в дальнем конце комнаты. Два телохранителя помогают ему встать.

Тангейзер имел дело с такими, как Поль, от Стамбула до Марселя и от Неаполя до Танжера. Обычно с ними требовалось терпение, но только не сегодня. В таверне должно быть тихо. Никакого буйства. Мужчины, которые любят и умеют сражаться, не пьют вместе. Общество друг друга им нужно только для ссоры, а это неподходящее место. Кроме телохранителей хозяина, там может оказаться какой-нибудь главарь шайки со своей охраной. Госпитальера они не очень беспокоили. Разве что женщины. Он вытащил кинжал и посмотрел на своего спутника:

– Подними арбалеты повыше.

Затем рыцарь внимательно осмотрел тетиву каждого арбалета.

– У Поля есть шлюхи? – продолжал он при этом расспрашивать маленького парижанина.

– Нет. Он не любит женщин.

– Мальчики?

– Детей он тоже не любит. Только дела и еду.

Матиас убрал кинжал в ножны и вложил стрелу в стальной арбалет.

– Кажется, это музыка? Эта вонь действует мне даже на слух. Пение?

Грегуар прислушался:

– Да. Поль любит менестрелей.

Кто-то пробежал по улице и скрылся за дверью таверны.

– Вот самый невезучий человек в Париже, – усмехнулся иоаннит. – Дай мне арбалеты.

Он взял в левую руку заряженный арбалет, а в правую – спонтон и остальные арбалеты, связанные удавкой.

– Открой мне дверь, но не входи, – велел Матиас мальчику. – Жди здесь. Я немного задержусь.

– Хочу вас предупредить: никто никогда не дотрагивался до Поля. Поэтому его и прозвали Папой.

– Ничего, скоро он лишится своего сана.

Грегуар распахнул дверь в таверну.

Взгляду Тангейзера открылась стойка и часть помещения.

Низкие балки потолка, заметил он, нужно будет беречь голову.

В дальнем конце на кушетке возлежало необъятное тело в пурпурной мантии, увенчанное маленьким розовым черепом. По обе стороны от него стояли два быка в человеческом обличье. Посетитель, только что вошедший в таверну, склонился к уху Поля, заслоняя ладонью рот. В центре комнаты на стуле сидел менестрель и перебирал струны лютни, лежавшей у него на коленях. У него был чудесный голос.

Матиас вошел, закрыл за собой дверь и прислонил спонтон к косяку. За столиками сидели с десяток посетителей – подонки той или иной разновидности, хотя некоторые в богатой одежде. Несколько пар глаз уставились на мальтийский крест на груди нового посетителя. Госпитальер заметил за одним из столиков человека, похожего на матерого бандита, и их взгляды встретились. Компаньон этой подозрительной личности внешностью напоминал молодого придворного, который вышел развлечься. Бандит движением пальца предупредил двух громил за соседним столиком: сидите и наблюдайте. Никаких слов не требовалось – те видели заряженный арбалет, и это им не понравилось.

Иоаннит сделал два шага, поднял связку своего оружия и бросил ее на пол. Четыре арбалета с грохотом упали на каменные плиты и заскользили к Полю. Послышались щелчки спущенной тетивы. Если точное значение этого жеста и осталось неизвестным, то общий намек поняли все.

Менестрель умолк на полуслове. В таверне повисла тишина.

Тангейзер вытащил меч.