В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945 - Готтлоб Бидерман

Когда солнце уже садилось, мы подошли к сборному пункту пленных у старого кладбища, а когда опустилась ночь, русские начали праздновать свою окончательную победу. Бешено стреляя в небо над нашими головами из автоматов, винтовок и пистолетов, они танцевали при свете костров, а мы были вынуждены лечь на землю, чтобы избежать трассирующих пуль, отскакивавших и рикошетивших среди могил. Советы собрались вокруг нас, торжествуя свою победу, отмечая ее жутким танцем и напевая нескончаемым хором «Гитлер капут! Война капут!», скача и прыгая в экстазе и не переставая стрелять в воздух.

На рассвете офицеров отделили от рядовых. Началось чувство боли от поражения. Солдат остригли, согнали в большие колонны, чтобы гнать, как скот, на восток. Перед нами появились небольшие группы немецких солдат, попавших в плен ранее и представлявших антифашистскую организацию (национальный комитет «Свободная Германия»), и стали рассказывать о преимуществах коммунизма. Само присутствие и слова этих коллаборационистов курляндскими ветеранами были встречены холодным молчанием.

После нескольких часов передышки мы были снова в пути. Через три дня неизменной ходьбы мы получили свой первый паек: жидкий суп, в котором плавали кусочки капустных листьев. Это был лишь намек на то, что нас ждало в будущем. Скоро испарились иллюзии о хорошем обращении, в чем нас уверяли, поскольку тыловые части не признавали справедливости, соблюдавшейся солдатами на передовой. Начались бесконечные переходы по примитивным дорогам через болота и леса. Колонна с трудом двигалась на восток меж вооруженной до зубов охраной, сопровождавшей нас вдоль обочины, через погребальный обряд тотального поражения к заключительному финалу войны и к неизвестности.

Эпилог

8 мая 1945 г. уцелевшие солдаты Курляндской армии шли в плен. Так началась финальная фаза войны, борьба, так существенно отличавшаяся от тех сражений, что нам приходилось переносить прежде. Началась отчаянная борьба за выживание, война, в которой существовало мало средств защиты.

Согнанных, как стадо, нас вначале держали в открытом поле или на лесной опушке. Когда голод усилился, мы отчаянно пытались добыть пропитание в поле, жевали кору деревьев, стараясь отогнать терзающую боль голода, пожиравшего и ослаблявшего нас.

В конце концов мы пришли в большой лагерь, расположенный на бывшем бумажном комбинате в городе Слока, на берегу Рижского залива. Тут мы получили первый скудный паек, в придачу к которому выдавалась дюжина папирос и десять граммов сахара. Нам объяснили, что папиросы и сахарный рацион — такие же, какие полагаются младшему офицерскому составу Советской армии, и мы были удивлены, узнав о таком неравенстве в «армии рабочих и крестьян». В германском вермахте все звания всегда получали один и тот же рацион.

С нами не раз беседовал один офицер-зенитчик, попавший в плен в Сталинграде в январе 1943 г. Этот лейтенант, член Национального комитета германских офицеров, возглавляемого другим, более известным из уцелевших в Сталинграде генералом фон Зейдлицем, получил подготовку «политрука» в московском лагере для военнопленных. Он умолял нас принять ленинско-коммунистическую идеологию, без устали рассказывая о новом мире, в котором мы должны жить, о мире, который может стать лучше только через коммунистическую систему. Его высказывания курляндскими солдатами чаще всего воспринимались с безразличием; однако эту политическую риторику некоторые личности встречали с энтузиазмом, некоторые из них, может быть, воспринимали как лучший шанс на выживание в этом ужасном испытании полное сотрудничество с властями, в чьих руках находилась наша судьба.

В течение нескольких следующих дней распространялись пропагандистские документы. Чтобы избавиться от скуки, некоторые солдаты начали учить русский язык. Другие пробовали заштопать изношенную одежду, а некоторые из кусков униформы изготавливали грубой работы нарукавные повязки «Курляндия».

Наконец нам разрешили писать письма. Из-за отсутствия письменных принадлежностей и конвертов мы писали на любом клочке бумаги и на всяких обрывках, которые могли отыскать в своих скудных личных вещах. Письма, написанные заранее припрятанными огрызками карандашей, потом сворачивались в плотные треугольники, на которых надписывался детальный адрес членов семей. Так со всем старанием было написано более тысячи писем, чтобы сообщить членам семей, что мы пережили последние месяцы войны; однако ни одно из них не дошло до родины. Они снабжали информацией офицеров НКВД, без ведома пленных конфисковавших их письма и прочитавших содержимое, тщательно выбирая информацию для обстоятельных, всесторонних досье, которые будут неотступно преследовать нас весь период заключения.

Как-то нас поставили без рубашек в строю с поднятой вверх левой рукой, а советские офицеры-контрразведчики выискивали татуировку группы крови, что было характерно только для членов войск СС. Тех пленных, у которых обнаруживали отличительную метку на левой подмышке, быстро уводили из строя, и они просто исчезали в пустоте Советского Союза.

Однажды утром в середине июля нам было приказано готовиться к переходу. Мы построились в длинные серые шеренги по шесть человек, а нас по бокам оцепили советские солдаты в длинных, несмотря на летнюю жару, плащ-накидках. На груди у многих конвоиров висели автоматы с круглыми магазинами, ставшими нам так знакомыми за время войны. Другие охранники несли винтовки на изготовку с примкнутыми штыками, угрожающе поблескивавшими на солнце.

Мы направились длинной колонной к железнодорожной станции Слока. Среди нас были слухи, что большое число рядовых из соседнего лагеря было занято изготовлением вагонов для перевозки скота, в которых нас повезут на восток. По прибытии на сортировочную станцию была опять проведена перекличка, и нас разделили на группы для посадки в эшелон. Тревога охватила наши ряды, когда мы поняли, что начинается новый, более ужасный этап нашей жизни.

Безнадежно оглядываясь вокруг, я понял, что не удастся ускользнуть от необходимости забраться в темный проем в стене вагона, и я с неохотой поднялся в вагон для скота, а пара вооруженных конвоиров вместе с офицером методично проверяли каждое имя по списку. После того как в вагон поместили отведенное число пленных, задвинулась большая дверь, оставив нас в полутьме. Слабый свет проникал через узкое отверстие в стене вагона возле двери, где находился временный туалет, сколоченный под прямым углом из двух грубо отесанных досок, содержимое которого опорожнялось прямо на рельсы.