Мне 40 лет - Мария Арбатова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 26
ФЕМИНИСТКИ И АВАНГАРДИСТЫ
Кроме организации драматургической компании, мы с Лялей сделали вид, что организовали клуб «Гармония», который по уставу должен был что-то развивать и что-то пропагандировать. Под эту фенечку даже провели несколько мероприятий с иностранными деятельницами культуры. Но Ляля могла совершать телодвижения, только если в конце тоннеля лежала пачка денег. Это была не её вина, а беда, в результате которой она уничтожила своё дарование.
Но клуб был придуман, ему хотелось жить. И мы с Эрнандес, подключив позже Иру Фетисову, педагога по сценической речи, решили заняться психической реабилитацией женщин. Шёл 1990 год, и люди вокруг пачками сходили с ума. Мы с Эрнандес были в относительном порядке. Я ещё получала деньги от театров, муж активно ездил на гастроли, удовлетворяя западную моду на русское духовное пение, а сыновья замечательно учились в замечательном лицее. Несмотря на активную светскую жизнь, мне всё же чего-то не хватало. У меня всегда был комплекс спасательницы.
Эрнандес родила сына, муж как-то обеспечивал семью, но и ей не хватало общественных телодвижений. Мы собрали нуждающихся в психологической помощи приятельниц, а других тогда просто не существовало, и начали клубную жизнь. Тогда я ещё не знала, что всякое феминистское движение начинается с компании подруг, которые решили помочь друг другу.
Раз в неделю в подвале профкома драматургов собирались дамы, пили чай и обсуждали общие проблемы. Выглядело это как кондовый девичник, но на самом деле было самопальной психодрамой. Мы с Леной Эрнандес заранее уточняли, у кого какие проблемы и что будем вытаскивать на коллективное проговаривание. Основными камнями преткновения были, естественно, боязнь собственной социальной успешности, собственного тела и собственной сексуальности. Эрнандес считала эти проблемы отечественными и заставляла всех танцевать фламенко, постепенно создав собственную методику психической реабилитации через пластическую.
Это была трудная дорога, потому что советские женщины моего поколения с колоссальным трудом вылезали из джинсов и свитеров, учились вертеть бёдрами и бить ногами дроби. Топнуть ногой чисто символически считалось формой выражения собственной агрессивности, и было так мощно табуировано воспитанием, что у многих тут же начинала болеть голова. Мужья и родственники считали занятия в клубе чем-то совершенно неприличным: то ли лесбийскими оргиями, то ли обучением для занятий проституцией. Некоторые самолично являлись проконтролировать. В девяносто первом году мысль о том, что у женщины может быть какое-то собственное пространство, кроме кухни и работы, выглядела совершенно кощунственной.
Никаких коммерческих целей мы с Эрнандес, естественно, не преследовали. Цену за её занятия назначили 3 рубля, и гонорара ей едва хватало на то, чтобы, возвращаясь домой, купить гостинец детям, гася чувство вины за свое отсутствие. Я же ощущала себя культуртрегером, и даже сласти к чаю пару лет покупала на свои деньги, пока не назначила старосту.
Мимо нас с Леной плыли судьбы, которые часто удавалось подправить, иногда улучшить, но всегда помочь.
В глубокий застой, лет за семь до того, как я увидела живых феминисток, я решила написать настольную, подпольную книгу для женщин. Что-то типа подробной инструкции по выживанию. Трудно сказать, что руководило мной, кроме желания поделиться опытом. Было ясно, что её никто никогда не издаст и что она бесперспективна в смысле славы и денег — вся антисоветская литература специализировалась на прямолинейном обличении, а не на сложносочинённой психологической помощи. Я собралась составить её из семи глав: мужчина-отец, мужчина-брат, мужчина-друг, мужчина-муж, мужчина-любовник, мужчина-сын, мужчина-начальник.
Начала писать, потом почему-то забросила. Я не считала себя феминисткой (потому что не понимала, что это значит), меня просто не устраивали ролевые ограничения мужчин и женщин, и я самопально конструировала, как это можно изменить. Я собиралась писать чисто феминистскую книгу, но не знала этого, как господин Журден не знал, что говорит прозой.
Мы уже полгода гармонизировали сверстниц, когда я первый раз увидела живых феминисток. Это была встреча с западными писательницами, означавшая для них славный русский туризм, а для нас азы правового образования. Пообщавшись с некоторыми из них, я была совершенно потрясена тем, что всё наболевшее внутри меня давно отлито в форму правозащитного движения. Как все советские люди, я представляла себе феминистку немытой профессоршей в джинсах и растянутом свитере, не тронутую мужскими руками. А передо мной материализовались обаятельные сексуально обслуженные раскованные женщины, успешные семейно и социально.
Мои пьесы, подвергающиеся остракизму за привлеченный объём женских проблем, были тут же признаны феминистскими произведениями, дискриминируемыми мужской цензурой. Я обрадовалась и начала активно прочёсывать российское пространство в поисках идейно близких. Довольно скоро обнаружила питерскую феминистскую лидершу Ольгу Липовскую, издающую самиздатовский журнал «Женское чтение».
Ольга оказалась очаровательной молодой женщиной с лёгким демсоюзовским налётом, ей понравилась моя пьеса «Уравнение с двумя известными», и она напечатала её в «Женском чтении». Когда журнал наконец материализовался, некоторым шоком было обнаружение пролесбийской направленности номера. Не то, чтобы я плохо относилась к лесбиянкам, просто я не стала бы печатать эту пьесу в тематическом номере. Но в российском женском движении той поры был страшный винегрет, и немало феминисток косили под лесбиянок, чтобы прикинуться дискриминированными и получить деньги западных фондов, в правлении которых было много лесбиянок.
Потом я познакомилась с московскими феминистками, организовавшими Центр тендерных исследований, и, как руководитель женского клуба «Гармония», получила приглашение на Первую независимую женскую конференцию в Дубну.
Увы, в женском движении, как и среди прочей гуманитарно-научной интеллигенции существовал порядок: если ты «своя», значит, со всеми вместе играешь в игру, которая на афро-азиатских рынках называется «обмани белого». То есть раз нам, русским, экономически плохо, значит, мы должны пристроить к долларам всех своих хороших знакомых, уже научившихся выговаривать слова «феминизм» и «сексизм». Гранты начинали приплывать, и толпы девушек уровня ПТУ стали консультировать людей с психологическими проблемами, толпы неудачниц в научной сфере были объявлены «спецнаукой», толпы бездарных писательниц введены в литературные антологии за правильную идеологию.