Абсолютная Энциклопедия. Том 2 - Гордон Диксон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, — медленно произнес Малахия. — Ты сбросил свои доспехи. Я полагаю, ты должен был это сделать.
— Да, — кивнул Хэл. — Проход впереди слишком узок для того, чтобы в него можно было пройти, не снимая доспехов. — Он на мгновение задумался, потом продолжил:
— И все те, кто пойдет за мной, должны точно так же разоблачиться до наготы, иначе у них ничего не получится.
Он передернул плечами.
— Тебе страшно. — Уолтер весь подался вперед. — Чего ты боишься, Хэл?
— Того, что грядет. — Хэл снова передернул плечами. — Того, через что мне предстоит пройти.
— Боится меня, — произнес новый голос в комнате. — Боится, что в конечном итоге я докажу ему, что он ошибается относительно нашей роли в эволюции расы.
Высокая фигура Блейза выступила вперед из темного угла библиотеки и встала между стульями, на которых сидели Авдий и Малахия.
— Опять играешь в игры со своим воображением? — обратился он к Хэлу. — Создаешь призраков из воспоминаний, сотворил даже мой призрак, а ведь я еще вполне живой.
— Ты можешь идти, — произнес Хэл. — Я займусь тобой позже.
Но Блейз и не думал исчезать.
— Похоже, твое подсознание не хочет отпустить меня.
Хэл снова повернулся к камину. Когда он опять посмотрел в комнату, Блейз все еще был там вместе со всеми.
— Да, — вздохнул Хэл, — похоже, не хочет.
Ни один из призраков, рожденных его воображением, не произнес ни слова. Они продолжали молча смотреть на него, три сидящие фигуры и одна стоящая.
— Да, — через некоторое время сказал Хэл и снова повернулся к огню. — Я боюсь тебя, Блейз. Я никогда не мог даже предположить, что появится кто-нибудь вроде тебя, и когда я встретился с тобой в реальной жизни, я испытал подлинный шок. И если я вызвал сейчас твой образ, то сделал это намеренно, чтобы проверить, смогу ли я заставить себя увидеть то, чего я совсем не хочу видеть.
— Нашего сходства, — сказал Блейз. — Вот чего ты не хотел видеть.
— Вовсе нет. — Хэл покачал головой. — На самом деле мы совсем не похожи. Просто нас так видят другие. Но от этого мы не становимся более похожими.
Он помолчал и добавил:
— Не похожи, как два гладиатора, которых вытолкнули на арену сразиться друг с другом.
— Никто нас не выталкивал, — усмехнулся Блейз. — Я сам выбрал свой путь. Ты тоже, добровольно встал на путь конфронтации. Я предложил тебе все, что мог, лишь бы предотвратить схватку. Но ты отказался. Кто же в таком случае нас выталкивал?
— Народ, — сказал Хэл.
— Народ! — В голосе Блейза послышались неожиданные гневные нотки. — Народ — это мухи-однодневки. Это не вина их и не позор, это просто факт. Разве ты отдашь свою жизнь, это великолепное уникальное творение, за рой бесполезных мух? Я уже не говорю о том, что единственный человек, который может убить тебя, это я; а ты знаешь, я никогда не сделаю этого, пока не увижу, что ты окончательно потерян.
— Нет, — возразил Хэл. — Ты знаешь, что, убив меня прежде времени, ты больше потеряешь, чем выиграешь. Любой из нас в роли мученика обеспечит победу своей стороне и, следовательно, этот путь отпадает. Нет, все дело не в нас самих, а в нашем споре. Шахматный гроссмейстер может застрелить своего соперника еще до окончания партии. Но такой финал лишит наблюдателей возможности сделать жизненно важный вывод относительно того, какой игрок был лучше и кто должен был выиграть партию. Наблюдатели вольны даже предположить, что стрелявший сделал это потому, что должен был неминуемо проиграть, хотя это может и не соответствовать действительности.
Он замолчал. Блейз продолжал хранить молчание.
— Я понял, что ты не можешь позволить себе убить меня, — снова заговорил Хэл чуть мягче. — Ты подтвердил это, когда я был твоим пленником в руках милиции на Гармонии. Ты говоришь о мухах-однодневках, но я знаю — может быть, я единственный, кто знает, — что по-своему тебя так же, как и меня, тоже волнует судьба расы.
— Возможно, — задумчиво протянул Блейз. — Возможно, и тебе, и мне они нужны лишь для того, чтобы заполнить собой пустое пространство вокруг нас. Во всяком случае мухи-однодневки — это не мы. Завтра на место тех, кто умрет сегодня, прилетит новый рой, а послезавтра следующий. Приведи мне хоть одну причину, по которой ты мог бы принести себя в жертву ради тех, кто живет только одним днем.
Хэл холодно смотрел на него.
— Они разрывают мне сердце, — сказал он. В комнате установилась тишина.
— Я знаю, ты их не понимаешь, — снова заговорил Хэл, обращаясь к Блейзу. — В этом между нами огромная разница, и, я боюсь, это единственная причина. Потому что ты представляешь только одну часть расы, и, если ты победишь... если ты победишь, та часть, которую знаю я, будет потеряна навсегда; именно теперь, когда расовый организм решил, что пора наконец сделать выбор. Но я не могу допустить этого.
Он сделал секундную паузу, оглядел всех четырех рожденных его воображением призраков и снова повернулся к огромному силуэту Иного.
— Ты не видишь того, что вижу я, — сказал он. — Ты просто не способен видеть это, Блейз, не так ли?
— Для меня они, — медленно спокойным голосом произнес Блейз, — непостижимы. В них — в нас — нет ничего такого, что могло бы разорвать хоть чье-то сердце, если бы сердца и в самом деле могли рваться. Мы — раскрашенные дикари и ничего больше, несмотря на то, о чем привыкли думать как о нескольких тысячелетиях цивилизации. Только наша нынешняя раскраска называется одеждой, а наши нынешние пещеры — домами и космическими кораблями. Мы те же самые, кем были и вчера, и позавчера, вплоть до того момента, когда мы еще передвигались на четвереньках и ничем не отличались от животных.
— Нет! — воскликнул Хэл. — Нет. И в этом вся суть. Именно поэтому я не могу допустить, чтобы колесница истории свернула на путь, предначертанный тобой. Твое утверждение, что мы все еще животные, ложно, как ложно и то, что мы все еще дикари. С тех пор мы выросли. Мы не прерывали своего роста ни на одно мгновение; мы и теперь продолжаем расти. Все, что мы видим сейчас перед собой, это результат нашего роста с тех пор, как тысячу лет назад мы впервые обрели сознание.
— Всего лишь тысячу? — удивленно поднял брови Блейз. — Не пятьсот лет и не тысячу пятьсот или даже не четыре тысячи лет?
— Это как тебе больше понравится, — пожал плечами Хэл. — Но какую бы точку в прошлом ты ни взял, развитие событий неизбежно шло по нарастающей в направлении сегодняшнего дня. Я в качестве отправной точки взял Западную Европу четырнадцатого века.
— И Джона Хоквуда. — Блейз едва заметно улыбнулся. — Последнего из средневековых капитанов и первого из современных генералов. Первого среди первых кондотьеров, так по-твоему? Видишь, я так же, как и остальные присутствующие здесь, могу читать твои мысли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});