Невидимые знаки - Пэппер Винтерс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обнимая свои пожитки и изо всех сил стараясь не облить пальцы кипятком, я полетела обратно к Коннору.
Приземлившись на колени, я ошпарила костяшки пальцев, осторожно вставляя в песок капающую кокосовую скорлупу.
Пиппа снова распростерлась на своем брате и рыдала.
Разочарование сквозило в моем голосе.
— Пиппа, дорогая, мне нужно, чтобы ты отпустила Коннора. — Я толкнула испуганную девочку. — Гэллоуэй, мне нужно, чтобы ты положил Коннора на спину.
Не говоря ни слова, Гэллоуэй повиновался, отпустив Коннора на песок и взяв Пиппу на руки, чтобы она не мешала, пока я работаю.
Заставив себя улыбнуться Коннору, я наклонилась над ним.
— Сейчас будет больно, но я обещаю, что боль утихнет. Хорошо?
Его маленькие кулачки сжались, ноздри раздувались. Но он кивнул, как солдат Первой мировой войны в тылу врага.
— Хорошо.
Я поцеловала его в лоб.
— Хороший мальчик.
Поднявшись на ноги, я проверила воду. Она уже не кипела, но все еще была слишком горячей. Но у нас не было антибиотиков; ничего, что могло бы победить то, что боролось в нервной системе Коннора. Я скорее сожгу его, чем позволю ему умереть от анафилактического шока.
— Сделай глубокий вдох.
Взяв его ногу, я опустила ее в горячую воду.
Он закричал.
— Какого черта, Эстель? — крикнул Гэллоуэй.
Пиппа завизжала, ее рыдания перешли в истерику.
— Прекрати! Не мучай его!
Тревога и ужас от того, что я причиняю еще большую боль, заставили меня сорваться.
— Замолчите. Все вы. Так и должно быть. — Я толкнула его ногу обратно в воду. — Пожалуйста, Коннор. Будь храбрым.
Он стонал и бился, но его маленькое сильное сердце давало ему мужество держать ногу в таком огненном жаре. Как только я поняла, что он будет держать ее там, я повернулась к аптечке и открыла предпоследнюю упаковку дезинфицирующих тампонов, которые у нас были.
Вытащив его ногу из воды, я тщательно промыла рану.
Я не обращала внимания на его крики и попытки отстраниться. Я боролась с недоверчивым взглядом Гэллоуэя, поскольку намеренно причинила боль бедному мальчику.
Но я поступала правильно.
Я помогала.
Поэтому я продолжала скрести, сильно и быстро, используя ногти там, где это было необходимо, чтобы в ране ничего не осталось.
Коннора снова вырвало, он схватился за живот, когда начались судороги.
Снова вернулись воспоминания о том, через что ему предстоит пройти. Следующие двенадцать часов превратились бы в ужасный кошмар: спазмы в животе, одышка, слабость, головная боль, диарея, рвота, паралич и даже отслоение кожи на зараженном участке.
Но это только в том случае, если он получит полную дозу.
Незначительный укус принесет ему огромную агонию с пиком лихорадки в течение первого часа или двух... после этого все начнет стихать.
Надеюсь.
Пожалуйста... пожалуйста, пусть это сработает.
Коннор отключился до того, как я закончила чистку, а Пиппа стала почти бесчувственной от слез.
Мои собственные слезы грозили смыть меня, но я отгородилась от всего и сосредоточилась на том, чтобы подержать ногу Коннора в обжигающей воде, а затем облить ее свежим кокосовым соком (из-за любых антибактериальных и антиоксидантных свойств, которыми он может обладать).
Остаток дня был самым длинным в моей жизни. Я оставалась медсестрой для Коннора, порхая вокруг него, как нервная колибри, в то время как Гэллоуэй превратился в борца с кошмарами и защитника от слез для Пиппы.
Она дремала и просыпалась с криком. Она плакала и теряла сознание от усталости.
Бедняжке пришлось хуже, чем Коннору, потому что он хотя бы отключился от боли и позволил своему телу исцелиться без сознания.
Неважно, бодрствовал он или спал, я никогда не отходила от него.
Мы с Гэллоуэем обменялись многочисленными взглядами, постепенно переходящими от ужаса перед возможной потерей Коннора к облегчению, когда Коннору постепенно становилось лучше.
Мои расчеты оказались верными.
Коннора ужалили в час дня в субботу (спасибо моему телефону и его непоколебимой способности определять время, даже если он не ловил сигнал). К часу ночи в воскресенье Коннор пережил самое худшее и погрузился в глубокий сон без сновидений.
…
Прошло три дня, и все мое внимание было приковано к Коннору.
У меня не было времени думать о том, будем ли мы с Гэллоуэем в порядке. Я не размышляла о том, что мы не кончили, и не думала о том, что вокруг нас витают невысказанные мысли.
Все, на чем я могла сосредоточиться, это Коннор.
У нас с Гэллоуэем все было хорошо. Мы были друзьями. Мы преодолевали неудачный опыт и двигались дальше. Секс не был главным. К тому же, я любила его гораздо больше.
Но сейчас... он во мне не нуждался.
Коннор нуждался.
К счастью, рана зажила быстро. Кожа вокруг укуса не сошла, но осталась ярко-красной (от яда и обжигающей воды), но это не помешало ему начать капризничать и захотеть снова отправиться на рыбалку.
Мы с Гэллоуэем категорически запретили ему, и Гэллоуэй взял на себя ответственность, принеся домой еще одного осьминога и большого угря, который, как ни странно, по вкусу напоминал курицу (как все и говорили). Мои вегетарианские предпочтения отошли на второй план в пользу того, чтобы мой живот получил полноценный обед.
Пиппа перестала плакать, когда Коннор ложился спать, а Коннор большую часть дня дразнил ее за то, что она так суетится, когда он болен. Она была настороже, не доверяя его выздоровлению, словно ожидая, что он в любой момент может умереть и сыграть с ней ужасно злую шутку.
Из-за своего нервного страха она никогда не отходила от него, прижималась к нему, когда он хромал в ванную, и донимала его, когда настаивала на том, чтобы есть почти у него на коленях.
Коннор закатывал глаза, подкалывал и шутил, но ни разу не огрызнулся, чтобы она оставила его в покое. Он понимал, как это было страшно для нее.
В конце концов, он тоже потерял своих родителей.
Пиппа была всем, что у него осталось.
Несмотря на то, что проходили дни и Коннор становился все сильнее, Пиппа снова начала сосать большой палец.
Мы все прошли через ужасное испытание. Но, по крайней мере, наша семья все еще была цела.
Поздно ночью, когда я спала в своей постели и чувствовала благодарность за то, что мы достигли, меня пронзило осознание того, насколько мы были незначительны.
Вопреки всему, мы создали здесь дом. Мы научились
