Эпоха сериалов. Как шедевры малого экрана изменили наш мир - Анастасия Ивановна Архипова

том, что сын (Эдип), убивая отца, получает доступ к наслаждению матерью (матери), т. е. о том, что называется Эдиповым комплексом, то история с Отцом орды этому тезису, безусловно, противоречит. Сыновья, убившие «папашу, старую обезьяну», не только не овладели матерями, но, напротив, установили строжайший запрет на кровосмешение – так появился фундаментальный для человеческого сообщества закон запрета на инцест. Мертвый отец, лишившись своего ничем не сдерживаемого, непристойного всемогущества, из реального существа превратился в символическую функцию, отождествляемую с законом. Это стало возможным только после того, как сам папаша-обезьяна подвергся кастрации.

«Если кастрация является уделом сына, не она ли, та же кастрация, оказывается царским путем к выполнению функции отца? <…> Не свидетельствует ли это о том, что кастрация передается от отца к сыну?»53. Более того, именно в символическом регистре впервые возникает отец как таковой: отец – это не тот, кто становится биологической причиной появления ребенка на свет, а тот, кто символически признает его и тем самым свое отцовство.

2. Матери-(Ре)альное

Метафора Имени-Отца («опора порядка, установленного цепочкой означающих») замещает собой желание матери – «примитивное, темное, непроницаемое, для субъекта поначалу совершенно недоступное»54. Там же, где отцовская метафора не сработала, желание матери оказалось «непросимволизированным». Именно это происходит в психозе: то, что у невротика скрыто в бессознательном, для психотика находится вовне и звучит отовсюду. С ним говорит абсолютно все, «подобно той первой и примитивной речи», которая пронизывает отношения младенца и матери, пока еще не опосредованные нехваткой. Первичный язык матери-ален, матери-реален: он неотделим от голоса матери. Язык, вводимый Именем-Отца, уже полностью виртуален.

«То, что было из символического отброшено, вновь появляется в реальном», – гласит лакановская формула55. Реальное – это как раз то, что осталось непросимволизированным, то, что всегда находится за пределами языка и языком быть схвачено не может; оно проявляется как «жуткое». Имя-Отца, как уже было сказано, создает «покров, накинутый над бездной» – бездной Реального, скрывает ее фаллической вуалью, закрывает створки окна, опускает занавес перед сценой. Но если эта функция не сработала, Другой не претерпел кастрации (вспомним второй такт Эдипа), то речь Другого будет разворачиваться не в измерении символического, а в измерении первоязыка, не отделившегося от голоса.

Это будут, например, голоса в галлюцинациях, а также тайные знаки, с помощью которых мир обращается непосредственно к субъекту. «Реальное <…> – это галлюцинация <…>. Психотический субъект не сомневается, что говорит с ним Другой – говорит, используя при этом все означающие, которых здесь, в человеческом мире, полно как грязи, потому что отмечено их печатью все, что нас окружает. Вспомните об афишах, которыми оклеены наши улицы»56.

Отец, не состоявшийся в качестве символической функции, появляется вновь в Реальном. Таков отец судьи Даниэля Пауля Шребера, в 1903 г. написавшего свои знаменитые «Мемуары нервнобольного» (Denkwiirdigkeiten eines Nervenkranken), этому случаю Фрейд, читавший «Мемуары», посвятил работу 1911 г. «Психоаналитические заметки об автобиографическом описании случая паранойи (Случай Шребера)». Отец Шребера, Даниэль Готлиб Мориц Шребер, известный врач и педагог, автор книг о воспитании, придумавший специальные деревянные корсеты для осанки у детей и, по-видимому, проверявший эти конструкции на собственных чадах, предстает в бредовой системе сына всемогущим Богом, который делает из Шребера-младшего объект своего наслаждения, превращая его в женщину.

Франко-американская художница Луиз Буржуа посвящает вторгающемуся, брутальному отцу своего детства инсталляцию «Разрушение отца» (1974 г.) – фантазию в духе «Тотема и табу» о том, как мать и дети расправляются с отцом, пожирая его (останки отца, кровавые внутренности, украшают стол).

В древней и современной мифологии также обнаруживаются подобные примеры: в древнегреческих мифах Урана, обременяющего

Гею своим неистощимым плодородием, оскопляют младшие боги, его дети; Кроноса, пожирающего собственных детей, свергает и оскопляет его сын Зевс; в «Звездных войнах» Дарт Вейдер оказывается монструозным отцом главного героя, Люка Скайуокера.

Легким психотическим флером окутано все происходящее в мини-приквеле к 3-му сезону «Шерлока», в преддверии появления воскресшего героя. Сначала вконец помешавшийся Андерсон, одержимый чувством вины, вычерчивает карту перемещений Шерлока, основываясь на громких, блестяще раскрытых делах (подозревая без всяких на то видимых оснований, что за ними стоит Шерлок). Потом Джону приносят DVD – старую запись с Шерлоком; просматривая ее, Джон адресует грустную реплику погибшему другу, на что, к своему изумлению, получает «ответ» с экрана и обещание вернуться. Наконец, Лестрейд получает «сообщение» от Шерлока в виде газетного заголовка – «Снова в игру!».

Этот приквел – не просто типичная шутка Моффата и Гейтисса; подобная параноидальная стилистика проскальзывает повсюду в сериале. Так, в серии «Скандал в Белгравии», где Шерлок невольно срывает секретную спецоперацию с самолетом и мертвыми пассажирами, Майкрофт указывает ему на скрытый паттерн в незначительных бытовых делах, которыми донимают Шерлока клиенты в начале эпизода: их «скучные» запросы, как выясняется, были частью сложного мессиджа, который должен был расшифровать Шерлок. Невозможно, впрочем, понять, каким образом о таких мелочах в повседневной жизни брата мог быть осведомлен Майкрофт, если только не представлять его в виде всеведущего Другого в духе шреберовского Бога; и Холмс-старший действительно нередкий гость в «чертогах разума» Шерлока, где его функция – указывать на промахи и недостаточную внимательность младшего братца, попрекая его тупостью.

3. Иногда они возвращаются

Но главным кандидатом на роль отца-обезьяны оказывается Джим Мориарти. Его вызывающее, провокативное, соблазняющее поведение, бесконечные сексуальные намеки в отношении Шерлока – все это, несомненно, из похотливого репертуара сладострастного Отца орды. Особенно много таких намеков в «Невесте»: «в твоей комнате пахнет… так по-мужски», «у тебя на редкость удобная кровать», «вкус свежей кожи», «нам не нужны игрушки – в них нет интимности» и, наконец, классическая в англоязычных культурах шуточка – «это у тебя пистолет в кармане, или ты просто рад меня видеть?».

Фигура Мориарти сливается с женскими фигурами: распутывая дело Невесты, Холмс на самом деле пытается разгадать дело о возвращении погибшего Мориарти. Реплика Мориарти «Dead is the new sexy!» («Смерть – это сексуально!») – это слегка перефразированные слова Ирен: «Brain is the new sexy!» («Мозги – это сексуально!»); оба персонажа произносят их в «чертогах разума» Шерлока. Кроме того, Ирен Адлер, как мы помним, выступает в роли сообщницы и агента Мориарти в «Скандале в Белгравии».

Раскрыв, по его