Ричард Длинные Руки – паладин Господа - Гай Орловский

За спиной послышалось звяканье. Хотя Гендельсон усердно прокалывает новые дырки на ремнях, но доспехи, в которые раньше едва влезал, сейчас болтаются на его обеспузевшем теле.

– Памятник Первому Королю, – послышался за спиной его почтительный голос. – Правда, он был поставлен через тысячи лет после его исчезновения императором Ингольдом Первым, после многих войн, катаклизмов, чумы, Большого Мора, нашествия морских народов…

– А что император? – прошептал я.

– Император жил через много эпох, – пояснил Гендельсон.

– Понятно, тоже по слухам…

Я смотрел не отрываясь, кровь шумела в ушах. Огромный воин, весь в доспехах с ног до головы, в одной руке держит меч, в другой какую-то странную штуку. Я бы скорее назвал ее гибридом пистолета с гранатометом в исполнении пьяного дизайнера. Возможно, у меня слишком богатое воображение. Возможно, я слишком рьяно выдаю желаемое за действительное, но этот полный доспех тоже слишком хорош. Он не только не пропустит лезвие вражеского ножа, здесь не только стрела не найдет слабого сочленения, где ужалить, но… похоже, в этом доспехе можно ходить по дну озера, вода не проникнет. Более того, даже воздух туда не пройдет… Зараженный, загаженный или вообще воздух иной атмосферы.

Я заходил то справа, то слева, в тайной надежде обнаружить блок автономного питания, регенерационный баллон, но, понятно, за спиной воина угадывается рыцарский меч с затейливым гербом, да и штука в левой руке перестала казаться супербластером. Впрочем, возможно, все наоборот: в правой тоже было что-то другое, но через много поколений, когда делали памятник, королю вложили в руку то, что должен держать король, – меч подлиннее и поувесистее.

– Вы полагаете, – спросил я тихо, – что Христос рождался дважды?

Гендельсон не врубился, а я не стал объяснять, пошел вдоль стены, всматриваясь в статуи… святых, будем звать их так, мне по фигу, лишь бы люди хорошие, приглядываясь к орнаменту, тоже слишком изысканный, стильный, а век Зорра – суровый век, здесь в моде суровые лица, вытесанные из камня без всякой унижающей мужчину ювелирной отделки, выдвинутая вперед нижняя челюсть…

Еще дверь, даже не дверь, а настоящие парадные врата. Я поколебался, оглянулся на Гендельсона. Он понял по-своему. Надменно улыбнулся, расправил плечи, выпятил грудь, он же рыцарь, толкнул створки.

Третий зал, это уже анфилада залов, но крытый зал, настоящий, только сверху все равно льется ровный рассеянный свет, будто там в своде дыра. Мы вступили в этот странный храм опасливо, даже не переговаривались, обменивались взглядами. Стены из синеватого камня словно в дымке, но воздух чист и свеж. Залы просторные, округлые своды теряются в темноте, из каждого зала там в полутьме угадываются проходы.

Глаза быстро привыкали, я заметил на той стороне врата. Гендельсон тоже заметил и, опасаясь, как бы я не решился опередить его в героизме, поспешно пересек этот зал и толкнул створки. Ворота отворились в такой же точно зал. Стены из такого же камня, что-то в них нечеловечески вечное, несокрушимое, странноватое. Вдоль стен на высоте моего роста выпуклый орнамент в виде цепи из квадратных звеньев, из ровных стен то и дело выпячиваются массивные барельефы странных зверей, птиц, чудищ, совсем редко попадаются человеческие лица, всякий раз я вздрагивал, останавливался.

Люди, если это люди, смотрят с неистовой злобой, требовательностью, а когда я оглядывался, их глаза по-прежнему следили за мной. Знаю, это в картинах есть такой эффект, когда кажется, что портрет следит за тобой, для этого художнику надо всего лишь нарисовать глаз, смотрящий прямо, зрачок посредине, но я не слышал, чтобы и скульптуры могли провожать взглядом.

Пол блестящий, отполированный, мозаичный, в той же синевато-сдержанной гамме. Он блестел, как стекло. Для пробы я вытащил молот и, присев, стукнул по полу.

Гендельсон вскрикнул от святотатства. На лице проступило отвращение. Глухой стук странно громко разнесся по всем залам, пошел гулять эхом по удаленным помещениям. Мне послышался очень далекий не то грохот, не то раскат грома, а Гендельсон побледнел и сказал дрожащим голосом, что это рычание чудовищного зверя Угерлы.

На полу не осталось даже белого пятнышка, как обычно, когда бьешь молотком по камню. Я ударил сильнее, но поверхность оставалась зеркально чистой, ровной, как поверхность лесного озера. Грохот прозвучал мощнее, угрожающе. Я поднялся, молот в руке, осматривался.

Гендельсон перекрестился, сказал дрожащим голосом:

– Езус Кристос!.. Да будет с нами крестная сила!.. Да защитят нас святые апостолы…

Я вздрогнул, почудилось присутствие третьего, но глаза безуспешно искали по всем темным углам. Я даже вскинул голову, свод высок, расписан райскими кущами, вроде никого, даже ни одной летучей мыши, но все-таки кто-то есть…

За спиной прозвучал мягкий голос, но сильный, уверенный, как говорил бы полководец, что оставил битвы и уже много лет занимается философией и выращивает в своем саду капусту:

– Давно не было в моем храме гостей… Даже не знаю, что с вами делать?

Среднего роста, крепкого сложения, он стоял шагах в пяти от нас. Очень немолодой, я бы не рискнул назвать его возраст, ибо с такой фигурой трудно вообразить старика. Однако прожитые десятилетия оставили свой след на лице, в седых волосах, даже в голосе.

Гендельсон учтиво поклонился:

– Святой отец, мы вторглись в ваш храм, ибо нуждались в защите. Темные силы идут за нами по пятам! Мы спешим, чтобы спасти Кернель…

Он выпрямился и смотрел с подобающим достоинством человека, выполняющего такую высокую и важную миссию. Священник кивнул, взгляд его старческих светлых глаз обратился ко мне. Особенно внимательно, как мне показалось, он рассматривал мешок за моей спиной. Мне даже почудилось, что он видит его содержимое. Я тоже поклонился, развел руками. Почему-то объяснять про Зорр и Кернель показалось неуместным в таком месте, где пахнет вечностью.

– Здесь вы найдете любую защиту, – произнес он. – Но только, увы, здесь… Это место неподвластно времени.

Гендельсон поклонился со всей учтивостью мужественного барона-воина перед служителем церкви высокого ранга.

– Нам только перевести дух, – заверил он. – Хорошо бы, конечно, как-то перебраться на ту сторону этой горной цепи… Мне показалось, что, пока мы проходили через эти залы, мы прошли горный хребет насквозь… по крайней мере наполовину!

Священник слабо улыбнулся, развел руками.

– Ты прав, сын мой. Такой в самом деле существует…

Гендельсон оглянулся на меня, лицо его сияло. Он снова взял руководство в свои руки, снова решает, определяет, находит, ведет!