Очерки истории российской внешней разведки. Том 3 - Евгений Примаков

Однако работать с агентом в условиях ужесточения контрразведывательного режима становилось все сложнее. В мае 1936 года произошел трагикомический случай. Арестованная гестапо некая Дильтей заявила, что советское торгпредство имеет в гестапо своего человека. За Леманом в одну из суббот велось наружное наблюдение, о чем доверительно сообщил ему сослуживец — участник операции. Как рассказал впоследствии Леману начальник русского отдела гестапо Феннер, Дильтей сожительствовала с сотрудником гестапо — однофамильцем Лемана и сделала ложное заявление, чтобы отомстить неверному любовнику. Центр насторожился и потребовал проявлять еще большую осторожность в работе с агентом.

В конце ноября 1936 года Зарубин сообщал: «“Брайтенбах” за все это время в первый раз стал выражать некоторую нервозность. В связи с чрезвычайными мерами контроля над иностранцами он, видимо, боится, как бы мы не попали на заметку и его не подвели».

В другом сообщении Зарубина говорилось, что «последнее время «Брайтенбах» прихварывал, обстановка в Германии действительно ужасно серьезная и натянутая, так что иногда нормально и понервничать. Добывать документы очень сложно, но Леман делает это, когда может. В частности, годовой обзор гестапо он обещал, и я уверен, что он его даст».

В том же письме В.М. Зарубина указывалось, что четыре сотрудника гестапо получили по случаю Нового года награды, которые высоко ценились: портреты фюрера с надписью и грамоты. В числе награжденных был и «Брайтенбах».

В марте 1937 года Зарубин выехал из страны. Замены ему не было. Надо было искать новые каналы связи с агентом.

При отъезде резидент познакомил Лемана с проживавшей в Берлине иностранкой — хозяйкой конспиративной квартиры «Клеменс». Она почти не владела немецким языком, поэтому ее использовали только в качестве почтового ящика. Леман передавал материал в опечатанном пакете «Клеменс», у которой потом их забирал один из сотрудников «легальной» резидентуры. Таким же образом передавались задания агенту.

В июне 1937 года Центр предложил для большей конспирации и надежности использовать для связи с «Клеменс» жену нелегала А.М. Короткова М.Б. Вильковысскую (Марусю). Единственным оперработником в «легальной» резидентуре оставался тогда Александр Иванович Агаянц.

В августе 1937 года Центр сообщал Агаянцу: «Обстановка сложилась таким образом, что Вам в течение 1–2 месяцев придется работать самостоятельно. Перед Вами на это время мы ставим пока только две основные задачи:

1. Обеспечить связь с «Брайтенбахом» через «Клеменс» и Марусю.

2. Напоминаем, что Вы лично должны каждый раз сопровождать Марусю на встречу с «Клеменс». Перед встречей надо, по крайней мере, 1,5–2 часа разъезжать по городу и себя осторожно проверять. На встречу Маруся должна прибывать пунктуально минута в минуту».

Через месяц Агаянц докладывал в Центр: «Алексею. Лично. «Брайтенбах» является к «Клеменс» за 1,5–2 часа до встречи с Марусей. Мы сообщили через «Клеменс» «Брайгенбаху» о необходимости передачи материалов в таком виде, чтобы их можно было при случае разжевать… «Клеменс» недостаточно владеет местным языком, что несколько затрудняет общение с Марусей».

Приводим некоторые выдержки из писем Агаянца в Центр, дающие представление о дальнейшей работе с Леманом в 1937 году.

Октябрь. «В связи с отъездом Маруси связь с «Клеменс» принял я. Мы не в состоянии в дальнейшем давать переводы, а может быть, и напечатанный текст. В тех случаях, когда мне самому будет удаваться перепечатывать сообщения, буду отсылать их на пленке… В будущем сообщения «Брайтенбаха» придется передавать в таком виде, в каком они к нам будут поступать, так как ни перепечатывать для пленки, ни переводить у нас некому».

Ноябрь. «На очередном свидании «Клеменс» передала от «Брайтенбаха» материалы на пленке, предупредив по просьбе «Брайтенбаха», что материалы эти особо важные».

Февраль 1938 года. «“Клеменс” приобрела пишущую машинку, на которой, как правило, сама будет перепечатывать материалы «Брайтенбаха» для нас. Так как «Клеменс» недостаточно владеет немецким языком, в тексте будут иметься ошибки, исправлять которые, как Вам известно, я не в состоянии».

Осенью 1938 года Агаянц выехал в отпуск и на лечение. Обеспокоенный сложившимся положением, Леман писал через «Клеменс»: «Как раз, когда я мог бы заключать хорошие сделки, тамошняя фирма совершенно непонятным для меня образом перестала интересоваться деловой связью со мною».

В.М. Зарубин посылает из Москвы второе письмо, сообщает в нем о высокой оценке материалов агента и просит его продолжать работу.

В конце ноября 1938 года А.И. Агаянц в последний раз принял от «Клеменс» материалы Лемана. В декабре разведчик А.И. Агаянц скончался на операционном столе. Связь с Леманом надолго прервалась.

Если кто-то на основе официальной переписки попытался бы составить морально-психологический портрет В. Лемана, он, вероятно, отметил бы, что этот энергичный, среднего роста крепыш с голубыми глазами был самым обыкновенным человеком: не страдал тщеславием, трезво относился к деньгам, не имел каких-либо пагубных пристрастий. И, естественно, не разделял нацистских взглядов. Когда Гесс перелетел в Англию и был официально объявлен сумасшедшим, «Брайтенбах» сказал: «Ну вот, теперь ясно, кто стоит у власти. Все над нами смеются». В то же время Леман не испытывал особых симпатий к левым политикам.

Леман пережил все тяготы Первой мировой войны, не хотел повторения войны с Россией и до последнего момента надеялся, что она не произойдет. «Симпатии к России среди немцев очень сильные, — говорил он весной 1941 года оперработнику резидентуры, — и не только среди коммунистов».

Леман был разведчиком высокого класса и работал в таком опасном месте, где постоянно надо было быть собранным. Он умел действовать самостоятельно и готов был рисковать. От него исходило чувство надежности.

В 1940 году супруги Леман отметили серебряную свадьбу. Брак был бездетным. Жена в 30-е годы получила в наследство гостиницу и ресторан на узловой станции в Силезии. Супруги рассчитывали перебраться туда после выхода Лемана на пенсию. К сожалению, этой мечте не суждено было сбыться.

И вот конец 1940 года. После длительного перерыва контакт с одним из наиболее ценных агентов советской внешней разведки восстановлен. «Брайтенбах» снова в строю. В начале 1941 года работу с ним поручили прибывшему в Берлин молодому работнику резидентуры Борису Николаевичу Журавлеву. Острая нехватка кадров вынуждала вести работу даже с самой ценной агентурой неопытным работникам. Учиться приходилось на ходу. Как никогда, нужна была информация. Встречи проходили в общественных местах Берлина и за городом. От агента вновь стала поступать информация о деятельности гестапо. Отдельные документы Леман передавал для фотографирования. Журавлев возвращал их на другой день до выхода агента на работу.

Сообщения Лемана становились все тревожнее. Все чаще в них упоминалось слово «война». Так, в середине марта 1941 года Вилли рассказал оперработнику о том, что в абвере в срочном порядке укрепляют подразделение для работы против России. Проводились мобилизационные мероприятия и в госаппарате. На встрече 28 мая 1941 г. агент рассказал Журавлеву о том, что два дня назад ему предложили составить график круглосуточного дежурства сотрудников его отделения. Когда он попытался навести справки, для чего это нужно, ему ответили, что это секрет.

Леман уходил в отпуск и просил не прерывать с ним связь, предлагая выработать условия экстренных вызовов на встречи с обеих сторон, так как, по его словам, в это решающее время каждый день может принести много нового и неожиданного. Однако после некоторых раздумий в Центре решили поступить иначе. 28 мая пришло указание, в котором предлагалось обсудить с «Брайтенбахом», не сможет ли он остаться на время отпуска в Берлине. Однако агент уже успел покинуть город. Медлительность Центра привела к временной потере связи с ним в кризисный период.

Последняя встреча Лемана с Журавлевым состоялась вечером 19 июня 1941 г. на окраине Берлина. Вилли уже вернулся из отпуска на службу и пришел сильно взволнованный. Агент сообщил разведчику, что в его учреждении только что получен приказ немецким войскам 22 июня после 3 часов утра начать военные действия против Советского Союза. В тот же вечер эта исключительно важная информация телеграфом через посла, что обеспечивало более быстрое ее прохождение, была передана в Москву.

Больше с «Брайтенбахом» советская разведка не встречалась. О судьбе Вилли Лемана долгое время в разведке ничего не знали. После войны оставшаяся в живых жена Лемана Маргарита рассказала, что в декабре 1942 года ее муж был срочно вызван на службу и больше не вернулся. Один из сослуживцев «Брайтенбаха» сообщил ей потом, что Леман был расстрелян в гестапо.