Таинственные расследования Салли Локхарт. Рубин во мгле. Тень «Полярной звезды» - Филип Пулман

И вряд ли можно ожидать, что враг будет любезно ждать, пока твои инженеры проложат полотно до нужного места. К тому же, если я все правильно поняла, у нее только бортовой огонь.

– Так описывал ее мистер Ватерман, – кивнул Фредерик.

– В таком случае железная дорога должна пройти прямо посреди вражеских позиций… ну, или параллельно им, и тогда половина огневой мощи будет обращена на твои собственные боевые порядки.

– Понимаю, о чем ты, – согласился Уэбстер. – Это и правда нелепо.

– Это только если использовать ее как тактическое оружие. Но, возможно, она не для этого…

– То есть, она не предназначена для ведения боя? Но тогда для чего она, черт побери, вообще нужна?

– Представь, что ты – правитель некой страны, – задумчиво сказала Салли. – И не доверяешь своему народу. Ты боишься, что назревает революция. Пока у тебя есть железнодорожные линии во все основные города и порты, и много паровых пушек, ты можешь чувствовать себя в полной безопасности. Это идеальное оружие для таких задач. Оно не для врагов – оно для твоего собственного населения. Господи, это и правда чистое зло!

Несколько секунд все молчали.

– Кажись, ты ее раскусила, Сэл, – высказался, наконец, Джим. – Теперь вопрос: собираешься ты сюда переезжать или нет? Они знают, что ты жива, а когда поймут, что ты сперла бумаги обратно, так и совсем взбесятся. Я бы, например, точно взбесился. И ей бы тоже стоило съехать. Мисс Мередит, я имею в виду. У нас места на всех хватит.

– Да, – сказала Салли, – думаю, пора.

На Фредерика она старалась не смотреть.

– И что там насчет Маккиннона, Фред? – продолжал Джим. – Ты выяснил, с чего это Беллман за ним гоняется? В чем там дело?

Фредерик объяснил, в чем дело.

Физиономия Джима становилась все краснее и краснее. Вскоре он даже отвернулся и принялся водить ногтем по извилинам дерева на столешнице.

– Так что вот, – завершил свой рассказ Фредерик. – Теперь вы все знаете. Шотландский закон. Там можно выйти замуж в шестнадцать лет без согласия родителей. Стоило догадаться даже без визита в Незербригг: Гретна Грин – это же первая деревня по ту сторону границы. Нелли Бадд наверняка устроила это из какой-то сентиментальной симпатии… Не могла же она и правда его так любить, это просто ревнивые домыслы Джесси. Но тогда вопрос в том, с чем остался лорд Уитэм? И в каком положении оказалась девушка? Беллман, надо понимать, все знает, раз Уиндлшем уже некоторое время как выудил факты из миссис Гири. Ясное дело, что Маккиннон в опасности, но…

– Он в опасности, пока никто не знает о свадьбе, – заметил Уэбстер. – Как только это станет достоянием публики, он будет как за каменной стеной. Даже Беллман не рискнет его убрать – весь свет сразу поймет, почему и кто это сделал. Так вы думаете, папаша знает?

– Миссис Гири утверждает, что да, – сказал Фредерик. – Он, судя по всему, приходил к ней и пытался заплатить за молчание. Она послала его далеко и надолго, по-кальвинистски. Отличная тетка, знаете ли, мне она понравилась. Сухая, как порох, зато с чувством юмора – и кристально честная. Ничего не скажет, пока ее не спросят, зато когда спросят – выложит всю правду, не больше не меньше, и никто ей не указ.

– То есть Уитэм все знал, когда устраивал сеанс фотографирования во время помолвки и давал объявление в «Таймс», – протянул Уэбстер. – Да он серьезно влип!

Салли ничего не сказала, она думала про Изабель Мередит.

Джим неожиданно встал.

– Пойду подышу свежим воздухом, – объявил он, ни на кого не глядя.

– Да что с ним такое? – удивился Уэбстер.

– Мальчик влюбился, – фыркнул Фредерик. – Я совсем забыл. Слушай, Салли, мы отвезем твои бумаги к мистеру Темплу, а потом съездим в Ислингтон и заберем мисс Мередит и все, что тебе нужно. Потом я найду Джима, и мы с ним начнем искать Маккиннона. Вот это, я понимаю, дело! Всем делам дело!

Глава восемнадцатая. Гайд-парк

Вторая половина дня выдалась сухая и теплая, сквозь облачную пелену то и дело проглядывало солнце. Джим шел в Гайд-парк, засунув руки глубоко в карманы, с недоброй усмешкой на лице. Алистеру Маккиннону, пожалуй, крупно повезло, что он не попался ему на пути.

Добравшись до парка, Джим немного успокоился. Выйдя на Каретную аллею, он уселся под деревом и стал разглядывать проезжавшие экипажи, вороша рукой опавшие листья.

Сезон для прогулок в парке был явно не подходящим: себя хорошо показывать летом. Тогда аллея так запружена, что кареты еле ползут. Но это неважно: главное – показаться в своем ландо или виктории с парой гнедых или серых, со своим лакеем, и чтобы тебя заметили леди Такая-то, а еще лучше подрезать мисс Такую-то. Зимой все эти социальные танцы происходили за закрытыми дверями. Каретная аллея оставалась в распоряжении тех, кто хотел подышать свежим воздухом и дать размяться лошадям.

Однако Джим пришел сюда не за этим. Он хотел встретить леди Мэри.

С того самого похожего на сон дня, когда он видел ее в зимнем саду, его душа прикипела к ней, будто стрелка компаса – к северу. Он слонялся по Кавендиш-сквер, смотрел, как она уходит из дома и приходит, как вспыхивает свет в окне ее комнаты…

Да, он сам признавал, что порядком одурел. Девушки у него, конечно, водились – десятки девушек, официанток, горничных, танцовщиц, наглых и застенчивых, развязных и чопорных. Он знал, как с ними болтать, как флиртовать, кого водить в мюзик-холл, а кого – на реку. Ему никогда не составляло труда вскружить барышне голову. Нет, ничего особенного в его внешности не было, но он постепенно мужал и вырос в грубоватого и красивого парня – хотя большая часть его очарования крылась как раз в энергичности и уверенности в себе. А еще с ним было легко: ему нравилось разговаривать с ними, а не только целоваться. Хотя поцелуи – это да: торопливые, у подвальных ступенек, или подольше – в закулисном сумраке театра или в уединенной беседке в старом Креморн-гарденс за пять минут до закрытия.

Но сейчас все было по-другому. И ладно бы только эта сословная пропасть между ними: она – дочка графа, он – сын прачки. Даже если бы они оказались на одной ступеньке социальной лестницы, он бы все равно относился к ней по-другому – потому что она сама была другая. Каждый ее жест тогда, в зимнем саду, каждый завиток волос, каждый оттенок румянца на щеках, сладость дыхания, когда она наклонилась к нему и зашептала… – все было драгоценно. И он не знал, совсем не знал, что ему с этим делать.

Только смотреть, наблюдать… И вот, наблюдая, он выяснил, что во второй половине дня она часто выезжает.