Карьера - Александр Николаевич Мишарин

в этих старых переулках было мало. Неясное шевеление света в уже ночном небе можно было принять за низкие облака… Или за игру света огромного, еще в полную силу освещенного города.

Логинов полез за платком и неожиданно звучно высморкался.

— Вот ты… И круглый сирота?! И одновременно — дед!

Слова прозвучали мягко, по-стариковски.

Он смотрел на Кирилла взглядом простого человека, опоздавшего на семейные торжества — и на горькие, и на радостные.

Кирилл не хотел продолжать разговор об отце, промолчал.

— Да-а… Дочка родила? Нахабинский… Значит?

Логинов померк, стих.

— Многого… Ты не знаешь!

Это был уже прежний, мгновенно замкнувшийся, Логинов.

— Хоть от позора… Нахабин спас сына своего! И дочь твою! Вот, как получается…

Неожиданный прилив ярости так же неожиданно прошел, как и возник. Снова Иван Дмитриевич смотрел на сына своего старого друга, «второго отца», с почти нескрываемой, расслабленной нежностью.

— Сколько тебе… Сейчас?

— Сорок шесть. Стукнуло!

Корсаков тоже отчего-то растрогался.

— Вот-вот… Правильно все! Так и должно быть — сорок шесть!

Логинов что-то всерьез подсчитывал в уме.

— Подумать только… Почти — полсотни) — рассмеялся он. И вдруг неожиданным, каким-то деревенским, от плеча, ударом несильно хлопнул Кирилла по спине. — А все… такой же! Дуррак!

Он рассмеялся — открыто, громко, радостно — на всю улицу!

— А ты подумай — сколько же мне?! Отцу было бы под девяносто?! Мне семьдесят — скоро — пять! Тебе — под пятьдесят! Сыну твоему — лет эдак двадцать один… И еще родился… Александром назвали?!

Кирилл невольно кивнул головой.

— Так я и знал… Что именно Сашкой! Санькой…

Логинов внезапно забасил на почти дьяконовской ноте: «А-а-ле-екса-андр!».

Он обхватил, облапил своими, еще могучими руками Кирилла Александровича. И снова, чуть оттолкнув, спросил (с лихостью, с хитрецой!) с пониманием всей Кирилловой обиды на него.

— Ну, что стоишь? Зовешь в дом? «Али — нет»?

— На поминки? — прищурился Кирилл.

— И на крестины! И на поминки! На все… Поди, не чужой я еще? Для тебя?!

В вопросе этом были и вызов, и мольба… И приказ!

Кирилл вдруг почувствовал… Почти озноб! Еле-еле смог справиться с не слушающимися его губами.

— Нет! Все нужно… В свое время!

И добавил — жестче:

— А поминки давно уже прошли! Да и ребенка… Только разбудим!

Он слышал участившееся, тяжелое дыхание Логинова.

— Ну… Ты! — Вскинулся было Иван Дмитриевич, но сдержался. Добавил тише: — Обижаешься? Напрасно! Я же все, что мог…

— Не знаю… Какие у вас были счеты с отцом? Это вам надо было их выяснять… Самим!

— Мы-то, кажется, выяснили… С ним! А вот с тобой?

Кирилл чувствовал — еще немного и наговорит лишнего.

— А со мной? У вас?! Никаких счетов — между нами — нет! И быть — не может! Кто — «вы»… И кто я?! Я лучше вас сейчас на такси посажу… А то… Еще вас потеряют?! Весь город переполошат! Вон, вон… Такси!

Кирилл Александрович — опрометью — бросился к медленно ехавшему по их кривому переулку такси с зеленым огоньком.

«Лишь бы не отказался везти!» — молил он бога.

…Логинов молча сунул руку для пожатия. Медленно втиснулся в непривычное кресло старого «такси».

— Нет! Неважный из тебя… «Карьерист»! — Наконец нашел слово Логинов.

Не обернувшись на оставшегося стоять (почти посредине мостовой!) растерянного, словно пьяного, но почему-то необыкновенно счастливого Кирилла.

Корсаков, не помня себя… Добрел до дома.

Поднялся на лифте на свой этаж. Всунул ключ в дверь своей квартиры, но почувствовал, что ее уже кто-то отпирал с другой стороны.

— А у нас новость! — заявила с порога Марина. — Генка — женится!

— Потом, потом… — только и смог произнести Кирилл и отодвинул Марину. Сбросил ей на руки пальто и быстро, чуть покачиваясь, побрел к себе в кабинет.

— А папа-то у нас… Пьяненький! — услышал он за спиной дурашливо-веселый голос Галки.

Кирилл рухнул на свою тахту, только успев сбросить башмаки.

За стеной, в гостиной, слышались возбужденные голоса. Звяканье посуды, музыка…

«Пусть я — пьяненький!!! Это очень даже хорошо. …Быть пьяным! Без вина… — Улыбался про себя Корсаков, утыкаясь лицом в мягкую, привычную подушку. — А вы… Молодцы! Вы веселитесь! Выходите замуж! Женитесь! Рожайте детей… Живите! А я просто пьяненький… Дур-рак! И неважный «карьерист!»

Его мысли сейчас были далеко… Но все тело ломило — это было, как приятная, постепенно отпускающая боль…

Да! Он — сделал глупость… Практически прогнав Логинова! Он — дур-рак?! О! Нет! Он — сын своего отца! «Он — Корсаков!»

Кирилл даже повторил свою фамилию вслух.

Пьяненький… заносчивый дур-рак! У которого сплошные неприятности? А-а! Они всегда у него были… И будут! А теперь — просто польются… Как из рога изобилия? Надо же знать Ивана Дмитриевича! Карьера его… Вполне возможно! Кончена!

Он понимал все это… Боялся! Но сейчас… откинувшись на спину… Все равно улыбался!

Что у него могут отобрать? Детей? Жену? Внука? Должность? Партийный билет? Эту квартиру? Да?!

Все могут! Да, да… Могут! Отобрать! Могут… Что поделаешь!

Но ведь что-то… И не могут?! Как бы ни пытались?! Например, его мысли, его поступки… Его отца, мать…

Не могут изменить того, что он — Корсаков! А не «Иванов, Петров, Сидоров…» И дай Бог счастья — всем этим «Ивановым, Петровым, Сидоровым!!!»

Но он-то, Кирилл… К сожалению или к счастью… другой! Он — дур-рак! Да! «Плохой карьерист». Да! А еще кто?!

Кирилл перевернулся на тахте и положил голову на сложенные в замок кулаки.

И еще…«Круглый сирота!»

Он даже нахмурился, рассердился на самого себя.

«Здоровенный