Карьера - Александр Николаевич Мишарин

поименно к их руководителям… «Что больше невозможно закрывать глаза на неразбериху… На ложные цифры планов… На межотраслевые конфликты… На местничество…»

Реже, но все-таки появлялись сенсационные статьи с прямыми разоблачениями. Но все это подавалось как-то… Не до конца! Обрывалось на самом главном. Это невольно порождало в столице — а еще пуще на периферии (т. е. в народе!) — глухие, но все более ожесточенные слухи.

Народный ропот, неспокойствие становились иногда почти явными… (Доходили сведения и о случаях прямого неповиновения!)

Слова «забастовки» или «стачки» еще не употреблялись, но как-то явственно подразумевались. Хотя никто конкретно их не видел… Сам на них не присутствовал.

Но все равно упорно говорили о волнениях на заводах Ленинграда, Кемерова, Красноярска…

Кирилл Александрович, наверно, как и многие, отмечал, что все эти… «неповиновения» (если верить народной молве?) были именно на заводах. В этом было что-то от исконного, пролетарского… «Нашенского».

«Может быть, это была робко возрождающаяся вера в особую, классовую пролетарскую независимость? С которой уже не может не считаться никто?»

Даже некоторая гордость была в этих слухах! Мол, с рабочим классом так просто не поведешь себя… «На шермака» не выедешь!

Но все эти редкие ныне смещения крупных руководителей… Полуофициальные известия о процессах над расхитителями и спекулянтами… (То почему-то в Госцирке, что было непонятно?! Или, вполне ясные каждому, в знаменитых «Гастрономах»!) Все это как-то отодвигалось, тонуло в равномерной служебной суете, с почти каждонедельными, в меру благополучными отчетами… Выступлениями руководителей… Приездами и отъездами иностранных лидеров «не первого международного значения». Во все еще пышной и как бы неколебимо благоденствующей, неторопливой государственной поступи.

Эта поступь, выкристаллизовавшаяся в последние пятнадцать — двадцать лет, и была (как казалось некоторым, даже теперь!) уже навечно сформировавшейся! Окостеневшей и невозможной стать или быть другой.

Дома у Корсакова вроде все как-то уладилось. Приобрело, может быть, несколько иной, но сравнительно устойчивый порядок и, говоря откровенно, не слишком волновало Кирилла Александровича.

Марина ушла с работы и перевезла Генку и Галю с ребенком на городскую квартиру.

Дача была на три четверти забита, оставалась только одна комната, кухня и веранда. Там иногда (но гораздо реже!) — ночевал сам Кирилл. Ему было так удобно!

…Налетевший, бог весть откуда, ветер рванул с такой силой, что чуть не снес с Кирилловой головы замшевую кепку. Поднял в низкий, но плотный, вертящийся смерч пыль, остатки спрятавшихся между кустов прошлогодних бурых листьев и с шумом начал раскачивать провода…

Корсаков отвернулся. Протер вдруг запылившиеся глаза, проморгался… Как в детстве — долго, старательно вытирал пальцами слезящиеся глаза.

Казалось, вечно непредсказуемая осень, уже вытесненная из города, брала реванш! И почти зимним подморозком, и жгуче-колючим ветром, и уже осязаемыми людьми предзимними, тревожащими душу, угрозами. А на улице-то ведь была весна! Но все равно не верилось…

Кирилл Александрович, конечно, отдавал себе отчет, что сейчас его волнует не то совещание, на которое он направлялся… Волновала его назначенная после него встреча. С Андрианом Кармановым.

Он позвонил еще вчера. Был отменно корректен.

У них уже отрегулировались отношения, где было ясно, кто есть кто, какое количество должностных ступеней разделяет их. Это напоминало нынешние отношения Корсакова и с Тимошиным. Былое однокашничество за эти полтора года как бы отошло на второй план.

Виноват в этом был сам Кирилл. Именно его поведение в отделе было подчеркнуто независимо и не располагало к излишнему сближению… Как старших, так и подчиненных.

Некоторые усматривали в этом его дальновидную осторожность. Расчет опытного и хорошо осведомленного человека… Им казалось, что он вынашивает планы какого-то решительного изменения своей судьбы. С первыми же крупными изменениями в раскладе большого руководства?

Кирилл по озабоченному, иногда вскользь брошенному взгляду Тимошина убеждался, что и он склонен к подобному сомнению!

…Корсаков прибавил шагу и понял, что на самом деле он тоже хочет серьезного разговора с Андрианом. Хочет его недоброй, обычной, почти циничной, «прищуренной» откровенности.

Даже больше! Кирилл шел к нему, как к человеку, который, как никто другой из его окружения, чувствует атмосферу перемен. Сегодняшних — пока подспудных… А главное — завтрашних! Как они оба понимали — неизбежных.

Кирилл вошел в приемную Карманова вместе с боем часов… Тут же открылась дверь кабинета и появился, не переходя порога своего кабинета, сам Карманов.

Он, усмехнувшись, посмотрел на свои часы… Потом на куранты напольного «Нортона» и сказал одобрительно:

— Не меняешься! Хорошо…

Жестом пригласил Корсакова в кабинет.

Усевшись в кресло, Андриан посмотрел в окно, потом перевел взгляд на Кирилла Александровича. Помолчал.

Взял со стола открытую толстую книгу, начал не спеша перелистывать ее…

Только теперь Кирилл понял, что же изменилось в облике Андриана…

На нем не было его «хамелеонов»! На столе лежали обычные, без теневых стекол, самые заурядные, рабочие, хотя и в достаточно модной оправе, очки.

— Как будем — на «ты»… Или на «вы»?

Корсаков не ответил.

— Ну? Так… Как же? — переспросил, подняв на него свои маленькие, того же сине-стального цвета, яркие глаза, Андриан.

Вопрос был задан со смыслом.

— Как получится… — уклончиво ответил Корсаков.

Легкая, ироническая гримаса пробежала по похудевшему лицу Карманова.

Корсаков заметил, что он несколько физически сдал. Уже не так налито-тяжелы были его плечи. Чуть мясистее и как-то мягче выглядели руки. И весь он похудел, сузился…

— Вот… Перечитываю Ивана Александровича, — отложив книгу, издалека начал Карманов. — Гончарова! И знаешь, о чем думаю?

Кирилл вопросительно посмотрел на него. Интонация Карманова была доверительно-раздумчива.

— Все-таки вроде… Действительный статский советник! Вся жизнь — на службе! — Он усмехнулся: — Вроде нас с тобой? А ведь какие романы писал! А? Какая духовная свобода! Раскрепощенность мысли… И это — при генеральском-то чине?! При таком стаже?

— Может, и нам пора — за романы? — улыбаясь, продолжил его мысль Кирилл Александрович. — А я-то все думал… что ты меня так срочно