Пятый арлекин - Владимир Тодоров

Подобная раздвоенность и привела Рожнова очень скоро, даже скорее, чем он мог предполагать, к распаду, внутреннему цинизму, какому-то моральному пьянящему разврату, когда в душе легко перейдены границы существующих общечеловеческих норм и прин­ципов. А тут еще подвернулся Неживлев... И заметался Петр Нико­лаевич между реальной жизнью, где образцами для подражания избрал неживлевых и Красновых, и придуманной, которую описывал в своих бессмертных, с его точки зрения, произведениях. Иногда даже с упоением думал о себе: вот он я какой идейный, хрен меня укусишь или придавишь. А жизнь оказалась глубже и справедливей, и подставила ножку неожиданно, в расцвет его творческих сил: запрезирал себя Рожнов за трусость, приспособленчество, лживость, пресмыкание, которое четко ощущал в присутствии Неживлева, не в силах повести себя с ним решительно, не унижая своего челове­ческого и писательского достоинства. Впрочем, писательское досто­инство Петра Николаевича заключалось в апломбе и книжечке члена Союза писателей СССР, которую он постоянно носил при себе и показывал к месту и не к месту.

«Шут я гороховый, вот кто!— совсем уж неожиданно и зло подумал о себе Рожнов,— я ведь умнее их, а они меня за клоуна держат. «Кажется, кое-кто забыл о своих обязанностях!» Ничего, придет срок — они у меня попляшут!— эта безотносительная угроза немного успокоила его,— а Сашенька молодец, все что хотела в лицо им бросила. Вот бы мне такую жену, и я может быть стал бы другим, перестал бы ходить к этим...— он не подобрал нужного слова и снова переключился на мысли, которые у него возникли в самом начале.— А ведь Вероника неспроста отсутствовала...— и вдруг с прозорливостью душевнобольного догадался, что ходила его Вероника Матвеевна к кому-нибудь из троих: Неживлеву, Краснову или Карнакову, потому и в ванную сразу же забралась, полезла отмываться от грязи и скотства.— Ах ты потаскуха!— внезапно заорал, уязвленный своими подозрениями Рожнов, спрыгивая с ди­вана. Голова Вероники при этом прыжке завалилась навзничь, она проснулась и не могла сразу понять, где она и что происходит, а ей так было только что хорошо и уютно.— Шлюха!— надрывался Рож­нов с пеной на губах,— где была?! Думаешь я не знаю, что Карнаков назначил тебе свидание?!— Он назвал фамилию Карнакова наугад и увидел по глазам Вероники, что попал в самую точку и догады­ваться уже ни о чем не нужно, и так все ясно.— Так я прав?! Дрянь! Дрянь! Дрянь!»— он наклонился над пытавшейся подняться Вероникой и хлестал ее по щекам, потом принялся душить, чувствуя в своих слабых, не привыкших к физической работе, руках не­ожиданную остервенелую силу. И только когда Вероника стала за­дыхаться и хрипеть, отпустил ее и с ужасом принялся всматриваться в свои пальцы, будто увидел в них что-то для него необычное. Вероника молча сползла с дивана и, став на колени, пыталась рас­тереть шею, потом неловко поднялась и, не говоря ни слова, подош­ла к шкафу и стала собирать свои вещи.

— Вероника!— простонал в ужасе Рожнов,— ты что это дела­ешь? Боже мой, что я натворил!.. Прости меня, умоляю, прости, прости...— как у всех слабых и безвольных людей приступы ярости у него быстро сменялись депрессией и самоуничижением. Он ползал вокруг Вероники на коленях, но она молча пнула его ногой, даже не поглядев куда попала и без желания ударить больнее, пнула просто, как пинают надоевшую комнатную собачку. Рожнов попы­тался поцеловать эту унизившую его ногу, но вновь ощутил прилив ярости.— Так это все-таки был Карнаков? Я убью его, немедленно! Все, я так решил. Отсижу сколько положено и вернусь человеком, который ничего не боится. Тогда вы у меня все попляшете, будете знать, на что я способен!— Рожнов лихорадочно принялся одеваться.

Вероника на мгновение прекратила свое занятие и насмешливо повернула голову в сторону суетящегося Петра Николаевича: не­нависти во взгляде не было — презрение и жалость, только эти чувства вызывал человек, которого совсем недавно она почти что боготворила.

— Не забудь взять шариковую ручку!— ехидно бросила Ве­роника Матвеевна,— как я понимаю, ты собираешься его убить своим гениальным словом, на большее вряд ли способен. А впрочем, зря стараешься,— добавила она совсем неожиданно,— у меня с ним ничего не было. Ни-че-го. Свидание не состоялось по независящим обстоятельствам. И вообще, я.его презираю — обыкновенный бабник и болтун, только с другим оттенком. Потому почти и провел меня. Все вы одинаковые, ты — не лучше, если не хуже...

— Вероника, родная,— прошептал Рожнов, опять падая на ко­лени,— умоляю не уходи. Мы завтра же оформим наш брак юридически, у нас будет хорошая семья, мы создадим крепкий се­мейный очаг...— Рожнова, как обычно, профессионально понесло на словоблудие, он пытался, не вставая с ослабших колен, впихнуть платья Вероники обратно в шкаф. Она же сопротивлялась, но как-то вяло, понимая, что уходить в принципе некуда, а тут, хотя и не квартира Неживлева, которая так поразила ее, но надежная крыша и не менее надежный Петр Николаевич, который наконец-то пол­ностью подчинен ей, сломлен, и будет рабски выполнять все капризы своей Вероники в меру своих финансовых возможностей. А если его покрепче взять в руки и засадить за машинку, то он вполне сможет зарабатывать в два раза больше. Она лениво сделала вид, что ус­тупила настойчивым просьбам Рожнова. не забыв его обещания зарегистрировать брак официально, пусть не завтра, потому что это невозможно, но в самом ближайшем будущем. Она лежала на диване охая и растирая шею, растравливая свое воображение сценами мести Карнакову, и даже несколько раз ударила сжатыми в кулак паль­цами в спинку дивана. В это же время несчастный Петр Николаевич метался между кухней и своим бесценным «сокровишем», предлагая чай и бутерброды, или же панически хватал полотенце, пытаясь соорудить нечто вроде компресса и приложить к шее Вероники. Примирение все же состоялось, причем Петр Николаевич и сам не заметил, как пообещал дополнительно к уже сказанному купить к свадьбе золотой браслет.

Тем не менее, клятвы и унижения не мешали ему одновременно мечтать и о способе разделаться с обоими — Вероникой и Карнаковым. Он реально представлял их обоих мертвыми и верил в тот момент или даже мгновение, когда у него хватит духу осуществить по отношению к ним решительные действия. В то же время он понимал, что разыгрывает перед самим собой очередную сцену из какой-нибудь возможной будущей книги. Успокоив Веронику и неж­но укутав ее теплым клетчатым пледом, лихорадочно соображая, где достать хотя бы пятьсот рублей на обещанный браслет, он вскоре сел за свою «Эрику» и написал несколько страниц из своей новой повести, которая неделю пролежала на столе без единой новой строчки — не шло. И вдруг сейчас получилось хорошо, даже та­лантливо: герой повести не только выбрался из ледника, куда его затащила снежная лавина, но и с риском для собственной жизни спас жениха девушки, которую любил с детства, и которая коварно предпочла другого. И не спаси он этого молодого человека, девушка, вероятнее всего, вернулась бы со временем к нему... Написал все это Рожнов очень искренне, проникновенно и талантливо, так что сам слегка прослезился.

Вот тут самое время спросить, как же такое может быть? Где связующее звено между личностью и талантом, и должно ли оно присутствовать непременно? Возможно ли таланту существовать вне личности? Оказывается, возможно. Ведь прочтут такую повесть мо­лодые люди и позовет она их на подвиги, и никому не придет в голову, что написал эти мужественные страницы ничтожный изол­гавшийся человечишка, за минуту до этого унижавший себя перед мелкой, морально нечистоплотной женщиной, не сумевшей урвать свою долю пирога на шабаше аферистов и преступников.

А тем временем, помимо этой мелодрамы произошли события посерьезнее. Сортируя пополнение, поступившее в КПЗ, капитан милиции Милованов, сменивший на дежурстве старшего лейтенанта Зюзина, попросил ввести следующего. Им оказался Горин Вячеслав Андронович, агроном сельхозобъединения «Заря» Астраханской об­ласти. Перед этим Милованов посмотрел «телегу» на агронома, со­ставленную Зюзиным и подивился размаху несостоявшегося пре­ступления: Горин пытался проникнуть в квартиру уважаемого гене­рала Неживлева и украсть дорогие вещи, а когда налет не полу­чился, то учинил дебош. «Посмотрим на этого громилу, вон откуда бандита занесло, из Астраханской области, и возраст солидный — под "шестьдесят, явно рецидивист с уголовным стажем и никакой не Горин. Придется повозиться на предмет установления личности,— рассуждал Милованов, разглядывая командировочное удостовере­ние,— явная липа».