Руководство по системной поведенченской психотерапии - Геннадий Аверьянов

Подобная «монолитность» может возникнуть лишь в случае полного соответствия «картины» и «схемы» человека, что практически невозможно. Я-отождествленная роль (динамический стереотип «схемы»), как правило, входит в определенный конфликт с аберрациями «картины», которые, со своей стороны, еще и сами-то недостаточно согласованы друг с другом.[467] Таких ситуаций с высоким показателем амбивалентности в жизни каждого человека достаточно много. Именно они, а не система «идентификаций» (в общем ее виде и со всеми ее противоречиями) представляют собой достаточную основу для формирования невротической симптоматики. Этот эффект отсутствия определенности в отношении одной и той же ситуации продемонстрирован как И.П. Павловым при моделировании «экспериментальных неврозов» у собак881, так и при научении кошек невротическим страхам Д. Вольпе882. Конфликт динамических стереотипов «картины» и «схемы», возникающий в одной и той же ситуации, – вот что составляет фактическую проблему, а не то, что в одних отношениях человек ощущает себя, например, уверенным, а в других нет.[468]

Данная амбивалентность – есть проявление я-неотождествленной роли.[469] Когда существует возможность не вести себя так, как можно себя вести, уже нельзя говорить об эффекте единого динамического стереотипа, здесь в силу вступает механизм, который традиционно приписывается так называемой «свободной воле». Специфика этой ситуации заключается в том, что в отличие от я-отождествленных отношений возникает элемент расчета – человек сознательно «продумывает» свои действия (аберрации «картины»), то есть такое поведение не «выскакивает» автоматически под действием стимульной ситуации (я-отождествленные отношения), но диктуется «сверху», «картиной». Иными словами, когда производится сознательный или даже не вполне осознанный, но именно выбор поступать так или иначе, то понятно, что у данного человека не существует непосредственного, заранее предуготованного ответа, как в случае я-отождествленных ролей, но он сознательно подготавливается в соответствии с какими-то дополнительными обстоятельствами, целями и т. п. (аберрации «картины») путем предварительного взвешивания «за» и «против».[470]

Для того же, чтобы осуществить подобный «выбор», необходимо время. Этот временной зазор между «стимулом» и «реакцией» побудил З. Фрейда сформулировать понятие «принципа реальности»883. Поскольку у человека современной западной культуры не сформирована я-отождествленная роль, позволяющая ему удовлетворить его сексуальное желание в момент появления последнего, он предпринимает различные обходные маневры, с тем чтобы заветный объект оказался ему доступен, хотя бы и в неопределенном будущем. «Ограничиваемая принципом реальности, – пишет Герберт Маркузе, – познавательная функция памяти, хранящей опыт прошлого счастья, будит желание сознательно воссоздать это счастье»884. Необходимость этого «просчета ситуации», продумывания собственных действий, выполнение каких-то ненужных самих по себе, но необходимых для достижения конечного результата условий (условностей) – все это и характеризует специфику я-неотождествленных отношений.

Этот же феномен «временного зазора» между «стимулом» и «реакцией» послужил основой для разработки и когнитивистских теорий. При этом модификация традиционной формулы с «промежуточной переменной», предпринятая КМ СПП, дает, наконец, психологическое обоснование витгенштейновской аналитике. Когда Л. Витгенштейн говорит, что «границы моего языка означают границы моего мира»885, он не отрицает, подобно Платону, мир конкретный, но указывает, что человек не может воспринять явление само по себе (конкретный стимул), но неизбежно привносит в него самого себя (абстрактный стимул), иными словами, он видит мир таким, каким он ему пред-ставляется. Однако если следовать этой логике дальше, то есть если учесть возможность произвольных (свободных от конкретной стимуляции) операций внутри знаковой системы (аберрации «картины»), то возможно обосновать специфику я-неотождествленных отношений и отличие последних от я-отождествленных отношений.

Ни одно означаемое (конкретный стимул) не пред-ставляется нам без какого-либо означаемого (абстрактный стимул), однако если у человека существует только одно означающее для данного означаемого, то возможность выбора оказывается призрачной: означаемое означает для него то, что оно для него означает (такова ситуация в случае я-отождествленных отношений). Если же человек имеет несколько означающих для данного означаемого, то возникает своеобразный люфт, он балансирует в «абстрактном поле» структуры промежуточной переменной («картина»), отчего конкретный стимул («схема») теряет для него статус императива, и таким образом человек теряет ощущение тождественности своему поведению. Конкретный стимул в каком-то смысле затемняется, уходит в тень игры означающих (абстрактный стимул), в этом смысле я-неотождествленность действительно сопряжена с искусственностью в отношении мира конкретных явлений, но совершенно естественна для «картины», сотканной из имен (означающих) и предложений (аберрации «картины»)886.

Я-неотождествленные роли представляют собой такие варианты действий данного человека, которые им продумываются, иногда проигрываются, формируются сознательно, то есть с участием аберраций «картины» (учет различных верифицируемых в понятиях нюансов ситуации, использование при принятии решения понятийно хранящейся информации). Я-неотождествленные роли – это такое самоощущение человека, при котором его реакции не являются спонтанными, иногда же подобные действия оцениваются самим человеком как искусственные, ложные, с продуманным вторым контекстом.

Еще одним важным феноменологическим отличием я-неотождествленных ролей от я-отождествленных является пред-полагание цели. Если в случае я-отождествленных отношений цель отношений не пред-положена, но пред-существует, то в случае я-неотождествленных отношений она именно пред-полагается [471]. В тех случаях, когда цель отношений не может быть выявлена (определена, сформулирована), но только лишь ощущается как существующая сама по себе (пред-существующая), речь идет о я-отождествленных отношениях. Когда же цель может быть определена, хотя бы и в достаточно общем, но прагматичном смысле, речь идет о я-неотождествленных отношениях. Можно сказать, что я-отождествленные отношения составляют непосредственную «плоть и кровь» жизни, континуум, поверх которого человеком разворачиваются и преследуются определенные полагаемые им цели, эта надстройка поведения в поведении создает еще один, дополнительный уровень отношений – на сей раз я-неотождествленных.

Так или иначе, но в социальных отношениях человек выступает в качестве «игрока». Правила этой игры нельзя считать строго определенными, но то, что эти правила могут меняться во время игры, не отменяет игрового момента, а делает его еще более существенным. Здесь человек играет в язык, системы представлений, нравы, нормы и обычаи, он играет содержанием, принимая эту игру за нечто совершенно реальное, тогда как она, по меткому замечанию Л. Витгенштейна, просто еще один (один из множества) способ (стиль) мыслить887; в другом обществе, в другом содержании он будет другим, не менее существенным, но и не более реальным, чем любая из игр.

В этом смысле я-отождествленные отношения ничем существенным не отличаются от я-неотождествленных, разницу можно усмотреть только в том, что в я-отождествленных отношениях момент «игры» не осознается «играющим» как таковой. Кроме того, существенно, что роль (действия человека) в данной конкретной ситуации становится, как правило, я-отождествленной (даже если она была изначально я-неотождествленной) в том случае, когда ее начинают симметрично отыгрывать все участники «действа» в количестве больше трех, что убедительно показали эксперименты М. Шерифа, С. Эша и С. Милгрэма888.

Таким образом, выше были показаны не только формы социального поведения в узком смысле – я-отождествленные и я-неотождествленные роли, но и его критические точки. Во-первых, никакое социальное действие человека не является его выражением, но лишь его проявлением в данной конкретной ситуации, а потому не отражает его в целом. Во-вторых, какой бы ни была форма социального поведения (я-отождествленные или я-неотождествленные роли), здесь всегда присутствует то, что можно было бы назвать «игрой», а точнее, отыгрыванием соответствующего динамического стереотипа, а потому всякая серьезность в этом вопросе представляется весьма условной. В-третьих, у каждой из двух представленных форм социального поведения (я-отождествленные роли и я-неотождествленные роли) есть свои недостатки: к первым (то есть к своим я-отождествленным ролям) человек не критичен, поскольку действует эффект «идентичности», ко вторым (то есть к я-неотождествленным ролям) человек относится как к чему-то «чужеродному», поскольку в этом случае из его действий исчезает элемент спонтанности. В-четвертых, значительные осложнения возникают в том пункте, где «идентичность» (я-отождествленные роли) сопровождается той или иной «идентификацией», которая искажает естественное течение процесса. В-пятых, «идентификация» оказывается невозможной в том случае, когда речь идет о я-неотождествленных ролях, что создает у человека ощущение неуверенности, раздробленности своего существования.