Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду - Леонид Фиалковский

Когда Большакова ушла в землянку, я пошел к более крупному сугробу снега за их землянкой и раскопал туннель с поворотом под углом, подняв повыше края. Ведь и Майе понадобится выходить.

Все явственнее раздавались отзвуки шедшего вдали боя. Скоро будут раненые. Приехал бригврач Джатиев. Он привез свою жену — Нину. Она эти дни у нас не была — ездила в госпиталь, за документами и личными вещами. Окончательно утвердилась в медсанвзводе. Джатиев уехал в штаб бригады, ближе к району боевых действий. Санитарная машина пригодилась бы для перевозки раненых, но он брал ее из медсанвзвода в свое пользование.

В полдень пришла первая машина с ранеными. Привезли их из танкового полка. Разгрузили в приемно-эвакуационной палатке. Два обожженных танкиста, третий скончался от ожогов. Был еще один тяжелораненый в грудную клетку. Раздута была у него шея и верхняя часть туловища от попавшего под кожу воздуха из раненого легкого. Этого в первую очередь направили в перевязочную. Занялся им доктор Гасан-Заде — сделал искусственный пневмоторакс. Трое раненных в конечности, один с обморожениями подбородка, кисти и стопы. Обожженных не перекладывали, укрепили имевшиеся повязки, ввели морфин, сердечные, дали попить теплого чая. Мне поручили везти их в госпиталь в Красноармейск. Сдал всех живыми в хирургический подвижной полевой госпиталь и уже по темноте вернулся в медсанвзвод.

Наши овладели населенным пунктом Цыбенко и ушли на Кравцов. Узнал, что после меня еще две машины с ранеными ушли в Красноармейск. Доктор Майя пригласила меня и шофера в свою землянку.

— Вы так замерзли, что придется взять вас для отогрева к себе.

Мы, конечно, не отказались. Шинели сняли и валенки. Растерли ноги, переобулись другим концом портянки. Напоили нас сладким чаем с сухарями. За час мы отогрелись.

В землянке были, кроме Майи, Большакова, Нина и Шура. Шутили над нами, Шура не против была нас обоих взять под одеяло, чем очень смутила водителя, а мне почему-то были неприятны такого рода шутки, особенно зная, что прошлой ночью она не ночевала в медсанвзводе. Готова была многих согреть и не в шутку. Упрекать ее за это? С Майей мы часто пересматривались, как заговорщики, не одобряя Шуру. Не знаю, долго ли согревали бы нас женщины, но вся эта приятность вдруг прервалась. Приехал Джатиев и приказал срочно грузиться — едем в Цыбенко.

Собирались недолго. Печки и трубы остудили в снегу. Разогрелись, пока грузились, и выехали в снегом покрытую ночную степь. За полночь прибыли в Цыбенко. Джатиев привез нашу колонну к какому-то двору, охранявшемуся нашими красноармейцами из роты управления. Здесь приказано было разместиться. Во дворе стояли два дома. В одном, более просторном, развернули приемную и перевязочную, в другом разместился личный состав медсанвзвода и часть имущества. Закончили развертывание к утру и были уже готовы к приему раненых. Джатиев уехал в штаб бригады доложить о нашем прибытии и готовности к работе. В поселке Цыбенко располагалось много войск. Почти рядом — штаб бригады и рота управления, много других частей. Узнал, что недалеко расположилась наша группа технического обеспечения. Поспешил к ним. На ремонте были у них два танка Т-34 и несколько колесных машин. Только что отправили два танка в строй.

Многие из ремонтников нуждались в медицинской помощи. Были травмы кистей рук и обморожения. Работали на морозе с металлом. Двухпальцевые рукавицы не всегда были удобны в работе, и прикосновение руками к металлу на морозе вызывало обморожение с появлением пузырей.

Стал оказывать им медицинскую помощь в одной из летучек. У каждого почти что-то было подморожено: то подбородок, то щека, то нос. Серьезное отморожение пальцев кисти было у одного из ремонтников, и его я повел в медсанвзвод. Он был отправлен вместе с партией раненых в госпиталь.

По дороге к ремонтникам и в обратный путь шел мимо груды разбитой техники врага и нашей, лежало много замерзших трупов немцев. В одном месте они были сложены как дрова в длинные штабеля, замерзшие в разных позах. С той стороны, с которой шел, торчали головы и босые ноги. Нашли себе покой, нашли, что заслужили.

Сегодня за день было всего две машины раненых. В госпиталь отвозил их военфельдшер Шепшелев. Все больше поступали с обморожениями конечностей.

Во вторую половину дня мы смогли немного отдохнуть. Очень хотелось спать. Не знали, что предстояло впереди. Доктор Гасан-Заде разрешил одной половине личного состава прилечь. В домике в одной из комнат были двухъярусные нары. Там мы и разместились: внизу женщины, а наверху мужчины. Не стали выделять для женщин отдельную комнату. Эта отапливалась, и удобны были нары. Я сразу провалился в бездну.

Спал недолго. Не знаю, что меня разбудило, но почувствовал себя отдохнувшим. Майя не спала, стояла у окна и оттаивала, дуя на стекло сохранившейся форточки, через которое смотрела наружу. Я подошел к ней, спросил, почему она такая задумчивая, грустная все эти дни, здорова ли и чем обеспокоена? Ответила, что здорова, но непонятная хандра гложет ее. И очень устала, и физически и морально. Заверила, что постарается настроиться на более светлую волну, но им просто очень трудно. Смотрел на нее и сравнивал с Любой. Подумал, смог бы я быть с ней так, как с Любой, и сразу отогнал эту мысль. Не посмел бы. Мне было приятно быть рядом, видеть ее. У нас была какая-то внутренняя близость, какая-то тайна, неосуществившаяся, что и сближало. Мысль о телесной близости с ней не укладывалась в моем сознании. Отношения Шуры с Максимовым и другими до него вызывало отвращение, как и мое отношение с Любой. Почему так много и приятно говорят об этом мужчины, а я не могу быть солидарен с ними? Даже похвастаться этим не счел нужным. Или было стыдно?

Сходил с двумя чайниками по воду. Согрели кипяток. Пили с сухарями. Ни заварки, ни сахара не оказалось — не привезли из роты управления, как и ужин в этот вечер. С наступлением темноты Ладна ушла к Максимову, не предупредив доктора Гасан-Заде, не спрашивая у него разрешения. Мы рано легли спать, пока не поступали раненые. Рады были возможности в тепле отдохнуть. Поток раненых мог быть в любое время.

Проснулись затемно. Возможно, от взрывов авиабомб и артиллерийской канонады, которые раздавались совсем недалеко. Очень рано начался штурм, значит, пойдут и раненые. Все стали подниматься. Не умывались. Кто снегом протер лицо. Мне приказали почистить от снега подъезд к медсанвзводу. Доктор Гасан-Заде сказал, чтобы я был готов первым рейсом сопровождать раненых. Еще до завтрака пришли две бортовые машины, и наши забегали. Раненых сносили в приемную, более тяжелых — в перевязочную. И в этой партии были с обморожениями, в основном пальцев, кистей рук и стоп. Раненые — тяжелые, с обширными осколочными ранениями от гранат и мин. Один красноармеец был с размозженной стопой — в темноте нога его как-то попала под гусеницу нашего танка. Он был в шоке, окоченел от холода. Чтобы довезти его до госпиталя в Красноармейск или Бекетовку, нужно не менее трех часов, и при таком холоде и в состоянии шока он может погибнуть в пути. Гасан-Заде решил сделать ему ампутацию стопы. Сказал, что погибнет, если не сделать ему. Оперировал вместе с доктором Большаковой. Вайнштейн работала в паре с Шепшелевым — обрабатывали раны, накладывали повязки. Мы с санинструктором Ивановым накладывали шины, готовили к эвакуации. Очень тесно было в приемной, с трудом проходили между носилками. Раненых нужно было хотя бы напоить горячим чаем. Из роты управления завтрак еще не привозили. Надо было вскипятить чай на печке. Рук не хватало. Санитары переносили раненых и помогали нам, рубили дрова и подтапливали печку. Иванов сказал, что не мешало бы разбудить Ладну.