23 - Игорь Лесев

– Бутылку пива, пожалуйста, – я улыбнулся барменше.

В результате бутылка пива умножилась на пять, и я просидел еще полтора часа в кабаке. Девчонки за соседним столиком больше не ржали, а смотрели в мою сторону с неподдельным интересом и даже строили глазки. Их спутники были этим весьма недовольны, но связываться с «капитаном уголовного розыска» боялись. Барменша мне представилась Ирой и тоже строила глазки, постоянно виляя вокруг меня своим задом. А дальнобойщики, когда уходили, даже сказали мне «до свидания». В общем, мне стало здесь хорошо. Но надо было идти. Часы над барной стойкой показывали начало третьего ночи.

– Уже уходите? – барменша Ира догнала меня в самых дверях, хотя я уже расплатился.

– Да.

– А вам записку передали, – и девушка вручила мне свернутый пополам листок в клеточку.

– Хорошо, спасибо, – кто именно передал записку, я спрашивать не стал, посчитав, что это или девицы с соседнего столика, или кто-то из гопников, которых я отсюда прогнал, или сама Ира под видом записки пытается обратить на себя мое внимание. – До свидания.

– До свидания. Земля пухом.

Я остановился как вкопанный в дверях:

– Что вы сказали?

Ира улыбалась как ни в чем не бывало:

– Я сказала «до свидания».

– А потом?

– Больше ничего. Вот сучка.

Я вышел из шалмана и побрел по центральной улице через весь город к дому Федченко. Людей уже не было совершенно, хотя обычно с пятницы на субботу молодняк бухает и шляется чуть ли не до утра. Переходя центральный перекресток, я почувствовал, как у меня сжалось сердце. Слева виднелся угол моей родной пятиэтажки. Я перешел дорогу и, приблизившись к подъезду, стал смотреть на балкон кухни пятого этажа. Две недели назад мы сидели с мамой на кухне, ели картошку с отбивными, пили вино, и мама все время подгоняла меня, говоря, что мы опоздаем на автобус. Лучше бы я тогда опоздал. Я повернул обратно к перекрестку, но вдруг меня остановила секундная вспышка лампы. Кто-то зажег и тут же погасил свет на моей кухне! Мне стало страшно, это не могла сделать моя мама. Она часто встает ночью покурить, но никогда не зажигает свет, так как прекрасно ориентируется в квартире. И даже если бы ей нужен был свет, она бы не зажигала его на долю секунды. В доме был кто-то чужой.

Вернувшись к перекрестку, я пошел вдоль забора интерната в противоположную сторону города. До дома Федченко было еще минут двадцать ходьбы. Пройдя центральную площадь с памятником Ленину, кинотеатром и парком, я свернул к убогому частному сектору – здесь начинался самый бедный район Г.

Я шел по извилистым улочкам, где время от времени на меня лениво лаяли собаки, и чувствовал, что погода вновь стала портиться. Поднялся ветер, и пошел мелкий дождь. Действие алкоголя стало проходить, и я вновь стал ощущать простуду. Наконец появилось медучилище, за ним, на следующей улице, уже жили Федченки. Дойдя до их забора, я остановился и прислушался. Кругом была тишина, свет нигде не горел. Просунув руку в щель забора, я оттянул засов, и калитка сама со скрипом открылась. Прямо передо мной за бетонной дорожкой стояла летняя кухня, а слева дом. Я подошел к будке и тут услышал тявканье – внутри оказался крупный щенок, который пытался цапнуть меня за руку. Наличие пса меня озадачило. Щенок был еще маленький, и, если он здесь, значит, или мама Сани сейчас в доме, или каждый день приходит, чтобы его покормить. В любом случае следовало вести себя очень тихо, чтобы не разбудить ни ее, ни соседей.

Одной рукой я стал гладить щенка (он тут же завилял хвостом и принял меня в друзья), а второй нащупал ключ под потолком будки, который по-прежнему висел на том же месте.

Уже через минуту я очутился в летней кухне – сухой, с мягким старым диванчиком. Я закрылся изнутри, залез под старый плед и уже собираясь заснуть, как вспомнил про записку от барменши. Решив ее прочесть, я вылез из такой уютной постели, зашторил единственное в помещении окно и, включив свет, стал читать записку. «Дорогой В. У меня все хорошо. Я много читаю. Скоро меня примут в комсомол, а потом я поеду учиться и стану известной актрисой. Злобная А. сказала, что все тайны хранятся на кладбище, но я с ней не согласна. Я бы тайны хранила в библиотеке. Всего хорошего тебе, В.! Апрель 1969 г.».

Я выключил свет и опять лег на диван. Но спать уже не хотелось. Этот почерк я не спутаю ни с каким другим в мире. Потому что эта записка была написана рукой моей мамы.

Глава 48

НОВЫЕ НАХОДКИ

21 апреля. Пятница

– Чапа! Чапа! Иди ко мне, мой хороший! Есть хочешь, да? – разбудил меня голос на улице. Я даже не понял, во сне это еще или уже нет. – Так. А я что, дверь забыла закрыть вчера?

Я тут же вскочил с дивана и залез под стол с инструментами, пытаясь не грохотать банками, которых здесь было полно.

Дверь открылась, и я увидел очертания тети Наташи, матери Сани Федченко.

– Точно, забыла закрыть, – она прошла на кухню, взяла что-то со стола и вышла обратно на улицу кормить Чапу.

Меня всегда умиляла манера одиноких женщин разговаривать с собою. Ну забыла ты закрыть дверь, и что? Нельзя об этом про себя подумать? А если не забыла, а кто-то туда вломился? Нужно этого «кого-то» предупреждать? Мои мысли тут же были прерваны щелчком замка снаружи – на этот раз Федченко уже не забыла закрыть летнюю кухню. Еще какое-то время я слышал возню на улице и разговоры с Чапой, а затем скрипнула калитка и наступила тишина.

Ситуация выходила не то чтобы очень скверной, но немного паскудненькой. Чердака в летней кухне не было, а окно было небольшое (впрочем, я бы в него пролез при желании), но с решеткой. Как ни крути, а придется выламывать или дверь (что может привлечь внимание соседей, дом которых буквально за забором), или решетку. Но для того чтобы выламывать дверь, не мешало бы решить, для чего рваться наружу. Я осмотрел кухню при утреннем свете (будильник на подоконнике показывал начало восьмого): два стола, за одним из которых летом обедали, второй использовали как верстак. Старый холодильник «Минск», тумбочка, велосипед, разбитая люстра, какие-то лохмотья в углу. Мой взор остановился на двух лопатах, одна была для угля, а вторая – обычная, огородная. Я взял ее в руки и попробовал лезвие – оно давно затупилось, но все равно пойдет. На холодильнике я обнаружил чашку с ручками и карандашами и несколько тетрадей. Я открыл верхнюю – это оказалась Санина тетрадь по алгебре за девятый класс. Сзади обнаружились несколько дурацких рисунков (в основном танков и автомобилей) и квадратов морского боя. Холодильник был забит старыми журналами (где же их еще держать?) и катушками ниток. Я вернулся с тетрадью и ручками к столу, вырвал чистый листок и в самом верху написал корявым почерком слово «План».