23 - Игорь Лесев

Что покажет? И что она подготовила? Я спрятался за стеллажами с журналами и газетами. Из противоположного зала раздавались голоса старичка и библиотекарши (старичок все никак не унимался и просил подыскать ему чтиво «в его вкусе»). А я стал оглядываться, ища глазами то, что могла подготовить Обуховой библиотекарь. Мои глаза наткнулись на плотную стопку пожелтевших газет, которые стояли отдельно от других под библиотекарской стойкой. Сама стойка располагалась впритык к открытой двери в коридор, и уже оттуда было видно стоящую вполоборота Обухову, которая молча ждала, когда старичок наконец уйдет. Газетная стопка была связана веревкой накрест, и под ней был тетрадный лист с какими-то крупными каракулями. Я прищурился и увидел две большие литеры, небрежно выведенные карандашом: «Т.А.». Татьяна Александровна. Это для нее! Я встал на карачки и стал двигаться к стойке.

– Спасибо вам. Я очень быстро прочитаю.

– Да-да. Как только прочтете, приходите опять, – библиотекарша вышла в коридорчик и выпроваживала старичка.

– А я вам ничего не забыл принести? – старичку очень хотелось поговорить, но библиотекарша действовала проворно.

– Я потом посмотрю. У меня посетительница. Она ведь вас пропустила…

Я уже дополз до самой стойки.

– Все, все, я уже ухожу. Еще раз спасибо вам. Я быстро прочту.

Моя рука дотянулась до газетной стопки.

– Я не сомневаюсь. Всего хорошего!

Дверь скрипнула и застала меня в позе эмбриона под библиотечной стойкой, с газетами в руках. Мне не хватало нескольких секунд, чтобы скрыться в глубине зала. – Татьяна Александровна, идемте сюда!

Библиотекарша не сразу прошла за стойку, а остановилась перед входом, дожидаясь Обухову, чем я сразу же и воспользовался, быстро прошмыгнув обратно за стеллажи.

– Тоня, ты мне сделала большую услугу, и я в долгу не останусь, – заговорила Обухова, почему-то обращаясь к библиотекарше на «ты».

Тем временем я прошел три стеллажа и остановился в самом конце зала у стены.

– Не поняла! – я услышал удивленный возглас Тони. То, что она «не поняла», я крепко сжимал в руках. – Я же их десять минут назад сюда положила.

– Где подшивка? – голос у Обуховой мгновенно изменился и стал отдавать злобой.

– Татьяна Александровна, не волнуйтесь! Сейчас я их найду, – библиотекарша стала виновато оправдываться. – Наверное, автоматически унесла обратно, чтобы никому на глаза не попались. Вы же просили.

Библиотекарша стала приближаться ко мне, змейкой обходя каждый стеллаж и заглядывая поочередно на каждую полку.

– Сейчас, сейчас найду, – скорее уговаривала она себя. Хотя, действительно, скоро найдет.

Я стал думать, что сейчас делать. Дико закричать, ошеломив тут всех, и выбежать с газетами на улицу? Или ударить кулаком сначала Тоню, которая ни в чем не повинна, а затем Обухову (а уж ту с большим удовольствием)?

Мои мысли прервал голос Обуховой, который остановил Тоню перед предпоследним стеллажом, за которым стоял я:

– Тоня, ты ведь понимаешь, что если не будет газет, могут случиться неприятности с твоим Вовочкой?

– Татьяна Александровна! Пожалуйста! Я сейчас их найду, – сказала Тоня плачущим голосом. – Не надо только Вовочку. Он у меня единственный. У него ведь и так такие ужасные проблемы с позвоночником!

Теперь библиотекарша уже точно начала плакать.

– Не будет газет, настанет беда, – голос Обуховой в этот момент звучал особенно мерзко.

Мне сейчас захотелось взять нож и перерезать этой тварюке горло. Но ножа у меня не было, а потому, пока Тоня стояла лицом к Обуховой, я быстро прошел два стеллажа вперед, оставив, таким образом, библиотекаршу за своей спиной. Мне стало жаль и Тоню, и, как я понял, ее сына Вову с проблемным позвоночником, но газеты мне нужны сейчас не меньше чем ей.

Библиотекарша завершила свой обход зала и, не обнаружив ни газет, ни того, кто эти газеты держал в руках, вернулась к стойке:

– Я не понимаю, куда они могли деться! Татьяна Александровна, я.

– Тонечка, милая! Меня не разжалобят твои слезки. Я тоже любила своего сына. Сегодня к пяти я еще раз сюда приду. Если не будет подшивки, – Обухова сделала небольшую паузу, – поверь, искривленный позвоночник не самое страшное в этой жизни.

Они обе вышли из зала периодики. В коридорчике стали раздаваться несвязные извинения Тони, которая все обещала найти стопку газет к пяти часам, затем скрипнула дверь и стали слышны только одинокие всхлипывания библиотекарши.

Она прошла в противоположный зал (где и был основной фонд библиотеки) и, набрав на телефоне номер, стала быстро говорить:

– Вовочка, сыночек! Ты почему так рано со школы пришел? Отпустили? Хорошо. Ты уже поел? Сынок, никуда сегодня не ходи. Ну я очень тебя прошу. У меня нормальный голос. Я не плакала. Говорю, не плакала. Побудь сегодня дома, пожалуйста. Ну все, Вова. И покушай обязательно, – библиотекарша положила трубку и, закрыв дверь зала на замок изнутри, зарыдала.

Мне стало ее безумно жаль. Во мне даже вспыхнул порыв вот сейчас постучаться к ней и вместе прочесть эти чертовы газеты. И пусть она потом их отдаст Обуховой. Точно, прочесть их до пяти и подбросить обратно Тоне.

Я как можно тише прошел в коридор и остановился перед дверью выхода. Открыть ее так, чтобы она не скрипнула, не получится никак. Пока библиотекарша вытрет слезы, пока отопрет дверь, пока выглянет в коридор, я успею за все это время сто раз спуститься на первый этаж и выбежать на улицу.

Но вот только не в парке же мне их читать? Я вспомнил, что от площадки перед входом в библиотеку идет лестница на третий этаж. Там, собственно, ничего нет, два лестничных проема и кафельная площадка, от которой поднимается железная лестница прямо на крышу. Чердак, конечно же, закрыт, но вот сама площадка довольно-таки просторная и полностью скрытая от глаз. Значит, туда.

Я резко открыл дверь (скрип все равно получился порядочный, неужели некому смазать петли? Эта дверь скрипела, когда я еще школьником был!) и, пробежав два лестничных пролета, замер на самом верху.

Через секунд пятнадцать дверь снова скрипнула, и я услышал сдавленный голос Тони:

– Кто здесь?

Я ожидал, что она, не дождавшись ответа, удалится на свое рабочее место, но она неожиданно для меня стала подниматься по лестнице на третий пролет. Я вжался в стену. Меньше всего мне сейчас хотелось слышать: «Что вы здесь делаете? Откуда у вас эти газеты?», – и, как результат, обязательный крик, который будет стоять в ушах, пока я не выбегу за черту Г.

– Здесь кто-то есть? – Тоня поднялась на один пролет, но заглядывать выше поленилась. К тому же кто-то опять поднимался на второй этаж, и библиотекарша вынуждена была спуститься вниз. Все-таки не так часто жители Г. посещают библиотеки.