Демон, которого ты знаешь - Айлин Хорн

долговременного действия. Ну и, разумеется, желание Шэрон исправить ситуацию. Но так или иначе помощь в любом случае оказалась для нее недоступной. В качестве хорошей новости должна отметить, что теперь существует прекрасный благотворительный проект «ПАУЗА», запущенный в Лондоне в 2013 году. Он в значительной степени латает бреши в системе поддержки женщин, которых лишили родительских прав и чьи дети были переданы под опеку или на усыновление[77]. Со временем масштабы его расширились, но все же пока им можно воспользоваться не везде.

* * *

Когда Шэрон буквально ворвалась в кабинет, где должна была пройти наша вторая встреча, она не плакала, не казалась рассеянной и не вела себя инфантильно. Она просто кипела от гнева. Когда я предложила ей присесть, она отказалась и вместо этого принялась мерить шагами небольшое помещение, не в силах сдерживать раздражение и разочарование.

– Да это просто какое-то гребаное полицейское государство! Вот же ублюдки… Все, все против нас!

Кожа на шее у Шэрон побагровела, глаза сверкали. Я решила дать ей выговориться.

– Джейк говорит, что они просто хотят нас уморить всякими бюрократическими штучками, понимаете? Мы должны бороться, у нас нет другого выхода. Вы должны нам помочь. Мои адвокаты сказали, что вы поможете.

Я удивленно подняла брови, но решила пока не комментировать последние слова моей собеседницы. Вместо этого я спросила:

– А как Джейк относится к ребенку?

Шэрон вдруг резко опустилась на стул. Я видела, что она, как обычно, сжимает в руке телефон, но ее внимание было сосредоточено на мне, и она все еще не миновала «точку кипения».

– Вы что, думаете, он его не хотел? Да Джейк был просто раздавлен, когда у нас его забрали. Жаль, что вы его не видели в тот момент, – я думала, он кого-нибудь убьет.

Я пояснила, что мне просто хотелось узнать, радует ли приятеля Шэрон то, что он является отцом ребенка, и если у него появится шанс воспитать и вырастить его, как он это воспримет.

– Ну, конечно, он будет рад, – торопливо ответила Шэрон, – он будет просто в восторге. Он же из большой ирландской семьи. Хорошо умеет ладить с малышами, маму свою обожает и все такое.

Вероятно, Шэрон была уверена, что стоит только ей самой стать мамой, и ее приятель будет ее любить и лелеять. Увы, она была не первой женщиной, совершившей такую ошибку.

Ее адвокат сообщил мне, что Шэрон готова к сотрудничеству, но я обнаружила, что она все еще весьма неохотно отвечает на мои вопросы и предпочитает ругать последними словами, в том числе и нецензурными, чиновников и врачей, от которых «нет никакой пользы» и которые ей лгут. Впрочем, в какой-то момент она, казалось, решилась мне открыться и проявить больше откровенности. Это произошло после того, как я поинтересовалась, как они с Джейком назвали ребенка. Она задержалась с ответом и вытерла глаза тыльной стороной ладони, а затем принялась отправлять смс-сообщение, делая вид, что уже забыла о моем вопросе. На меня нахлынула волна печали и безнадежности.

– Шэрон, вы скажете мне, как зовут ребенка? – спокойно переспросила я.

При этом я вспомнила Шарлотту и все, что мне доводилось слышать о том, какую важную роль играет в жизни человека данное ему имя.

– Да какая разница, как его зовут, – отрезала Шэрон. – Особенно в этом полицейском государстве, где у человека ребенка могут отнять – просто так, без всякой причины.

Теперь глаза у Шэрон были сухими, ее гнев был деперсонализированным, не направленным на кого-то конкретного: ужасная вещь случилась с «чьим-то» ребенком, имя которого она даже не решалась назвать вслух. Возможно, это была своеобразная форма защиты – на случай, если ей никогда больше не доведется увидеться с сыном.

– Джейк говорит, что все это какой-то тотальный заговор, – добавила Шэрон. – Они все ненавидят нас, потому что мы решили вступить с ними в схватку.

Я спросила, чувствует ли она себя в безопасности теперь, когда живет с Джейком. Не успела я толком договорить, как Шэрон перебила меня и потребовала сообщить, что «они» такое мне рассказали и «какого дерьма вылили» на Джейка – «наверное, про то, что он ее бьет и все такое»? Я сказала, что нам необязательно говорить про это, если у нее нет такого желания.

– Все это чушь, – прошипела Шэрон, и мне показалось, что на мое лицо попали капельки слюны. – Не верьте ни одному их слову.

Я решила, что пора немного разрядить атмосферу, и предложила Шэрон сделать небольшой перерыв.

– Ага, ладно, – пробурчала она.

Я уже собиралась встать и открыть дверь, чтобы выпустить Шэрон в коридор – и тут до меня дошло, что именно она имела в виду.

– Вы правы, – сказала она, – мне нужен перерыв. Нам с Джейком он обоим нужен. Мы с ним устали от всех этих людей, от ваших вопросов и вообще от всего этого дерьма. Да, у нас есть ребенок, и они его не получат – мы обязательно его вернем обратно! Я собираюсь… То есть мы собираемся поселиться в собственной квартире и все такое. Джейк говорит, что муниципальный совет даст нам хорошую квартирку, если мы вернем себе ребенка. Запишите это. Скажите им всем – вот то, что мне нужно. Квартира! – Шэрон потыкала указательным пальцем в мой блокнот. – Давайте, запишите.

Я выполнила просьбу Шэрон и включила в свой отчет все ее надежды и планы – слово в слово. Уходя, я подумала о том, что борьба Шэрон за то, чтобы ее считали матерью, для нее едва ли не важнее, чем стремление быть рядом со своим маленьким безымянным сыном. Мне казалось, она страдает от разлуки с детьми меньше, чем от утраты социального статуса матери. С этим статусом было связано многое другое, в том числе материальные и иные блага – например, помощь с жильем, как она сама мне намекнула. Да и вообще всеобщее участие и сочувствие – эмоции, которые невольно возникают у людей при виде женщины с выпирающим животом или с детской коляской. За грубоватыми манерами и руганью скрывался тонкий расчет. Шэрон знала, что материнство придает женщине определенный статус. Он уже был у нее прежде, и она хотела его вернуть. Когда я поняла это, мне стало еще интереснее узнать хоть что-нибудь о детстве самой Шэрон и о ее отношениях с матерью. Но сколько бы я ни пыталась это выяснить, Шэрон по-прежнему отказывалась отвечать на вопросы, касающиеся этой темы, и я ничего не могла с этим поделать. Я по-прежнему испытывала чувство печали, когда, заканчивая отчет, снова рекомендовала, чтобы Шэрон предоставили возможность психотерапевтического лечения у компетентного специалиста, который в самом деле мог бы ей