Правила вежливости - Амор Тоулз

самом деле? Возможно, Тинкер все-таки прав, подумала я: наверное, Хэнк и я действительно в чем-то похожи.

В полном соответствии с общей направленностью вечеринки – стиль «рабочий класс веселится» – из напитков предлагалось только пиво. Мне, впрочем, удалось отыскать только пустые бутылки. Их было много; они скапливались под ногами у гостей и периодически падали, как кегли, а потом с грохотом катались по дощатому полу. Я вышла из гостиной в коридор и двинулась на кухню, заметив, что оттуда появилась некая блондинка с только что открытой бутылкой пива в правой руке, которую торжествующе и воздела, демонстрируя всем, точно статуя Свободы – свой факел.

В кухне было определенно не так людно, как в гостиной. В центре ее на возвышении стояла большая лохань или ушат, и в ней сидели, соприкасаясь коленями, профессор и юная студентка, которые вполголоса беседовали о чем-то личном. Я двинулась прямиком к холодильнику, стоявшему у задней стены, однако доступ к нему оказался перекрыт неким представителем богемы – длинным, худым, с выбритым до синевы подбородком и острым носом. Взгляд у него был какой-то смутно повелительный, и вообще он чем-то напомнил мне тех полулюдей-полушакалов, которые в древности охраняли гробницы фараонов.

– Можно мне подойти?

Он пару секунд изучал меня. Казалось, я своим вопросом пробудила его ото сна, полного увлекательных видений. Я поняла, что он здорово обдолбался.

– Я совершенно точно где-то вас видел, – сухо заметил он.

– Вот как? С какого расстояния?

– Вы приятельница Хэнка. А видел я вас в «Пристрое».

– Да, верно.

Теперь и я припоминала, что этот тип был среди тех безработных, что сидели за соседним столом.

– А я ведь на самом деле именно Хэнка ищу, – сказала я. – Он здесь?

– Здесь? Нет, здесь его нет…

Он смерил меня глазами. Потом потер свой колючий подбородок и сказал:

– Вы, похоже, еще не слышали?

– Чего именно?

Он еще немного помолчал, изучая меня.

– Он ушел.

– Ушел?

– Ушел навсегда.

Это известие меня потрясло. Это было то самое странное чувство изумления, какое всегда настигает перед лицом неизбежного и способно полностью вывести человека из равновесия, пусть хотя бы и ненадолго.

– Когда это случилось? – спросила я.

– Примерно неделю назад.

– И что было причиной?

– В том-то и дело, что никто ничего не понял. Хэнк несколько месяцев сидел на пособии, и вдруг ему привалила удача. И не мелочь какая-нибудь, как вы понимаете, а настоящие деньги. Такие, которые могут действительно дать человеку второй шанс. Да я видел у него такое количество денежных пачек, что из них можно было дом построить! А Хэнк взял да и все разом просадил. На пьянки-гулянки.

Шакал огляделся, словно вдруг вспомнив, где находится. И с отвращением повел в воздухе рукой с зажатой в ней пивной бутылкой, словно желая обратить мое внимание на убожество, царившее вокруг.

– Но, разумеется, ничего общего вот с этим.

Совершенное им движение, похоже, напомнило ему, что бутылка пуста, и он с грохотом бросил ее в раковину. Потом вытащил из холодильника полную, закрыл дверцу и, прислонившись к ней спиной, продолжил свой рассказ:

– Да, это было что-то. И Хэнк всюду был царь и бог. Еще бы, у него был полон карман двадцаток. И он без конца посылал шустрых мальчишек то за «ниссовым медом», то за «терпентином»[184]. Деньги швырял без счета направо и налево. А часа в два ночи заставил нас вытащить его картины на крышу, покидал их в кучу, полил бензином и поджег.

Шакал улыбнулся, и несколько секунд улыбка не сходила с его лица.

– А потом он всех прогнал. И больше мы его не видели.

Шакал хорошенько глотнул пива и потряс головой.

– Так это был морфий? – спросила я.

– Морфий?

– У Хэнка был передоз?

И тут шакал вдруг расхохотался и посмотрел на меня как на сумасшедшую.

– Он просто завербовался!

– Завербовался?

– Ну да. В армию. В ту часть, где раньше служил. Тринадцатая полевая артиллерийская бригада. Форт Брэгг. Округ Камберленд.

Некоторое время я молчала, видимо, впав в некий ступор. Потом повернулась, намереваясь уйти, но шакал меня окликнул:

– Эй! Ты ведь, кажется, пива хотела?

Он вытащил из холодильника бутылку и подал мне. Не знаю, зачем я ее взяла. Пива мне уже совсем не хотелось.

– Ну, еще увидимся, – сказал шакал, снова прислонился к холодильнику и закрыл глаза.

– Эй! – Теперь уже я его окликнула, и он опять словно пробудился ото сна.

– Да?

– А ты знаешь, откуда взялись эти деньги? Откуда эта неожиданная удача на него свалилась?

– Конечно, знаю. Он продал сразу несколько картин.

– Ты что, шутишь?

– Я никогда не шучу.

– Но если ему удалось продать свои картины, зачем же он в армию пошел записываться? Зачем остальные полотна сжег?

– Так он же не свои картины продал. У него было несколько работ Стюарта Дэвиса, они ему в наследство достались.

Когда я открыла дверь и вошла в свою квартиру, она показалась мне совершенно нежилой. Нет, пустой она не была. Я уже успела кое-что приобрести. Но в последние несколько недель я ночевала у Дики, и моя квартира медленно, но уверенно превращалась в чисто убранное, но словно необитаемое жилище. В раковине не было грязной посуды, мусорное ведро тоже было пустым. И на полу ничего не валялось. И одежда лежала, аккуратно сложенная, на полках и в ящиках, и стопки книг терпеливо дожидались своей хозяйки. Примерно так, подумала я, выглядит жилище вдовца через несколько недель после его смерти, когда дети покойного уже успели выбросить все ненужное барахло, но им еще предстоит разделить то ценное, что осталось.

Вечером, хотя и несколько позднее обычного, мы с Дики собирались встретиться, чтобы вместе поужинать. К счастью, мне удалось перехватить его до того, как он отправился на встречу со мной. Я сказала, что решила вернуться к себе домой и готова забрать у него свои вещички. Он, конечно, понял, что мне что-то сильно испортило настроение, но не спросил, что именно.

Дики был, возможно, первым и единственным среди тех мужчин, с которыми я встречалась, кто был настолько хорошо воспитан, что просто не смог бы заставить себя допытываться, в чем дело. А я, должно быть, успела приобрести к этому определенную привычку – да и сам Дики был далеко не из последних.

Я налила себе как раз столько джина, чтобы мое жилище перестало наконец производить на меня столь депрессивное впечатление, и уселась в отцовское кресло.

Думаю, того «египетского шакала» несколько удивляло, что Хэнк решил потратить все полученные деньги на