Пьесы - Эдвард Радзинский

Он (в зал). Нам и не надо было большую… Нам…

Ее мать. Так, с этим мы уладили… А теперь давайте обедать. Только сначала надо мыть руки, молодой человек… Так это заведено… (Отходит с ним в сторону.) Я хочу открыть вам, что вы совершенно не умеете мыть руки. После вашего мытья на полотенце остались грязные следы… Я рада вам сделать это замечание как будущему родственнику: вы уже достаточно взрослый, чтобы уметь мыть руки.

Он. Простите. Ради бога… простите. (Ей) Я чуть не умер от стыда. Есть вещи, которые нельзя говорить… (В зал) Но что делать — она работала педагогом, и у нее, видимо, были свои взгляды на воспитание: она считалась сторонником реалистического подхода к вещам — к любым вещам. Наверное, все это полезно… (Ей) Я, например, после ее прямого и честного разговора так тщательно мою руки, что теперь не поймешь — нужно ли руки вытирать полотенцем или наоборот. Правда, в доме у вас я старался больше не бывать.

Она. Милый. Ты никогда не мог понять. Она была моя мать! Она меня любила! Страшно любила и оттого было все! Это надо было понять, а не пользоваться ее опрометчивыми словами и поступками! Впрочем, все эти рассуждения о несовершенстве моей матери появились потом… А тогда ты уставился на меня и просидел весь обед с блаженной улыбкой…

Он. Тогда был рай. И мы получили от щедрот твоей матери тот самый шалаш, в котором так хорошо с той самой милой. И я не мог представить, как мы потом выберемся из этой комнаты.

Нептун (плюхаясь на стул). Димьян! (Берет салфетку, вытирает глаза) И у меня тоже… была теща… Хорошая такая… Взаимопонимание….Ни одного грубого слова! Только и слышал от нее «зятек» да «зятек»! Теща, где ты?

Ее мать. Действительно, почему не видно среди нас этой положительной дамы? Отчего вы ее не вообразили, гражданин Ферапонт?

Нептун (горестно). Ее нельзя вообразить, мамаша. Она десятого фаршем случайно отравилась — теперь на больничном…

Он. А у… Мы пришли в нашу первую комнату

Она. Неужели в ней всего девять метров? Она кажется намного больше. (Он целует ее) Кто-то ходит в коридоре… А здесь нет даже крючка.

Он. В ней девять и шесть десятых метра.

Она. Давай сначала сделаем крючок. (Целует его) Сколько ты раз меня поцеловал… Жить без обыкновенного крючка… как так можно? (Он целует ее. С ужасом). Боже мой… как я тебя люблю…

Ее мать (печально и прекрасно). Они — дети… Попросту дети…

Нептун (стонет). И у меня — тоже! (Почти рыдает) Правда, нюанс: сначала мы жили в комнате вместе с тещей, которая десятого фаршем отравилась… Как нам было хорошо! Как мы ждали с Улитой, когда теща заснет! С тех пор для меня храп, как музыка… как популярная песня. Сон тещи, где ты? (Вытирает глаза салфеткой)

Он. Перестань сейчас же! Он все испортит…Мы повторим еще раз.

Нептун. Да, да — на бис! И простите меня…

Нептун и Геныч уходят.

Он. Ау! Леночка! Мы пришли в нашу первую комнату. Смертельный номер! Она (почти кричит). Перестань шутить! Я не могу больше над этим смеяться! Я же люблю тебя! Я же люблю тебя! Я же люблю тебя! Я же люблю тебя!

Часть вторая

Выходят Нептун и Он.

Он (в зал). Это значит — прошло больше года. Я закончил университет, я начал работать в НИИ. Нептуша, пора вспомнить про первый год моей работы.

Нептун. Обижаешь. Я, конечно, уважаю интеллигентные занятия: я вон сам в фотографии работаю, я, если хочешь знать, когда без очереди куда лезу — всегда кричу для интеллигентности «Атас! В министерство опаздываю». Я, вон, фильм «Тени забытых предков» по телевизору до конца досмотрел. Но сегодня суббота, день отдыха. (С негодованием.) И если ты хочешь в мой выходной день повспоминать про свои протоны-электроны…

Он. А что ты кричишь?

Нептун. А сам закрой коробочку! Я к тебе пришел прямиком из детства или ты ко мне? Чем гостя из детства занимаешь? Где домино? Где футбол? Где телевизионная игра «А ну-ка, парни!»? А теперь про работу решил наладить?

Он. Нептуша!

Нептун. Обиделся я! (Молчание)

Он. Нептуша, а Нептуша… А у нас мюзикл зато скоро будет…

Нептун. Чего?

Он. Мюзикл! Это значит: когда всем весело! Поем напрополую и при этом трезвые и не психи. Вообще, мюзикл — это выход. Вот, допустим, я тебе оскорбление говорю. Обидно. А вот если я спою его тебе? (Поет) «Дурак». Вроде даже приятно, так? Мюзикл, Нептуша, это — хорошо.

Нептун. Мюзикл, Дима!

Он. Мюзикл, Федя!

Нептун. Мюзикл, Дима, — это хорошо! (Целуются) (Рукопожатие)

Он. Ау! Мы живем уже год в нашей комнате… И у нас еще рай!.. (Обращаясь к ней) Заинькин… (В зал) Заинькин — это ее тогдашнее прозвище.

Она. Да, Барбарисин.

Он (в зал). Барбарисин — это я. Почему «Барбарисин» — уже не помню, так сложилось.

Она (нежно). Барбарисин!

Он (тоже нежно). Да, Кысин… (В зал) Кысин — это второе ее прозвище. (Ей) Да, Кысин-Заинькин.

Она (в высшей степени нежно). Поцелуй меня, Барбарисин. (Он целует ее, томно) Нет, ты сделал это формально. (Снова целует) Ты очень сильно скучал без меня сегодня, Барбарисин?

Он (восторженно). Я очень сильно скучал без тебя, Кысин-Заинькин!

Нептун (элегически). То же! Все то же! И меня моя звала ласково Котик… Леночка… Заинька… Только когда расстраивалась — называла «змей вонючий».

Стук часов. Время.

Он (ей). Мы будем жить согласно идеям Руссо. Дело в том, что великий просветитель проповедовал полное равенство. Отсюда вытекает: кто должен сегодня чистить картошку, если вчера ее чистила ты? Я… Я должен чистить картошку, Заинькин.

Она (чуть менее любовно). Знаешь, не надо. Потому что после твоей чистки совсем не остается картошки.

Он. Тогда я буду мыть посуду согласно идеям Руссо.

Она (еще менее любовно). Это, конечно, похвально, но после твоего мытья остаются почему-то жирные пятна…

Ее мать (входя). Ты не заметила, что тебе все приходится делать самой? (Берет ее руки) Ох какие у тебя стали руки… (Молчание) Вот так уничтожаются люди.

Он. Это она сказала себе самой.

Ее мать (ему). А Вадим, конечно, все учится. Молодец! Говорят, вашу статью напечатали в журнале… А почему бы вам, Вадим, среди ваших научных достижений не помочь жене вымыть посуду?

Она. Мама…

Ее мать. Может, и Лена тогда в науке продвинется.

Он. Во-первых, я помогаю Лене: я покупаю продукты, хожу в прачечную…

Она. Прекратим этот разговор… Мама, идемте обедать!

Он. Я с ужасом смотрел, как ее мать поглощает обед. Не потому, что мне было жалко. А потому, что знал — завтра ей придется опять готовить и она будет опять сердиться! В конце концов, можно обедать в столовой.

Ее мать. В столовой можно только отравиться и попасть в больницу.

Он. Не знаю, я, например, раньше всегда…

Ее мать. То, что делаете вы, пусть беспокоит ваших родителей.

Она. Мама…

Ее мать. Настоящий мужчина теперь…

Она. Мама!..

Он. Почему-то я всегда мечтал узнать, что это такое — настоящий мужчина.

Ее мать. С удовольствием выполню просьбу Вадима. Настоящий мужчина должен быть, во-первых, сильным и великодушным.

Он (в зал). То есть молчать, когда тебя кроют последними словами.

Ее мать. Потом — заботливый.

Он (в зал). Это — все время находиться в постоянной боевой готовности сигануть в «Гастроном» или в «Ремонт обуви»…

Ее мать. И вообще поступать так, чтобы женщине было с ним хорошо.

Он. Это несколько всеобъемлюще. Поэтому я хотел бы снова уточнить…

Ее мать. Не надо уточнять. Надо уметь это делать. (Удаляется за свой столик.)

Она. Как ты разговаривал с моей матерью!

Он. У твоей матери несколько повышенные требования…

Она. Оставь в покое мою мать. Она не живет второй год в девятиметровом крольчатнике.