Родная старина - В. Сиповский

Вошли в столовую разносители кушаньев в великолепных одеждах и стали против великого князя. Между тем государь подозвал одного из служителей и дал ему два куска хлеба и приказал передать послам. Служитель, взяв с собою толмача, поднес хлеб по очереди послам и сказал:

– Великий государь Василий, Божиею милостию царь и государь всея Руси и великий князь, делает тебе милость и посылает тебе хлеб со своего стола.

Толмач громко переводил эти слова. Послы стоя слушали о милости государя. Встали и другие, кроме братьев великого князя, чтобы оказать иноземцам честь. Послы благодарили государя поклоном, потом кланялись на все стороны и боярам.

Присылкою хлеба кому-либо из сидящих за столом великий князь выражал свою милость, а присылкою соли со своего стола – любовь. Это была высшая честь, какую мог оказать государь московский на своем пиру.

Обед начался с того, что подавали водку, которую всегда пили в начале обеда; потом принесли жареных журавлей, которых в мясоед подают как первое блюдо. Трех поставили пред великим князем. Он резал их ножом, пробуя таким способом, который лучше. Затем служители их унесли, чтобы разрезать на части, и скоро возвратились и разложили куски журавлей по маленьким блюдам. Князь дает кусочек попробовать служителю, потом уже сам ест. Иногда, кому он хочет оказать почет, боярину или послу, посылает блюдо, с которого сам отведал. Причем опять повторяется тот же обряд приветствия и поклонов, как и при посылке хлеба или соли.

Герберштейн жалуется, что «всякий немало устанет, столько раз отдавая честь князю, поднимаясь, стоя, благодаря и часто наклоняя голову на все стороны».

Журавлей ели русские, подливая уксусу и прибавляя соли и перцу. Уксус употреблялся вместо соуса или подливки. Кроме того, на стол ставилось кислое молоко, соленые огурцы, груши, приготовленные так же, как огурцы. За журавлями следуют другие кушанья. Подают также различные напитки: малвазию, греческое вино и разные меды. Князь приказывает подавать себе свою чашу один или два раза, причем угощает и послов, говоря:

– Пей и выпивай, и ешь хорошенько, досыта, а потом отдыхай!

Великокняжеский обед длился три или четыре часа, а иногда до ночи.

После того, как послов угощали на царском обеде, те же самые сановники, которые провожали послов во дворец, отводили их обратно в посольский дом, причем бояре утверждали, что им приказано остаться там и увеселять послов. Приносятся серебряные чаши и много сосудов с напитками, и бояре стараются напоить послов допьяна. Бояре большие мастера заставлять пить, говорит Герберштейн, и когда истощены, кажется, уже все поводы к попойке, они начинают пить за здоровье важнейших сановников. Они считают, что при этом неприлично отказываться от чаши. Пьют же следующим образом: тот, кто начинает, берет чашу, выступает на середину комнаты, и, стоя с открытой головой, излагает в веселой речи свои пожелания тому, за чье здоровье пьет; затем, опорожнив чашу, опрокидывает ее над своей головой, чтобы все видели, что он выпил до дна и действительно желает здоровья тому лицу, за кого пьет. Потом велит наполнить кубки и требует, чтобы все пили за того, чье имя он называет. Каждый таким образом должен выйти на середину комнаты и возвращаться на свое место лишь тогда, когда на виду у всех опорожнит свой кубок. Хорошим приемом и радушным угощением считается у русских только то, когда гости напоены допьяна. Чтобы избавиться от чрезмерного питья, по совету Герберштейна, надо притвориться пьяным или спящим.

Желая оказать послам особенную милость, государь приглашал их участвовать на обычной тогдашней потехе – охоте. Вот как описывает одну из таких охот Герберштейн.

Близ Москвы есть место, усеянное кустарником, весьма удобное для зайцев, где, как в зверинце, разводится их великое множество; никто не смеет ловить их или рубить там кустарник под страхом величайшего наказания. Кроме того, князь держит множество их в звериных загонах и в других местах. Каждый раз, когда вздумается ему насладиться этой забавой, он приказывает привозить зайцев из разных мест, ибо, по его мнению, чем больше он поймает зайцев, тем больше ему и чести.

Когда явились по призыву великого князя послы на охоту и исполнили все обряды в честь князя, началась охота. Государь сидел на разукрашенном коне, в великолепной одежде. На нем была шапка, называемая колпаком, имевшая с обеих сторон, спереди и сзади, козырьки, из которых торчали вверх, как перья, золотые пластинки и качались взад и вперед. Одежда на нем была вышита золотом. На поясе висели два продолговатых ножа и такой же кинжал. Сзади, под поясом, у него был кистень (род нагайки, к концу ремня которой прикреплялся металлический шар). С правой стороны ехал бывший казанский царь Шиг-Алей; с левой же два молодые князя, из которых один держал в правой руке секиру (топор) с рукоятью из слоновой кости, другой – булаву, или шестопер. У Шиг-Алея были привязаны два колчана: в одном у него были стрелы, в другом – лук. В поле было более трехсот всадников. Длинным рядом стояло около ста человек охотников. Половина их была одета в одежды черного цвета, а другая – желтого. Неподалеку от них стояли все другие охотники и наблюдатели, чтобы зайцы не пробежали через это место и не ушли бы совсем. Сначала никому не было позволено спустить собак, кроме царя, Шиг-Алея и иноземных гостей.

Князь крикнул, чтоб начинали. Тогда дана была весть всем охотникам. Все они вскрикивают в один голос и спускают больших собак. «Весело было слышать, – говорит Герберштейн, – громкий и разноголосый лай собак, а у великого князя их очень много и притом отличных. Когда выбегает заяц, спускаются три, четыре, пять и более собак, которые отовсюду бросаются за ним, а когда они схватят его, поднимается радостный крик, рукоплескания, будто большой зверь пойман. Если зайцы слишком долго не выбегают, тогда выпускают по приказу великого князя припасенных зайцев из мешков. Эти зайцы иногда, словно сонные, попадают в стаю собак, меж которыми прыгают, как ягнята в стаде. Чья собака затравила больше зайцев, того считают главным победителем. На этот раз, когда после охоты сошлись и свалили зайцев в одно место, насчитано их было больше трехсот».

Кроме псовых охот, князья любили тешиться птичьими охотами. Приученные к охоте соколы и кречеты с налету били лебедей, журавлей, диких гусей и пр., и убитая птица падала к ногам охотников.

Охота, в которой принимал участие Герберштейн, закончилась пиром. «Неподалеку от Москвы было поставлено несколько шатров: первый шатер, большой и просторный, – для великого князя, другой – для Шиг-Алея, третий – для нас, остальные – для других особ. Князь, вошедши в свой шатер, переменил одежду и немедленно позвал нас к себе. Когда мы вошли, он сидел в кресле из слоновой кости. Справа у него был царь Шиг-Алей; слева младшие князья, которым великий князь особенно благоволит».

Когда все расселись, то начали подавать сперва варенья из аниса, миндалю и пр., потом орехи, миндаль и пирожное из сахару. Напитки также подавались, и государь оказывал свою милость, угощая, как это делалось за обедом.

У великого князя была и иная потеха, по словам Герберштейна. Откармливают медведей в обширном, нарочно для этого построенном доме. По приказу князя против них выступают люди низшего звания, с деревянными вилами, и начинают для потехи великого князя бой. Если разъяренные звери их ранят, они бегут к князю и кричат: «Государь, мы ранены!» Великий князь говорит им: «Ступайте, я окажу вам милость» – и приказывает лечить их и наделить одеждами и хлебом.

Власть государя

Наблюдательному Герберштейну приходилось нередко видеть и слышать, как обращался великий князь с боярами и другими близкими людьми и как они относились к своему государю. «Властью над своими подданными, – говорит Герберштейн, – московский государь превосходит едва ли не всех самодержцев в целом мире». И личность подданных, и их имущество совершенно во власти его. Все должны беспрекословно исполнять желания великого князя. Богатые люди должны служить безвозмездно при дворе великого князя, в посольстве или на войне; только беднейшим из своих приближенных великий князь платит небольшое жалованье по своему усмотрению. Знатнейшим, которые отправляют посольства или другие важные должности по приказу великого князя, даются в управление области или села и земли; причем, однако, им приходится уплачивать князю ежегодную подать с этих земель, так что в пользу управляющих идут лишь судебные пошлины и другие доходы. Великий князь позволяет пользоваться такими владениями по большей части в продолжение полутора лет; если же хочет оказать кому-либо особенную милость и расположение, то прибавляет еще несколько месяцев. Но по прошествии этого времени всякое жалованье прекращается, и целые шесть лет такой человек должен служить даром.

При княжеском дворе, рассказывает Герберштейн, был дьяк Василий Третьяк Далматов. Он пользовался особенной милостью великого князя. Но вот был он назначен государем в посольство в Германию. Издержки предстояли немалые. Стал Далматов жаловаться, что у него нет денег на дорогу и другие расходы. За это, по приказу Василия Ивановича, он был схвачен и отвезен в Белоозеро в заключение. Именье его движимое и недвижимое было отобрано в великокняжескую казну, братьям и наследникам не досталось и четвертой части. Если послы, отправленные к иноземным государям, привозят какие-нибудь драгоценности, то князь отбирает это в свою казну, говоря, что даст боярам за то другую награду. Так, когда послы, ездившие к императору германскому, привезли с собой подарки: золотые ожерелья, цепи, испанские дукаты, серебряные чаши и пр., то почти все более ценное отобрано было в государеву казну. «Когда я спрашивал у русских послов, правда ли это, – говорит Герберштейн, – то один из них отрицал, боясь унизить своего князя в глазах иноземца; другой же говорил, что князь приказал принести к себе подарки, чтоб посмотреть их. Но придворные не отвергали того, что более ценные вещи отбираются у бояр великим князем.