Чёрные узы и Белая ложь - Кэт Синглтон

Мои пальцы сплетаются под подбородком. — Ты прав. Но это тебя не касается. В будущем ничто о Марго не должно тебя больше беспокоить.

— Похоже, это зависит от нее, а не от тебя.

— Одну вещь я могу гарантировать, это то, что Марго больше никогда не захочет тебя видеть.

— И как ты меня остановишь, если я решу, что еще не закончил с ней?

Это заставляет меня улыбаться. Залезая в карман, я вытаскиваю телефон и просматриваю, пока не нахожу то, что мне нужно. Я кладу свой телефон на стол между нами, привлекая его внимание к нему. — Потому что, если ты даже подумаешь о том, чтобы поговорить с ней снова, у меня не будет выбора, кроме как раскрыть весь твой долг.

Глаза Картера расширяются от страха. Он хватает со стола телефон и просматривает все имеющиеся у меня доказательства его огромных игровых долгов. — Как ты узнал? — говорит он обвиняюще.

— Угрожай тому, что принадлежит мне, и я раскрою все твои грязные секреты. Никогда не забывай об этом.

Он продолжает просматривать то, что у меня есть на него. Должен признаться, когда я понял, насколько он был в долгу, я сам был потрясен. Если и было что-то, что мой отец ненавидел, так это мужчин, которые проигрывали свои деньги. Будучи подростками, мы получали от папы лекции о том, что нельзя рисковать потерять деньги. «Зачем играть в азартные игры, если можно инвестировать с умом?» сказал бы он. Предупреждения застряли у меня, но, видимо, не у Картера.

Я не ожидал, что у Картера появится неприятная маленькая привычка делать это. Особенно я не ожидал, что он проиграет почти каждый доллар на свое имя, включая щедрое наследство от нашего отца. Мой до сих пор лежит в банке, совершенно нетронутый. Картер почти исчерпал себя, и у него было гораздо меньше времени, чем у меня.

Перегнувшись через стол, я выхватываю телефон из его рук и прячу обратно в карман. — Я не хочу снова видеть твое чертово лицо, если только это не будет на семейном торжестве. И даже тогда я позволяю твоему жалкому присутствию только для наших родителей и только для наших родителей. Не разговаривай со мной. Особенно не разговаривай с Марго. Или мне придется сообщить папе о том, насколько разорён его младший сын. Это было бы действительно трагично, учитывая, насколько сильно ты его разочаровал.

Любое неприятное замечание, которое он хочет сказать мне, остается невысказанным. Ярость все еще бушует в его глазах. По крайней мере, он не настолько глуп, чтобы высказать любую мысль, которая крутится в его голове.

Я хлопаю в ладоши, встаю и нависаю над ним. — Мы закончили. Я сказал то, что должен был сказать.

Я стою перед дверью, когда Картер наконец заговорил. — Подожди, — зовет он, поворачиваясь ко мне лицом. — Если я сделаю, как ты говоришь. Если я исчезну, ты ему не скажешь?

Я коротко киваю. — Я милостив к тебе, брат. Ты заслуживаешь гораздо большего, чем то, что я сделал. Тебе лучше запомнить это.

Открыв дверь, я выхожу из его кабинета.

Теперь, когда с этим разобрались, я могу только надеяться, что только Картер исчез из жизни Марго. Я не знаю, смогу ли я справиться, если я также исчезну из ее жизни.

56

Марго

Я шатаюсь от волнения, когда возвращаюсь в пентхаус. Я была в нескольких секундах от того, чтобы сообщить хорошие новости Эзре в машине, когда передумала.

Как бы я ни была расстроена или разочарована Беком, он все равно был первым человеком, которому я хотел позвонить, когда Камден Хантер согласился показать одну из моих работ.

Моя работа идет в галерею Камдена. Я все еще слишком ошеломлена, чтобы поверить в это. У меня на руке красная отметина от того места, где я щипала себя всю дорогу домой, чтобы убедиться, что я не была в каком-то сложном сне.

Это чудо, что он вообще смог увидеть мою работу после того, как я так долго возилась, пытаясь разложить бумагу. В конце концов он избавил меня от страданий и приложил пресс-папье [Прим.: Принадлежность письменного прибора в виде округлого бруска с натянутой на нём промокательной бумагой] по углам, чтобы он мог видеть кусок.

Когда он спросил подробности о статье, я заикалась и путала слова, но моя точка зрения была понятна.

Он был шокирующе впечатлен этой концепцией.

Я показала ему один, который создала почти год назад, когда была в Нью-Йорке с Эммой и Винни. Мы гуляли и сплетничали об одной из девушек, живших в нашем общежитии, которая собиралась участвовать в каком-то реалити-шоу. Я слушала, как Эмма болтает о том, как она может дать старт реалити-шоу о свиданиях, когда заметил этого мужчину, читающего газету на скамейке.

Он был пожилым, его руки были морщинистыми и почти багровыми. На нем была газетная шляпа и пальто с фалдами. У него даже во рту была трубка. Рядом с ним лежал свежий букет цветов, аккуратно завернутый в коричневую мясную бумагу. Я задавалась вопросом, почему он был один, и я не могла перестать думать о нем. Я была так одержима им, что в конце концов вернулась на скамейку, задаваясь вопросом, найду ли я его там снова. Мне хотелось расспросить его обо всем, что касается его жизни, понять, почему он сидит там один с цветами.

Когда я вернулась, я была разочарована, что его там не было. Я чувствовала себя грустной и побежденной. Я хотела знать о нем все. Почему он всегда был один? Кому предназначались цветы? Я стала одержима созданием новой жизни для него в своей голове. Тот, где он не сидел один. Один, где рядом с ним сидела его партнерша с цветами в руках.

В порыве печали я чуть не пропустил табличку, которая была на спинке скамейки. Я наклонилась и читала имя и посвящение снова и снова. Это было для кого-то, кто скончался — скамья памяти. Я прочитала в Интернете все, что только можно было узнать о женщине, чье имя навсегда высечено в камне.

Выяснилось, что мужчина, сидящий там, был ее мужем. Они были женаты пятнадцать лет до того, как женщина погибла в автокатастрофе. Позже он узнал, что она была беременна их первым совместным ребенком после того, как они бессчетное количество лет пытались завести ребенка. Он был миллиардером, наследником одной из ведущих коммуникационных компаний мира и после аварии