Жизненный цикл Евроазиатской цивилизации – России. Том 2 - Александр Владимирович Семенков

основателей и подвижников монастырей, выходивших из разных классов древнерусского общества, в том числе и из крестьян. Люди, о которых повествуют жития, были все более или менее исторические лица, привлекшие к себе внимание современников, или о них вспомнило ближайшее потомство, иначе мы и не узнали бы об их существовании. В народной памяти они образовали сонм новых сильных людей, заслонивший собой богатырей, в которых языческая Русь воплотила свое представление о сильном человеке.

«Но житие – не биография и не богатырская былина. От последней оно отличается тем, что описывает действительную, былевую жизнь только с известным подбором материала, в потребных типических, можно было бы сказать стереотипных, ее проявлениях. У агиографа, составителя жития, свой стиль, свои литературные приемы, своя особая задача. Житие – это целое литературное сооружение, некоторыми деталями напоминающее архитектурную постройку. Оно начинается обыкновенно пространным, торжественным предисловием, выражающим взгляд на значение святых жизней для людского общежития. Светильник не скрывается под спудом, а ставится на вершине горы, чтобы светить всем людям; полезно зело повествовать житие божественных мужей; если мы ленимся вспоминать о них, то о них вопиют чудеса; праведники и по смерти живут вечно: такими размышлениями подготовляет агиограф своего читателя к назидательному разумению изображаемой святой жизни». [Ключевский В.О.: Том 2, С. 341–342. История России, С. 21734–21735]

«Житие обращено собственно не к слушателю или читателю, а к молящемуся. Оно более чем поучает: поучая, оно настраивает, стремится превратить душеполезный момент в молитвенную наклонность. Оно описывает индивидуальную личность, личную жизнь, но эта случайность ценится не сама по себе, не как одно из многообразных проявлений человеческой природы, а лишь как воплощение вечного идеала. Цель жития – наглядно на отдельном существовании показать, что все, чего требует от нас заповедь, не только исполнимо, но не раз и исполнялось, стало быть, обязательно для совести, ибо из всех требований добра для совести необязательно только невозможное». [Ключевский В.О.: Том 2, С. 342–343. История России, С. 21735–21736].

Жития подвижников церкви, которые датируются второй половиной XIII века, можно охарактеризовать как памятники, строго соблюдающие канон. Образцом такого рода произведения можно назвать «Житие Авраамия Смоленского» составленное книжником по имени Ефрем. Однако иная картина наблюдается в княжеских житиях этого времени. Значительные отклонения от канона обусловлены типом героя – государственного деятеля. В княжеских житиях XIII века отразились события татаро-монгольского нашествия и ордынского ига. В это время создается «Житие Александра Невского», которое соединяет в себе черты жития и воинской повести. В это же время создается «Житие Михаила Черниговского», выполненное как мартирия, повествующая о страданиях святого за православную христианскую веру, принятых от нечестивого мучителя-язычника.

В «Житии святого Александра Невского» рассказывалось о замечательных подвигах князя в борьбе со шведами, немцами, о его титанической и опасной дипломатической деятельности в отношениях с Батыем, Золотой Ордой, о его загадочной смерти на пути из Сарая. Русские люди, читая это Житие, проникались идеями служения Родине, патриотизма. Автор стремился отвлечься от всего эгоистического, суетного и пробудить в их душах высокие жизненные идеалы служения людям, обществу, своей стране. Другим таким известным Житием стала повесть о жизни и трагической кончине Тверского великого князя Михаила Ярославича, растерзанного в Орде.

В конце XIV века в русской литературе впервые появляется интерес к человеческим эмоциям и чувствам героев. В житиях расцветает торжественный риторический высокопарный стиль, известный нам по болгарским житиям и названный Д.С. Лихачевым эмоционально-экспрессивным или панегирическим стилем. Житийная литература приобретает принципиально новый характер, произведения этого жанра стали исполняться в возвышенном панегирическом стиле, и обильно украшаться всевозможными эпитетами, художественными оборотами и цитатами из Священного писания.

В наиболее завершенном и оригинальном виде экспрессивно-эмоциональный стиль представлен в творчестве Епифания Премудрого, который считается родоначальником стилистики «плетения словес». Епифаний Премудрый ученик Сергия Радонежского был знатоком Священного Писания, прекрасно изучил греческие хронографы, палею, Лествицу. Именно в этой стилистике Епифанием Премудрым были написаны знаменитые произведения: «Слово о житии и учении Стефана Пермского» (1396), «Послания иеромонаха Епифания к некоему другу своему Кириллу» (1414–1415) и «Похвальное слово и житие преп. Сергия Радонежского» (1417–1418). Которое стало любимым чтением русских людей. На страницах «Жития Сергия Радонежского» предстает образ высоконравственного, трудолюбивого, глубоко религиозного человека, для которого высшее счастье – сделать добро ближнему, и благополучие родной земли.

Настоящий панегирик умершему князю представляет «Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русского». Вероятнее всего, автором этого «Жития» был выдающийся русский книжник и религиозный философ Епифаний Премудрый, а само это «Житие» было создано между 1389–1420 годом, т.е. датами кончины Дмитрия Донского и самого Епифания Премудрого.

Значительный вклад в развитие житийной литературы в панегирическом стиле внес Пахомий Логофет (Словоположник), сербский ритор и богослов, прибывший в Россию в 1430-х годах. Пахомий, как составитель житий, пользовался большой известностью и являлся образцом для других духовных писателей. По мнению многих ученых именно его перу принадлежали вторая редакция «Жития Сергия Радонежского» и «Жития» митрополита Алексия, Варлаама Хутынского, Кирилла Белозерского, новгородского архиепископа Евфимия и других русских подвижников, а также знаменитое «Сказание о Михаиле Черниговском и его боярине Федоре», созданное в 1430–1440-х годах.

Хорошо разработанной системе Епифания и Пахомия противостоят в агиографии второй половины XV века «неукрашенные» описания жизни святых. Эти описания, по-видимому, рассматривались как материалы для последующей литературной обработки. Еще одним жанром житийной литературы были жития-легенды, основанные на фольклоре и обладающие хорошо разработанными, но не традиционно-агиографическими сюжетами.

К «неукрашенным» житиям принадлежит составленная в 1477–1478 годах записка о последних днях крупнейшего церковного деятеля XV века, основателя и игумена Боровского монастыря Пафнутия. Составил «Житие Пафнутия Боровского» его келейник, иеромонах Иннокентий. Он видел свою задачу в том, чтобы как можно точнее записать предсмертные речи и последние дни Пафнутия. Именно благодаря отсутствию риторики автору удалось создать необыкновенно выразительный образ больного старика, еще недавно возглавлявшего огромное монастырское хозяйство и, наконец, уставшего от всей этой суеты и жаждущего покоя.

Примером жития-легенды может служить новгородское «Житие Михаила Клопского». Это – развернутое агиографическое описание жизни и чудес новгородского святого-юродивого, сочувствовавшего Московским князьям. Видимо именно это обстоятельство способствовало сохранению жития в общерусской письменной традиции после присоединения Новгорода. Создатель произведения опирался на определенные литературные традиции, скорее основанные на фольклоре, нежели агиографический канон.

Следующие за ними авторы жизнеописаний святых не ограничиваются сообщением сведений о жизни и чудесах их, но и описывают церковные и общественно-государственные условия, при которых протекала жизнь святого.

В XV веке как составитель сборников житий русских святых известен митр. Киприан, написавший жития митр. Петра и др. русских святых («Степенная книга»), житие св. Сергия,